Золото Советского Союза: назад в 1975 (СИ) - Майоров Сергей

— Весело тебе? Самому не противно? Ты подвёл товарищей! Да ты же себя в первую очередь подвёл!

Между тем, вперёд выступил белобрысый парень в очках и с комсомольским значком на груди.

— Соня, погоди. Шведов, сегодня на собрании будет разбираться твоё дело. В семнадцать в актовом зале клуба. Чтобы явился без опозданий. Иначе исключим тебя без всякого сомнения. Ясно?

— Яснее ясного.

— А мы за тебя поручились. Эх, ты! — презрительно сообщила синеокая красавица.

Прелестно. Это когда-нибудь закончится? Мне перестанет прилетать по голове за чужие грехи?

Обидно, что первая девчонка, которая мне глянулась, меня уже ненавидит.

— Здравствуйте, ребята, — раздался батин голос сзади.

— Здравствуйте, Дмитрий Прокопьевич.

— Уделите минуту, у меня к вам просьба. Александр, ты можешь идти.

Я заскочил домой за деньгами и побыстрее свалил, потому что матушка начала спрашивать о результатах беседы с участковым.

— Всё нормально, меня отпустили, — сообщил я, схватил протянутые смятые купюры, сунул авоську в карман с наказом на обратном пути затариться по списку.

Я шёл, уткнувшись в листок, пытаясь разобраться в схеме, где батя накидал примерный планчик посёлка и отметил на нём местонахождение основных объектов. Вроде мне туда.

Впереди решительно шагала синеокая Соня, и я пошёл за ней, откровенно любуясь стройными ножками в лёгких босоножках, простеньким ситцевым платьем, волнующе колышущимся над голыми коленками, длинной шеей, над которой прыгали задорные завитушки тёмно-русых волос. А нам по пути. Судя по батиному описанию, КБО находится по правой стороне самой длинной улицы посёлка.

— Не пропустишь. Это в тех краях единственное двухэтажное здание, — сообщил он на вопрос о парикмахерской.

Девушка оглянулась, увидела меня и гордо отвернулась, прибавив шаг. Я усмехнулся и тоже прибавил шаг. Поравнявшись, заглянул в её лицо.

— Ты зачем за мной идёшь? — сердито спросила она, резко остановившись.

— Я не за тобой, мне просто в эту сторону. А раз нам по пути, мы же можем идти вместе?— Нам с тобой не по пути, — сказала она, как отрезала. И перешла на другую сторону дороги.

— Мне в КБО, а тебе?

— В КБО? Зачем тебе туда? — подозрительно спросила она.

— Подстричься хочу.

— Ты издеваешься?

— Нет, почему?

— А по-моему, издеваешься. Что ты задумал?

— Да ничего я не думал.

— А с чего вдруг тебе идти стричься, когда тёти Вали нет, и я осталась единственным парикмахером?

— Бывает, — протянул я, соображая, сколько же ей лет. Я был уверен, что мы ровесники.

— Что бывает?

— Такие совпадения бывают. Ты парикмахер, я захотел подстричься. Что тут такого?

— От тебя можно ожидать, что угодно.

И такая искренняя обида была в её голосе, что мне жутко захотелось рассказать ей всю правду о себе, откреститься от чужого неблаговидного прошлого и предложить начать с чистого листа. Сто лет женщины не будили во мне таких светлых чувств. А этой девчонке удалось с двух слов, презрительно брошенных мне в лицо.

«Шарипов, старый ты пень, очнись! Ты же педофилией никогда не страдал. Она же мелкая совсем».

«Да иди ты, — ответил я сам себе. — Мне нынче лет, как ей, а может и меньше».

«Снаружи да, но в душе-то совсем не шестнадцать!»

«Э нет! Груз моих лет остался в прошлом, да и не чувствовал я себя никогда на свой полтинник. Так почему бы и не начать жизнь заново?»

Впереди показалось здание КБО и пропустить его действительно было непросто. Пожалуй, это местная архитектурная достопримечательность — единственное, замеченное мной, всё в деревянной резьбе.

Мы молча свернули к единственному подъезду, молча поднялись на второй этаж, поздоровавшись по пути с парой женщин из ателье. Соня отперла ключом дверь и сжав губы прошла в парикмахерскую. Я за ней, оглядывая интерьеры. Стены украшали обложки журнала «Советский экран» с фотографиями знакомых и незнакомых актрис. Судя по лицам и причёскам, коллекцию долго и тщательно подбирали не один год. У дальней стены стояла сушилка для волос, похожая на шлем космонавта, на столике ровной стопкой лежали журналы "Работница" и "Крестьянка" за последние годы. Зажимают нашего брата мужика. А где "Техника — молодёжи", "За рулём" или хоть "Вокруг света"?

— Садись, чего встал? — спросила Соня, уже облачившаяся в форменный халат. — Значит, стричь?

Девушка устрашающе пощёлкала ножницами, проверяя мою решимость.

— А ты точно умеешь? — покосился я на её насмешливое лицо.

— Умею, я курсы кончила в прошлом году.

— Тогда стриги! — махнул я рукой и уселся на стул перед зеркалом.

— Как, на самом деле? — растерялась она.

— Вот балда. Полчаса ей талдычу, что постричься пришёл, а она только глазами своими хлопает.

— И... сколько состригаем?

— Всё! С висков и на затылке под машинку можно, а сверху сантиметров пять оставь.

— Но, а...

— Ты будешь-нет делом заниматься?

Соня закусила губу и приступила к стрижке. Я наблюдал в зеркало за её серьёзным видом и любовался точёными чертами. Ну до чего же красивая.

— Скажи, пожалуйста, что сегодня товарищ старшина имел в виду? — не выдержала она, первой начав разговор.

— А что он имел в виду?

— Просил перенести собрание в интересах следствия.

— Ах это. Я не могу разглашать, сама понимаешь.

— Цену себе набиваешь?

— Нет, меня попросили молчать.

— Когда это тебя останавливало?

— Я решил измениться.

— Раньше надо было думать. Теперь это не поможет. Тебя твёрдо намерены исключить.

— За что?

— А сам не догадываешься?

— Нет.

— А мне только показалось, что ты серьёзен. А ты в своём репертуаре.

— Я серьёзен. Мне тут по голове прилетело, и я плохо некоторые моменты помню.

— Некоторые?

— Многие. Проще перечислить, что я помню. Представь теперь, меня кто ни встретит, начинает рассказывать, какой я такой-сякой. А я даже не помню, за что меня ругают.

— Не убедительно.

— Ну уж как есть. Вот тебя я вроде и не помню, а будто сто лет знакомы.

— Врёшь!

— Да не вру. Это и обидно. Я может перевоспитался наконец, как все хотели, а мне не верят. Говорю, поступать хочу, учиться — мать не верит. Шарипову хочу помочь — вроде верит, но с опаской. Ты вот тоже.

— Ты знаешь, я всегда готова помочь, если человеку нужно, но...

— Ну хочешь, я изменюсь?

— Хочу. Но уже не надеюсь.

— Почему? Смотри.

Я закрыл глаза, набрал воздуха в грудь, скорчил страшную рожу. Типа бесы из меня выходят. Под конец этой пантомимы рыкнул для убедительности и открыл глаза.

— Всё, готово.

Соня прыснула.

— Ты неисправим.

— Почему, уже исправился. Можешь проверить.

— Проверить? — закусила она губу. — Хорошо. Сейчас достригу и пойдём!

— Куда?

— Сейчас увидишь.

Соня закончила с моим оболваниванием, и я удовлетворённо рассматривал себя в зеркале. Вот теперь на человека стал похож.

— Нравится?

— Ага.

— А тебе идёт. С тебя сорок копеек.

Чуть дороже булки хлеба, офигеть. Когда это я за такие деньги в последний раз стригся?

— Держи, — протянул я рубль, получил сдачу, и мы пошли вниз.

Девушка привела меня в помещение непонятного назначения. Склад сломанной мебели?

— Вот, — указала она на деревянный хлам, равномерно сваленный по углам. Стулья разной степени колченогости, драный диван, покосившийся шкаф. Из натурального дерева, между прочим, не дсп. Останки древнего стола, вообще антиквариат. Был когда-то.

— Ну и что это?

— Надо освободить помещение.

Ясно, меня хотят использовать в качестве бесплатной рабсилы. А мне оно надо? Секунду поразмыслив, решил, что надо.

— Хорошо, где помойка? — прикинул я фронт работ. За полчаса справлюсь. Диван только в одиночку не выволоку, но можно его разобрать на раму и две половинки. Шкаф при должном старании доломаю и по досточкам вынесу. Ломать-то не строить.