Садовники Солнца - Леонид Панасенко

- Кстати, Жданов недавно пытался покончить с собой, - взгляд наставника стал строгим. - Возвращался домой на гравилете и вывел из строя автопилот. Естественно, сработали перехватчики, а он потом все твердил, что ненарочно вышло. Мол, аппарат толкнуло, и он, ухватившись за пульт, случайно отключил автопилот... Ложь, причем довольно неуклюжая.

- И я должен... - начал Илья, не понимая до конца, в чем будет заключаться его задача.

- Ты должен выяснить причину его депрессии. Помочь Анатолю разобраться в самом себе. Неназойливо, бережно. А чтобы он не замкнулся, не затаился, постарайся познакомиться как бы случайно. Придумай какой-нибудь ход.

Илья насторожился.

- Иван Антонович, это же хитрость... обман. Я не собираюсь пользоваться такими методами. Я понимаю, в исключительных случаях...

- Ничего ты не понимаешь. Угроза для жизни - разве это не исключительный случай? Тем более, что заключение психиатров двухгодичной давности. Визит "в лоб" вообще может все испортить.

...Дрова в камине разгорелись - автоматика выключила свет. В окно постукивал ветер, и сумерки, подсвеченные сиянием снежных склонов, так и не смогли сгуститься. Оказывается, отметил Ефремов, и в горах бывают белые ночи.

Илья улыбнулся молчаливому хозяину дома.

- Я тоже рад, что попал к вам в гости. От скуки, конечно, не умирают (сейчас самое время, - подумал он, включая карманный контур поливита, мыслей его, конечно, не прочтешь, но эмоции и отдельные яркие образы уловить можно), но я вам, честно говоря, не завидую. В такой глухомани волком завоешь...

И в это мгновение пришел контакт:

"Вокруг снегА. Холодные, будто тоска в пустом доме... Ирина машет рукавичкой с соседнего холма, резко отталкивается палками. Двое лыжников среди сосен. Летят навстречу друг другу. Ирина что-то весело кричит, делает крутой вираж, чтоб избежать столкновения. А я нарочно - наперерез. Падаем. Ловлю ее неспокойные губы. Каштановые волосы рассыпались на снегу. Горячее дыхание. Безумные руки... "Нет", - заледенела вдруг, высвободилась. "Когда мы будем вместе? Когда женой мне станешь?" - "Чудак ты, Толь. Мне с тобой скучно. По-ни-ма-ешь? Ты ищешь во мне не огонь, а покой. А мне ненавистен покой"... Мне, мне, мне. Как больно слушать. Хочу - мы, нас. И не обманывай себя. Она никогда не любила тебя, по-ни-ма-ешь! Иначе не леденела бы всякий раз. Иначе тело ее не пахло бы снегами... Ты для нее каприз, прихоть, зигзаг женской логики..."

- Устали с дороги? - спросил Анатоль. - В Карпатах сейчас и на лыжах нелегко - снега глубокие, мокрые. Все-таки лето сказывается... Нажмите рычажок в подлокотнике. Это славное кресло - превращается в удобную тахту.

- Спасибо, не беспокойтесь, - поспешно ответил Илья.

Он благодарил Анатоля не за предложение - обыкновенный рефлекс гостеприимства, - а за его неназойливость или равнодушие, все равно как назвать. Стал бы расспрашивать, как давно он занимается туризмом да как умудрился сломать сверхгибкую лыжу - пришлось бы сочинять "версию", вернее, повторять уже заготовленные слова, а если называть вещи своими именами, то попросту лгать. Лгать очень не хотелось.

"Что касается Анатоля, - подумал он, - то случай просто-таки классический для Службы Солнца. Неразделенную любовь пытались лечить еще античные философы. Правда, они пользовались только словесным бальзамом, а наш арсенал в десять раз богаче, однако... Во времена Гомера статистику "выздоровлений" от несчастной любви не вели. А мы имеем конкретного человека, которому нужно конкретно помочь.

Ефремов посмотрел в сторону камина. Пламя плясало и радовалось.

"Итак, как же развернутся события? - опять подумал он. - Для начала, конечно, бедой Анатоля займется "советчик" - просчитает вероятность взаимности. Если и машина предскажет этой любви летальный исход, предлагаются химиотерапия, сеансы внушения, трудотерапия... А потом? Потом подопечный возьмет и объявит Службе Солнца свое вето [запрещение (лат.); в данном случае запрет любых вмешательств в личную жизнь человека]. Объявит и может страдать дальше. Всласть... Однако случай с Анатолем серьезный. Попытка самоубийства! Никакое "вето" здесь не поможет. Значит, придется искать лекарство от любви. Безнадежное занятие".

- Я видел ваши работы, - сказал Илья. - Некоторые понравились. Особенно автопортрет. Не каноничный и поэтому трогательный. Дождь... Желобки воды на оконном стекле. Сквозь них проглядывает лицо. Лицо одинокого человека.

Илья забыл выключить контур поливита, и вспышка эмоционального фона, калейдоскоп ассоциаций чужого мозга поразили, ошеломили его:

"Лицо одинокого человека. Одинокий - значит ненужный. Несостоявшийся. Несколько десятков картин, выставка, о которой сказали две фразы по системе "Инфор"... Несостоявшийся! Бесславное выступление, на Олимпийских играх... Несостоявшийся! Пробовал заняться архитектурой - скучно. Снова несостоявшийся! И, наконец, слова Ирины - "мне с тобой скучно!" Скучно! Скуч-но! Значит, серый я. И в этом слове весь приговор... Гость? Его слова? Глупости все это. Тебе жизнь доказала, что ты не состоялся как личность. Что ты серый... Смирись с этим. Толь. Ведь таких, как ты, очень много. Обыкновенных, нормальных. Не гениев... Господи, какое страшное несовпадение желаний и возможностей... Так смирись, Анатоль. Серый цвет тоже бывает к лицу".

- Я серьезно, - повторил Илья. - Великолепный портрет. Искренний, откровенный.

- Спасибо, - равнодушно улыбнулся Анатоль. - Вы не просто гость. Вы еще и щедрый гость. С вами даже ветер в наших краях появился. Слышите, сосны расшумелись.

Наутро Илья поспешно засобирался. Он чувствовал себя двойственно и поэтому муторно. С одной стороны, хотелось еще побыть у Анатоля - милый ведь парнишка, только душу себе истерзал, а с другой - Илью тяготила собственная неискренность. Пусть необходимая, оправданная, но все же неискренность. Неестественное состояние ума и сердца.

Обжигаясь, проглотил за завтраком несколько печеных картошек, заедая их розовыми кубиками мороженого сала, выпил две чашки кофе. Поблагодарил Анатоля за угощение и новенькие лыжи, которые уже стояли у порога.

- Заходите ко мне, - начал было Илья и тут же засмеялся, махнул рукой: - Впрочем, меня трудно застать дома. Браслет связи - надежнее. Мой индекс запоминается так...

Он скользил между сосен, иногда оглядывался и еще несколько раз видел неподвижную фигурку человека в коричневом старом свитере, прислонившегося к распахнутой двери своего одинокого жилища. Анатоль ничего не сказал на прощанье, даже рукой не помахал. Просто стоял и смотрел вослед. У Ильи перехватило дыхание, сердце сжала непонятная боль. Будто он не выполнил свой долг. Будто бросил больного. Одного. Среди мертвых снегов заповедника.