Партизанский дневник - Юлиан Семенов

Я спрашиваю принца о перспективах, о том, как он себе мыслит возможное развитие дальнейших событий.

- В этом году наши противники провели ряд претенциозных миролюбивых маневров, с одной стороны, и при этом наращивали воздушное варварство - с другой. Мы - миролюбивый народ. Нам навязывают войну. Мы будем сражаться за свою свободу. Сейчас раздаются голоса о необходимости продления "забора Макнамары" из Южного Вьетнама в Лаос. Мы знаем об этом и готовы к тому, чтобы отразить империалистическую агрессию. Я думаю, наша последняя победа под Намбаком заставит призадуматься правых.

- Возможны ли сейчас переговоры с Вьентьяном?

- Я говорил Вьентьяну: лао может говорить только с лао. только лаосцы должны решать будущее своей страны.

- Следовательно, ваше высочество, переговоры с Вьентьяном возможны при условии прекращения вмешательства США?

- Да. Именно так. Они обязаны прекратить вмешательство, и, главное, они должны прекратить свою "особую войну" против нас.

В пещере стало темно. Принесли фонарь, чайник, маленькие чашки. Принц разлил пахучий зеленый чай, подвинул мне чашку, сказал по-русски:

- Пожалуйста, товарищ...

- Где вы учили русский язык, ваше высочество?

- По радио. Я слушал московское радио. Ваши дикторы - мои профессора.

- Скажите, пожалуйста, какие произведения - ученых, литераторов, философов, политиков, музыкантов - помогли в процессе вашего формирования как патриота?

- Колониализм, все то, что он несет с собой и моему народу, да и всему Индокитаю, я видел воочию. Ненависть к колониализму - естественное чувство у всякого, кто сталкивается с ним. Несколько лет назад в Лаосе не было литературы. Страна оставалась неграмотной, не имела своей письменности. У нас нет железных дорог. Даже в колониях есть железные дороги... У нас был всегда крайне сложен национальный вопрос - несколько десятков народностей, сотни племен, живших родовым строем. И это все сохранялось и консервировалось колониализмом в середине двадцатого века, уже после того, как была создана теория относительности и запущены первые искусственные спутники Земли. Следовательно, национальный патриотизм, ненависть к колониализму- вот что привело меня к революции. Мы проделали большой путь, и иностранцам порой довольно трудно понять нас. Ни одна страна в мире не переходила от коалиционного мира к беспощадной войне так резко и столь часто, как мы. Многое надо обобщить, над многим надо поразмыслить. Но трудно заниматься теорией, когда сражаешься с оружием в руках против беспрецедентной агрессии.

Принц обернулся к своему письменному столу, стоявшему в глубине пещеры. Чернильница, два пера, стопа бумаги, бюст Ильича.

- Видите, - он улыбается, - бюст Ленина всегда на моем столе.

Потом принц говорит о французской литературе, великолепно трактует Рабле и посвященные ему работы Анатоля Франса. Сейчас принц говорит как филолог, он цитирует Рабле в подлиннике, он сравнивает итальянский, испанский, французский языки и латынь. Обороты его речи парадоксальны и изящны. Я понимаю, сидя с принцем, почему даже враги относятся к нему с почтительным уважением: воистину один из самых просвещенных интеллигентов Юго-Восточной Азии, руководитель народа, сражающегося за свободу и мир...

- Что вы хотите передать читателям газеты "Правда"?- спрашиваю я и прошу разрешения обращаться к нему так, как это принято у нас в стране.

- То есть?

- Я хочу называть вас "товарищ принц".

- Пожалуйста, товарищ!-улыбаясь, отвечает принц Суфанувонг. - Конечно, обращайтесь. Это хорошее обращение.

Принц передает читателям газеты "Правда" свой привет.

- Пользуясь случаем, - заканчивает он, - я прошу передать самые наилучшие, дружеские пожелания великому советскому народу.

На обратном пути, когда мы пробирались по горной тропе в свою пещеру, снова прилетели американские самолеты. Продолжалась агрессия. Продолжалась борьба народа против агрессии.

Имя художественного руководителя и главного режиссера Лаосского ансамбля песни и танца товарища Сисанона известно во многих столицах мира. Он приезжал со своим партизанским ансамблем и в Москву. Здесь его великолепно принимали, потому что искусство лаосцев своеобычно и восхитительно.

С Сисаноном я просидел три часа, завороженно слушая его рассказ. Я глубоко уважаю людей, которые отдали свою жизнь, и ежечасно отдают ее, и будут до конца своего отдавать, сохранению искусства народа. Когда Сисанон рассказывает о песнях и танцах Лаоса, он весь преображается. Он внешне не похож на артиста. Он похож на воина, на партизана. Зеленая партизанская фуражка с лаковым козырьком, форменная одежда цвета хаки. Он не привлекает вас внешней эмоциональностью изложения, он заражает внутренним пониманием предмета. Он не заботится о каком-то особом строении фразы, а говорит просто и четко. Когда он рассказывает об искусстве Лао, глаза его делаются добрыми и нежными, как у смеющегося младенца.

(Слушая его, я вспоминаю: мальчишкой, в 1945 году, вернувшись из Германии, я предпочитал всей остальной музыке веселые джазы. Я и сейчас люблю искусство Гершвина, Рэя Конифа, Армстронга. Но у меня тогда, как и у некоторых современных молодых людей, было до странного равнодушное отношение к народной песне. Для нас, детей города, песня порой становилась радиобытом, а не откровением. Ребенок, воспитанный в деревне, на просторе, просыпался с пересвистом птиц, а засыпал с протяжной песней, которую ведут крестьяне, возвращаясь с поля, он без этой песни не может жить. Это его плоть и кровь.

И вот в деревне Титьково, на родине Михаила Ивановича Калинина, я вместе с другом моего отца стоял на озерной вечерней тяге. И вдруг мы услышали протяжную песню: "Летят утки и два гуся". Вели песню одни только женские голоса. Они были очень далекими, эти протяжно-заунывные, прекрасные голоса. Занималась изумительная серо-розовая заря. За озером, поросшим камышом, виднелись разбитые купола церквушек. Иногда ветер уносил женские голоса. И тогда наступала тишина и слышен был только стремительный просвист пролетавших уток. А когда женские голоса приблизились и стали явственными, я вдруг, впервые в жизни слушая песню, заплакал.)

Сисанон рассказывал:

- У нас в Лао каждая провинция имеет свои песни. Я люблю странствующих людей. Это призвание - быть странником. Они несут с собой песню с юга на север, а с севера на запад... Самые распространенные на нашем юге песни "лам сип ан дон". Лам - песня, сип - четыре, ан - тысяча, дон - остров. На юге течет Меконг, там огромное количество маленьких островов. Поэтому весь юг Лаоса поет "песни четырех тысяч островов".

У нас есть много песен: и "кхап нгын" (песня реки Нгын), и "кхап сараван" (песни провинции Сараван). Или "лам кон саван" (песня Саваннакета).

Если вы, допустим, пришли на базар во Вьентьяне, или Пак Се, или в Самнёа, или в Саваннакете и слышите, какую кто поет песню, то сразу определите, откуда этот человек и кто он.

Я вспомнил, как во Вьетнаме мне говорили, что по тому, как разговаривают люди друг с другом, можно определить степень их родства, дружбы или знакомства. А здесь человека "читают" по песне. Песни Лао похожи на итальянские, их музыка близка к европейской. И поют их в своеобразной, близкой к джазовой манере. Занести сюда этого не могли, это было здесь тысячелетиями.

Особенно блистательна песня "лам той". Это дуэт-частушка, песенное соревнование мужчины и женщины - кто победит красотой слов, изяществом мотива. Песня эта идет из поколения в поколение, каждый певец привносит в нее свое. И не обязательно песню полнить такой, как ее пели родители. Каждый певец Лаоса одновременно и поэт.

Я спросил Сисанона:

- Вы записываете на ноты эти народные песни?

- Практически это невозможно. Слова-то можно было бы записать - есть много вариантов. Но каждый певец творит мелодию. Поэтому если мы запишем песню, мы ее канонизируем и помешаем развитию народного творчества. Мы боимся связать наших певцов по рукам и ногам канонами. Чтобы сохранить народное искусство, ЦК Нео Лао Хак Сат создал ансамбль "Силапа кон" (в переводе на русский язык "Искусство артиста"). Танцы Лаоса несут в себе значительные элементы ритуальности. Ритуальный танец "лао фен", например, очень медлителен. Сейчас раздаются голоса против медлительности лаосских танцев, считают, что необходимо революционизировать танец, внести в него более стремительное новое содержание. Я - против.

...Зашел певец ансамбля Буа Бай. Буа - значит лотос, бай - трогать. В переводе на русский язык его имя означает "Трогающий лотос". У "Трогающего лотос" великолепный голос. Он спел несколько песен. Вот, например, песня провинции Сараван: "Когда дождь идет и нет грома, мне грустно и пусто в этом мире. Но я думаю о своей невесте, и мне уже не очень грустно, хотя и нет грома в этом высоком небе".

А потом он исполнил песню "Лам синандон". Это уже песня другой провинции: "Взгляни на небо, оно темно, мы на берегу Меконга, а он широк; вглядись в другой берег - что ты видишь там? Ты видишь там небо и облака, небо и облака. Дует ветер, он несет лишь одни облака".