Стихотворения - Борис Корнилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
<1928>
«Похваляясь любовью недолгой…»
Похваляясь любовью недолгой,растопыривши крылышки в ряд,по ночам, застывая над Волгой,соловьи запевают не в лад.
Соловьи, над рекой тараторя,разлетаясь по сторонам,города до Каспийского моряназывают по именам.
Ни за что пропадает кустарь в них,ложки делает, пьет вино.Перебитый в суставах кустарникночью рушится на окно.
Звезды падают с ребер карнизов,а за городом, вдалеке, —тошнотворный черемухи вызов,весла шлепают на реке.
Я опять повстречаю ровнов десять вечера руки твои.Про тебя, Александра Петровна,заливают вовсю соловьи.
Ты опустишь тяжелые веки,пропотевшая,тяжко дыша…Погляди —мелководные рекимашут перьями камыша.
Александра Петровна,послушай, —эта ночь доведет до беды,придавившая мутною тушейнаши крошечные сады.
Двинут в берег огромные бревнас грозной песней плотовщики.Я умру, Александра Петровна,у твоей побледневшей щеки.
. . . .Но ни песен, ни славы, ни горя,только плотная ходит вода,и стоят до Каспийского моря,засыпая вовсю, города.
Февраль 1929
НАЧАЛО ЗИМЫ
Довольно.Гремучие сосны летят,метель нависает, как пена,сохатые ходят,рогами стучат,в тяжелом снегу по колено.
Опять по курятникам лазит хорек,копытом забита дорога,седые зайчихи идут попереквосточного, дальнего лога.Оббитой рябиныпоследняя гроздь,последние звери —широкая кость,высоких рогов золотые концы,декабрьских метелей заносы,шальные щеглы,голубые синцы,девчонок отжатые косы…
Поутру затишье,и снег лиловатыймое окружает жилье,и я прочищаю бензином и ватойцентрального боя ружье.
1929
ЛЕС
Деревья, кустарника пропасть,болотная прорва, овраг…Ты чувствуешь —горе и робостьтебя окружают…и мрак.
Ходов не давая пронырам,у самой качаясь луны,сосновые лапы над миром,как сабли, занесены.
Рыдают мохнатые совы,а сосны поют о другом —бок о бок стучат, как засовы,тебя запирая кругом.
Тебе, проходимец, судьбою,дорогой — болота одни;теперь над тобой, под тобоюгадюки, гнилье, западни.
Потом, на глазах вырастая,лобастая волчья башка,лохматая, целая стаяохотится исподтишка.
И старая туша, как туча,как бурей отбитый карниз,ломая огромные сучья,медведь обрывается вниз.
Ни выхода нет, ни просвета,и только в шерсти и зубахпогибель тяжелая этаидет на тебя на дыбах.
Деревья клубятся клубами —ни сна,ни пути,ни красы,и ты на зверье над зубамисвои поднимаешь усы.
Ты видишь прижатые уши,свинячьего глаза свинец,шатанье слежавшейся туши,обсосанной лапы конец.
Последние два шага,последние два шага…
И грудь перехвачена жаждой,и гнилостный ветер везде,и старые сосны —над каждойпо страшной пылает звезде.
1929
ЛЕСНОЙ ПОЖАР
Июлю месяцу не впервойдавить меня тяжелой пятой,ловить меня, окружая травой,томить меня духотой.
Я вижу, как лопнула кожурабагровых овощей, —на черное небо пошла жара,ломая уклад вещей.
Я задыхаюсь в час ночнойи воду пью спеша,луна — как белый надо мнойкаленый край ковша.
Я по утрам ищу… увы…подножный корм коню —звон кругомот лезвий травы,высохшей на корню.
И вотначинает течь смола,обваривая мух,по ночам выходит из-за углаистлевшей падали дух.В конце концовполовина зариотваливается, дрожа,болото кипит —на нем пузыри,вонючая липкая ржа, —и лес загорается.Дует на юг,поглубже в лес ветерок,дубам и осинамприходит каюк —трескучей погибели срок.
Вставай,поднимайся тогда,ветлугай,с водою иди на огонь,туши его,задуши,напугай,гони дымок и вонь.Копай топорами широкие рвы,траву губи на корню,чтобы нельзя по клочьям травыдальше лететь огню.Чтобы между сосновых корнейс повадкой лесного клещамаленькое семейство огнейне распухало, треща.
Вставай,поднимайся —и я за тобой,последний леса жилец,иду вперед с опаленной губойи падаю наконец.Огонь проходит сквозь меня.
Я лег на пути огня,и падает на голову головня,смердя,клокочаи звеня.Вот так прожитьи так умереть,истлеть, рассыпаясь в прах,золою лежатьи только шипеть,пропеть не имея прав.
И новые сосны взойдут надо мной,взметнут свою красу,я тлею и знаю —всегда под сосной,всегда живу в лесу.
1929
ДЕД
Что же в нем такого —в рваном и нищем?На подбородке — волос кусты,от подбородка разит винищем,кислыми щамина полверсты.
В животе раздолье —холодно и пусто,как большая осеньяровых полей…Нынче — капуста,завтра — капуста,послезавтра — тех же щейда пожиже влей.
В результате липнет тоска, как зараза,плачем детейи мольбою жены,на прикрытье бедностидеда Тарасагосподом богомпосланы штаны.У людей, как у людей, —летом тянет жилырусский, несуразный, дикий труд,чтобы зимою со спокоем жили —с печки на полати, обычный маршрут.
Только дед от бедностиходит — руки за спину,смотрит на соседей:чай да сахар,хлеб да квас… —морду синеватую, тяжелую, заспаннуюморду выставляя напоказ.
Он идет по первому порядку деревни —на дорогу ссыпано золото осин.— Где мои соседи?— В поле, на дворе они,Якова Корнилова разнесчастный сын.
И тебе навстречу,жирами распарена,по первому порядку своих деревеньвыплывает туша розовая барина —цепка золотая по жилету, как ремень.
Он глядит зелеными зернышками мака,он бормочет — барин — раздувая нос:— Здравствуй, нерадивая собака,пес…
Это злобу внука,ненависть волчьюдед поднимает в моей крови,на пустом животе ползая за сволочью:— Божескую милость собаке яви…
Я ее, густую, страшной песней выльюна поля тяжелые,в черный хлеб и квас,чтобы встал с колен он,весь покрытый пылью,нерадивый дед мой —Корнилов Тарас.
1930
КАЧКА НА КАСПИЙСКОМ МОРЕ
За кормою вода густая —солона она, зелена,неожиданно вырастая,на дыбы поднялась она,и, качаясь, идут валыот Бакудо Махачкалы.
Мы теперь не поем, не спорим —мы водою увлечены;ходят волны Каспийским моремнебывалой величины.
А потом —затихают воды —ночь каспийская,мертвая зыбь;знаменуя красу природы,звезды высыпали, как сыпь;от Махачкалыдо Бакулуны плавают на боку.
Я стою себе, успокоясь,я насмешливо щурю глаз —мне Каспийское море по пояс,нипочем…Уверяю вас.
Нас не так на земле качало,нас мотало кругом во мгле —качка в море берет начало,а бесчинствует на земле.Нас качало в казачьих седлах,только стыла по жилам кровь,мы любили девчонок подлых —нас укачивала любовь.
Водка, что ли, еще?И водка —спирт горячий,зеленый,злой;нас качало в пирушках вот как —с боку на боки с ног долой…
Только звезды летят картечью,говорят мне:— Иди, усни…Дом, качаясь, идет навстречу,сам качаешься, черт возьми…
Стынет сольдевятого потана протравленной коже спины,и качает меня работалучше спиртаи лучше войны.
Что мне море?Какое дело —мне до этойзеленой беды?
Соль тяжелого, сбитого теласолонее морской воды.Что мне (спрашиваю я), еслинаши зубы,как пена, белы —и качаются наши песниот Бакудо Махачкалы.
1930
