Из моего прошлого. Воспоминания выдающегося государственного деятеля Российской империи о трагических страницах русской истории, 1903–1919 - Владимир Николаевич Коковцов

Число сберегательных книжек возросло за то же время с 4 854 000 до 8 597 000. Такой результат был достигнут, конечно, отчасти приближением касс к населению путем открытия новых касс, а также упрощением формальностей и предоставлением вкладчикам разных удобств. Но наиболее важной причиной такого увеличения вкладов было, однако, развитие духа бережливости в населении и укрепление доверия к кассам, после печального опыта массового извлечения капиталов из сберегательных касс во время революционного периода 1905 года, отчего преимущественно пострадало само население, поддавшееся анархическим наставлениям.

Наступившее в 1907 году успокоение в стране, укрепление денежного обращения, широкое развитие кредита, все увеличивавшаяся внутри России и извне вера в производительные силы страны, накопление и приток свободных капиталов и, одновременно, увеличивающийся крестьянский спрос — все эти явления отражались на развитии русской промышленности и привели в рассматриваемое десятилетие к замечательному ее оживлению.

Развитие сельскохозяйственного промысла и крестьянского спроса всегда были в России основными факторами хозяйственного прогресса страны. За десятилетие 1904–1913 гг., с одной стороны, под влиянием аграрной реформы, стремившейся к распространению и укреплению мелкой крестьянской собственности, а с другой — под влиянием мероприятий, направленных к улучшению и интенсификации сельскохозяйственного производства, повышению использования сельскохозяйственных машин и потребления химических удобрений, распространению агрономических знаний, расширению сети агрономических учреждений и так далее, русское крестьянство крепло, и увеличивалась устойчивость урожаев и производительность посевов. Созидался, укреплялся и расширялся фундамент для здорового и рационального развития всех производительных сил страны.

Оживление русской промышленности в описываемую эпоху было, таким образом, явлением нормальным, имевшим корни во всей хозяйственной и государственной жизни страны и твердую почву, на которой оно, без большевистской катастрофы, продолжало бы свое быстрое и мощное развитие в полной гармонии с другими проявлениями деятельности страны и с параллельным ростом народного благосостояния.

Я ограничусь лишь очень немногими показателями оживления русской промышленности в рассматриваемую эпоху. В области промышленности предметов широкого потребления — производство хлопчатобумажной пряжи повысилось с 15 миллионов пудов в 1905 году до 23 миллионов в 1913 году, а производство хлопчатобумажных тканей с 13 до 20 миллионов пудов. Белого сахара произведено было в 1905 году — 50 миллионов пудов, а в 1913 году — 108 миллионов пудов. Производство папирос равнялось 12 миллиардам штук в 1905 году и 26 миллиардам в 1913 году.

В области тяжелой промышленности — производство каменного угля возросло с 1091 миллиона пудов в 1908 году до 2214 миллионов пудов в 1913 году. Чугуна произведено было в 1903 году 152 миллиона пудов, а в 1913 году — 283 миллиона пудов. Что касается до нефтяной промышленности, то разрушения, произведенные во время смуты 1905 года, были так велики, что до войны добыча не достигла еще уровня 1904 года, и лишь во время войны, под влиянием развития Грозненского района, добыча достигла почти что прежнего уровня (656 миллионов пудов в 1904 году и 602 миллиона пудов в 1916 году).

Что касается до железных дорог, то ни одно десятилетие не дало такого толчка прогрессу в этой области, какое дало десятилетие 1904–1914 годов.

Этому вопросу мною посвящено немало страниц в моем предшествующем изложении, и можно сказать без преувеличения, что без достигнутого успеха в этой области не было бы и их осязательных результатов, которые проявила вся экономическая жизнь России. В эту пору длина русской железнодорожной сети, не считая финляндских дорог и Китайско-Восточной железной дороги, равнялась накануне [Русско-японской] войны, на 31 декабря 1903 года, 55 314 верстам. На 1 января 1914 года она увеличилась до 65 526 верст, из коих две трети, а именно 43 383 версты, составляли казенную железнодорожную сеть: 33 416 верст в Европейской и 9969 верст в Азиатской России.

Такова была финансовая и экономическая политика России в десятилетие 1904–1913 гг. Таковы были в беглом обзоре достигнутые ею результаты перед самым началом Великой войны и сопроводившей ее катастрофы.

Поистине «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»!

Часть седьмая

Время после моего увольнения. Революция и бегство из России

Глава I

Выступление M. M. Ковалевского в Государственном совете по поводу моего увольнения. — Мои беседы с императрицей Марией Федоровной. — Мое выступление в Государственном совете по вопросу о подоходном налоге. — Назначение меня председателем Второго департамента Государственного совета. — Следствие по делу Сухомлинова. — Сделанное мне предложение заняться подготовкой к мирным переговорам. — Назначение меня попечителем лицея. — Мое последнее свидание с государем. — Февральская революция и ее отраженье на нашей частной жизни. — Мой первый арест и освобождение. — Жизнь в деревне. — Процесс Сухомлинова. — Допрос меня Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства

Об этом времени я скажу лишь очень немногое, и только то, что пришлось пережить мне в связи с моим прошлым.

Время после моего увольнения 30 января 1914 года составляет уже пору очень мало заметную в смысле моего личного участия в государственных делах.

Как и в 1906 году, спешно перебравшись из министерской квартиры на нашу частную на Моховой улице, которая давно подготовлена была нами и только временно занималась близким мне человеком, генералом Пыхачевым, мы в какие-нибудь 10 дней окончили наше устройство и были искренно рады тому, что могли в новой обстановке начать нашу новую жизнь, мало похожую на ту, которую мне пришлось пережить в течение предшествующих десяти лет.

Никому из нас и наших близких не приходило в голову, что недолго нам суждено прожить так, как мы рассчитывали, и всего через три года мы лишимся всего, что устраивали с любовью в течение всей нашей жизни. В Государственном совете меня встретили самым радушным образом; все наперерыв старались выразить мне свои симпатии и не скрывали своего отношения к моему увольнению.

В первом заседании Совета после моего увольнения — оно пришлось на 4 февраля — я не присутствовал, так как не начал еще моих посещений Совета. Как только заседание открылось и председатель Акимов объявил об этом, из академической группы поднялся академик, профессор М. М. Ковалевский и попросил разрешения сделать внеочередное заявление. Разрешение ему было дано в молчаливой