Лестница Шильда, роман - Грег Иган

― Что-то отыскал?

Ее голос доносился снаружи. Она тоже вышла на улицу.

― Пока ничего.

― Мне подняться?

― Не надо, позаботься о себе. — Его тут же кольнуло, когда он виновато представил себе, как прозвучали эти слова. Впрочем, по высоким стандартам Мариамы они едва ли могут считаться презрительными. Это с ним такое впервые с тех пор, как он с ней познакомился — не часть какой-то сложной стратагемы, нацеленной на то, чтобы ввергнуть ее в замешательство или угодить ей. Он предпочитал выглядеть равнодушным, иначе давно бы уже свихнулся. Но не в этот раз. Только не в этот.

И тут в свете лампы снова сверкнула радуга, увиденная им изнутри. Какая-то маслянистая пленочка неравномерными пятнами покрывала ребро примерно на половину его длины. Чикайя приблизился и потрогал ее пальцем. Она была липкой на ощупь и пристала к его коже, покрыв ее слоем толщиной, может быть, в долю миллиметра. Счищая ее с пальца, он заметил, что она не рвется, как что-то вязкое (и, как правило, приторное на вкус), а упруго растягивается. Но когда он поднес палец к лампе, кожа выглядела так же, как обычно. Он не чувствовал на ней влаги или гладкой пленки. Это совершенно точно не смазка вроде тех, что ему доводилось видеть, и уж наверняка не лед.

Он поднес лампу еще ближе в поисках поврежденного канала циркуляции хладагента. Наверняка утечка оставила след, хотя он по-прежнему не мог понять, с какой стати в хладагент подмешано такое липкое вещество. Антифриз, что ли?

Он весь трясся от холода, но был в самом что ни на есть упрямом расположении духа.

В центре участка пленки, освещавшегося лампой, возникла маленькая дырочка. Он держал лампу как мог ровно и смотрел, как отверстие расширяется. Как только пленка отступила до границ теневой области, дырочка перестала разрастаться.

Чикайя переместил лампу к следующему пятну. Все повторилось: лампа будто расплавляла пленку. Но ведь луч вообще не источал тепла. Может, это какая-то фотохимическая реакция?

Он вернулся к первому участку. Оказалось, что дырка ужалась примерно наполовину, пока он отходил. Он проделал третье отверстие в пленке и отошел посветить на вторую дыру. И она тоже стянулась.

Чикайя попятился от межреберной щели и присел на черепицу. Он слышал, как стучат его зубы. Вполне возможно, что свет расщепляет молекулы, из которых построена пленка, а когда он убирает лампу, химическая реакция, по которой они возникли изначально, восстанавливает их в прежней форме. Известны смеси простых химических веществ, для которых характерно крайне сложное поведение. У него нет никаких прав бросаться заученными на школьных уроках биологии фразочками вроде «отрицательного фототропизма».

У него дрожали руки. Мариама молчала с тех пор, как они последний раз перекинулись словечком. Наверное, она снова пошла спать.

Он поднялся и внимательно обследовал остальные ребра радиатора. Но пленка наросла только с одной стороны одного ребра.

Он извлек из кармана складной ножик, раскрыл его и поскреб пленку. Визуально поверхность не изменилась, но, отняв лезвие, он заметил на кончике какой-то восковидный налет.

Он обошел вокруг устройства и пересчитал ребра, ориентируясь по звездам. Потом закрыл глаза и представил себе дугу, по которой перемещается в небе солнце. Это было легко: он почти год просидел в гостиной, глядя, как меняются пути пламенного диска от одного сезона к другому. Он протиснулся меж двух ребер и с некоторым трудом перенес то, что прилипло к лезвию, на чистую поверхность радиатора.

Посмотрел на небо. Миллион звезд, миллион мертвых миров. Только на четырех планетах возникло что-то особое. Он не сомневался, что его догадка будет опровергнута. Но сама перспектива уже вызвала у него усмешку. Есть на свете вещи столь величественные и диковинные, что полезней для здоровья относиться к ним с изрядной долей юмора. В таких делах расстраиваться, если что-то не получилось, это все равно что истерически проклинать солнце, когда оно посмело не взойти по твоей команде.

Когда он возвращался на край крыши, влага его дыхания осыпалась льдинками.

А когда он спускался по трубе, нога коротко дернулась. Его тело было разработано так, чтобы залечивать раны. Это удалось, и теперь оно предупреждало, что не стоит разрушать временную коллагеновую прослойку, которая облекала теперь поврежденный участок кожи. Переместив ноги так, чтобы не давить на разрез, Чикайя вдруг принял решение. Он должен запомнить эту ночь. Надо, чтобы она оставила на нем отметину.

Он проинструктировал экзоличность: никогда впредь не давать клеткам тела разрастаться нормальным слоем вокруг этой раны. Впервые он позволил окружающему миру оставить на себе шрам.

― А зачем нам именно стремянка твоих предков?

Чикайя выглянул из сарая и помахал Мариаме.

― Я надеюсь, что это никого не потревожит. Если бы я утащил другую, это было бы слишком похоже на воровство.

На самом деле ему вообще не хотелось ее к чему-то привлекать. Дом разрешил ей войти без приглашения и даже забрать его одежду. Это свидетельствовало о том, что к его друзьям здание изначально было настроено весьма приветливо, чтобы не сказать — слишком. Его родители никогда особо не переживали за сохранность имущества, и ничего удивительного, что они не позаботились запрограммировать дом на подозрительность или даже боевой отпор. Но испытывать удачу не стоило.

Он вышел из сарая, и Мариама сказала:

― Да, но зачем нам вообще стремянка? Что там такого интересного на крыше-то?

Чикайя повернулся к ней со стремянкой наперевес. Мариама отпрыгнула.

― Наверное, ничего.

Тем утром, когда она проснулась, он не планировал показывать ей пленку, найденную меж труб системы охлаждения на крыше, но при дневном свете находка представилась ему такой незначительной и неубедительной, что в конце концов он переменил решение. Пускай она посмотрит тоже — и не увидит ничего, кроме едва уловимой игры красок. Она бы подняла его на смех, опиши он ей свой наивный эксперимент, но ему было уже все равно.