Партизанский дневник - Юлиан Семенов

Замыкали нашу цепь три солдата охраны. Шли мы, весело переговариваясь, но когда пришлось карабкаться по отвесной скале высоко наверх, Сисук обернулся и передал по цепи команду:

- Тихо! Потушить фонари!

- Черт!-выругался Понг. - Сейчас в темноте измажу брюки...

Быть таким опрятным здесь, где нет бань, а бамбуковые водопроводы разбиты бомбежками и даже простое умывание перерастает в проблему из-за внезапных налетов, - дело трудное и, я бы сказал, мужественное. Тем более мне был симпатичен Понг: я люблю людей, считающих для себя долгом быть элегантными во всех случаях и при всех условиях. Элегантность отнюдь не предполагает обилие тряпок. Я видел девушек на строительстве Абакан - Тайшета в маленьких унтах и в ватниках - они были куда как элегантнее некоторых молодых людей, натягивающих шляпы на уши обеими руками...

- Вот черт! - снова выругался Понг. - Измазал колено!

- Разговоры! - коротко сказал Сисук.

- А в чем дело? - шепнул я.

- Вчера они где-то поблизости сбросили диверсантов, а на скале нас можно перестрелять, как глупых кур, поодиночке. Они стреляют по голосам или по свету фонариков.

После нескольких часов перехода Сисук позволил сделать привал. Мы сели на камни в кромешной темноте. Прижались друг к другу спинами. Кто-то из солдат охраны достал флейту и заиграл песню "Лам вонг". Сисук начал тихонько подпевать. "Лам вонг" - танец-песня. Ее поют, танцуя. (Однажды мы попали под сильную бомбежку, и нас всех засыпало землей: бомбы угодили совсем неподалеку, и мы уцелели чудом. Солдат, которого не только завалило землей, но и стукнуло камнем, ощупал себя - цел ли, - достал флейту и заиграл "Лам вонг".

- Что это он? - спросил я Понга. - Контужен, что ли?

- Почему? Он с радости играет. Жив, - значит, пой и танцуй!)

...Сисук долго слушал, как играет на флейте солдат, а потом сказал:

- Ну-ка, дай мне.

Солдат передал ему флейту, маленькую, самодельную, из бамбука, и Сисук заиграл нежную, протяжную песню. Черно-белое небо, подрезанное острыми ножами горных хребтов, опрокинулось над нами звездным безразличным спокойствием. Рядом журчал ручей. Где-то в'скалах протяжно и скорбно кричала неведомая птица.

...Ранним утром мы добрались до нужного нам места в горных джунглях (я намеренно не называю географических названий мест, где побывал, - меня об этом просили лаосские друзья: у американцев есть очень подробные карты, и лао опасаются, что сразу же начнутся бомбежки их баз, спрятанных в самой глубине гор). Здесь, в отличие от нашей горной долины, был слышен детский смех ребятишки вылезали из пещер и грелись на солнышке под надзором двух женщин, одна из них была с карабином, другая - с биноклем. В отдалении солдаты чистили оружие; свободные от вахты нежились под солнцем: постарше - просто закрыв глаза и откинувшись на руки, словно на пляже, а те, кто помоложе, читали книжки. Рядом с входом в пещеру работал ткацкий станок, если, правда, это кустарное сооружение можно называть станком. Девушка ткала себе свадебную юбку. Это - традиция Лаоса: каждая девушка обязана выткать для свадьбы красивую юбку. Крохотное селение, скрытое в тропическом густом лесу, еще ни разу не подвергалось бомбардировке. Последняя воронка, которую я заметил, была в двух километрах отсюда. По лаосским понятиям это глубокий тыл.

Здесь расположена типография Нео Лао Хак Сат. Познакомился с директором Бун Поном. Ему тридцать шесть лет. Работать в типографии он начал восемнадцать лет назад - в день ее основания. Был подсобным рабочим. После налета на типографию полицейских Бун Пон бежал из Вьентьяна. Три месяца пробирался в районы Нео Лао Хак Сат, питался банановыми листьями, прятался от диких зверей на деревьях, привязывался ремнем к стволу и так спал. Здесь, в скалах, начали на пустом месте. Собрали кустарные печатные станки. А сейчас выпускают газету, книги, календари.

Он провел меня по типографии: это пять глубоких пещер, соединенных узкими, темными расщелинами - коридорами. Тусклый свет от слабенького движка выхватывает матовыми пятнами мокрые стены скал. Освещенные пятнами желтого зыбкого света, работают наборщики, печатники, брошюровщики.

Много молодежи: юноши и девушки шестнадцати-семнадцати лет. Отпечатанную газету передают из рук в руки, очень бережно; читают, несколько даже изумленно радуясь свершенному чуду, по нескольку раз, от корки до корки. Формат газеты вроде нашей заводской многотиражки. Работать приходится в пальто. У людей землистый цвет лица, ледяные руки. По нескольку раз на день они выходят из пещеры погреться на солнце.

Познакомился с корректором Бун Ни. В прошлом он был монахом в пагоде Ват По Киси Бун Хыонг. Ушел в партизаны вместе с настоятелем пагоды Маха Тяо.

- Какую догму буддизма вы почитаете более всего? - спросил я его.

- Люби ближнего, - ответил он тихо.

Я религиозно, можно сказать, отношусь к типографиям. Там совершается самое великое чудо: мысль делается вещественной, материальной, принадлежащей не тебе одному, а всем людям. И было мне очень горько за далекую заокеанскую цивилизацию, которая загнала в сырые скалы чудо мира - книгу. И думалось мне, что так долго быть не может. Книга обязательно выйдет к солнцу.

Директор Бун Пои ходил по типографии с полуторагодовалым сыном-первенцем на руках. Мальчик надрывно кашлял во сне. Здесь почти все дети тяжко больны бронхитом. Много легочных заболеваний. Середина XX века - операции по пересадке сердца, конгрессы по кибернетике - и дети в пещерах, совсем неподалеку от главных очагов мировой культуры, если расстояние соотносить с сегодняшними сверхзвуковыми скоростями.

Беседовал с членом редколлегии центрального органа Нео Лао Хак Сат товарищем Кая Маном. Ему двадцать пять лет. Сын одного из секретарей ЦК, он в 1958 году кончил лицей и пошел служить в армию правых (отец против сына - Лаос соткан из подобных трагических парадоксов). В армии Ман был радиооператором, получил звание старшего капрала. Продолжал службу, заключив контракт на два года, потому что предложили хорошую зарплату: дома была мать, которую нужно кормить. Ее муж - секретарь ЦК имеет только одно преимущество перед остальными: он может первым получить пулю в лоб. Что касается материальных благ, то я видел, как живет в пещере член ЦК Сисан Сисана.

В 1961 году Кан Ман перешел в батальон парашютистов пятнадцатой мобильной группы.

- Неужели нельзя было устроиться на работу дома, в Пак Се? - спросил я.

- Я пробовал. У нас был конкурс на две должности в министерстве общественных работ. Это громко звучит- "в министерстве". Конкурс был на замещение вакансии дорожного мастера, который знает топографическую съемку. А я топографическую съемку отлично знал после армии. На конкурс пришло пятьдесят два человека. У нас, чтобы заместить должность, нужно сдавать испытания, которые значительно труднее, чем экзамены в любой институт.

Из пятидесяти двух выдержало два человека. Я был вторым. Я пришел на следующий день в министерство, счастливый, думая получить свое первое задание, но поскольку я не скрыл, кто мой отец, меня к работе не допустили. А вместо меня взяли другого, того, кто занял десятое место на конкурсе. У него была "длинная рука". Ладно... Я продолжал крепиться, думал как-нибудь устроиться на гражданскую работу. Был конкурс учителей начальной школы. Можно было, конечно, дать взятку, и меня бы приняли. Но у меня не было денег, мы с мамой и братом голодали, и отец, скрываясь в джунглях, тоже голодал. На конкурс пришло двести пятьдесят человек. Я занял первое место. Меня снова отвели, а взяли сына начальника уезда. Я знаю даже сумму денег, которую дали инспектору: шестнадцать тысяч кип - как раз цена полбуйвола. Третий был случай. Прочитал объявление: в полицию Вьентьяна набирали четыреста полицейских. Я взял моего младшего брата, и мы пошли туда. У меня и у брата есть образование, а я еще имею армейское звание шеф-капрала. Кого же, как не меня, должны были взять в полицию? Платили три тысячи шестьсот кип в месяц. Приняли в полицию триста девяносто восемь человек, отвели только двух - меня и брата.

После этого я понял, что гражданскую должность мне не дадут. Тогда я заключил контракт и пошел в парашютисты. Это было в Саваннакете. Получил звание сержанта, и вскоре меня отправили участвовать в боях против патриотов, против отца и его друзей, в Луанг Нам Тха. За участие в сражениях получил звание старшины. А девять дней спустя - бои были серьезные - мне дали звание старшего старшины. А еще через тринадцать дней я получил звание младшего лейтенанта, а еще через месяц (то ли они заигрывали со мной, то ли действительно бои были тяжелыми) я получил звание старшего лейтенанта.

- Вы тогда думали об отце?

- Нет, - отвечает он, - нет, тогда я об отце не думал. Честно говоря, тогда я думал только о том, как прокормить мать, брата и как быть сытым самому.

- Как вы проводили время? - спрашиваю я.

- Как проводит время офицер, который не знает, за что он воюет, но знает, что за его войну он получает хорошие деньги? Я много пил, гулял, бегал за бабами. А однажды, когда лежал утром у себя на неразобранной койке и голова трещала с тяжелого похмелья, ко мне пришел один из работников ЦК, от отца. Он мне сказал, что отец тяжело ранен, видимо, предстоит операция, и просит меня к нему прийти.