В просторном мире - Михаил Никулин

Альберт Иванович, смеясь, белой ладонью огладил свою до блеска выбритую голову.

— Теперь, вода пресная есть… Такая пресная, что без мыла мойся… Бреешься, наверное, по другой причине: от Матильды Ивановны лысину хочешь скрыть, — пошутил Родион Григорьевич и уже серьезно сказал: —Да, крутой характер у нашей степи. И если в чем уступает, то только нам. А кому же она еще должна уступать, как не нам? Столько крови на нее пролили, столько могил рассыпали по ее холмам и равнинам. Столько мы над ней хлопочем, думаем..

В окно постучали. С надворья послышался певучий женский голос:

— Альберт Иванович, Матильда Ивановна скучная без тебя!

— Матильда Ивановна могла бы зайти на посиделки к Саблиным! — крикнула через окно Арина Владимировна.

— Не можно: я была в бригаде, ничего не сготовила. Из «Гиганта» сноха приехала, с фронта от сына письмо привезла. Заходите вы к нам — почитаем, поговорим.

— У нас тоже гости.

— И гостей ведите. Стульев хватит.

Через две-три минуты в хате Саблиных остались только Миша и Гаврик. Горела лампа. В неплотно закрытой трубе забавно свистел ветер: легко было представить, что он за кем-то гонялся по степи, кого-то искал, но, не догоняя и не находя, злобно взвизгивал.

Под такой ветер легко было представить ребятам скачущих по степи буденновцев, вообразить, как над их головами сверкали обнаженные шашки.

— Слезем и хоть одним глазом посмотрим на эти шашки, — тихо предложил Гаврик.

— Слезем, — сказал Миша, и они слезли, подошли к ковровой дорожке, прибитой к стене левее портрета Буденного. К этой дорожке розовыми лентами были прикреплены две кавалерийские шашки Родиона Григорьевича. Ребята поочередно бережно вытаскивали их из ножен, вытаскивали понемногу — на четверть, на полчетверти. И всякий раз чуть смазанная маслом сталь сверкала беловато-синим блеском.

— Гаврик, а Родион Григорьевич, наверное, знает того коннозаводчика, что кропил Мазутом… Не самого… его детей, внуков. Они ж тоже были такие, как их дед…

— Миша, ты будь уверен, что с такими Родион Григорьевич знал, что делать.

— Ну да. Он сам говорил: «Надо ж было коннозаводчиков и всякую старорежимную нечисть сметать со степи», — соглашаясь с другом, проговорил Миша.

Они сели на один стул и, чтобы не сползать с него, обнялись.

— Миша, а степь, должно быть, сильно любит товарища Буденного!

— Он же за нее столько сражался! Тут каждая лощинка и каждый бугорок знают товарища Буденного, его коня и всех буденновцев.

— Немного и нас теперь знает степь, а повоюем за нее с захватчиками, так она еще больше узнает, — улыбнулся Гаврик.

За двором лениво залаяла собака.

— Туман, так это же свой! — услышали ребята голос Ивана Никитича. — Ты, Туман, мирись с теснотой до завтра, — с восходом солнца нас тут не будет.

Пока Иван Никитич со скрипом открывал и закрывал ворота, Миша и Гаврик поспешно залезли на печь, чтоб набраться тепла и спать.

…С восходом солнца стадо вышло из поселка, направляясь в глубь степи, к Сухменным лощинам. Впереди шли Иван Никитич и Альберт Иванович, а позади с телятами шагали Миша и Гаврик. На краю поселка, сзади, стоял на ветру Родион Григорьевич. Около него сидел Туман. Оглядываясь, ребята видели, что Родион Григорьевич изредка помахивал им приподнятой над головой шапкой. Вся его большая сутуловатая фигура, подаваясь вперед, казалось, поощряла Мишу и Гаврика: «Вперед! Все будет хорошо! Вперед!»

Из питомника со станции Степной майор Захаров вез саженцы на грузовой машине. В кабине с шофером сидел старик-садовник, а сам майор, с головой накрывшись плащом, трясся в открытом кузове.

Сухой ветер дул над степью третьи сутки. Округлое лицо и бритый затылок майора, посиневшие от стужи, то и дело высовывались из-под кулем торчавшего плаща. Прищуренными глазами майор напряженно всматривался в степь. Исполосованная вихревыми облаками, она была похожа на огромное поле жестокой артиллерийской битвы. И странно было встречать изредка машины с зерном, а чаще арбы с сеном, повозки с мешками, закутанных женщин, устало бредущих за волами, за лошадьми.

Стуча кулаком о кровлю кабины, майор останавливал машину и заученно допытывался у встречных:

— Вам, случайно, не попадались двое хлопцев и старик?. Они должны гнать скот. Старик очень приметный: маленький, живой.

Ему отвечали разно. Иногда черствовато, односложно:

— Нет! Нет!

Иногда с сочувствием:

— Какая беда, — в завируху, как в омут, попали!

Иногда же подсмеивались:

— По такой погоде его с ребятами ищи в тепле! Грач попался, и тот, как с похмелья, круженый!

Степь ближе к устью Дона становилась холмистой. Чаще по сторонам дороги попадались глинистые суходолы, овраги и овражки. Машина то спускалась под уклон, то поднималась на пологую кручу. Грейдер, ведущий к Ростову, остался правее. Сверкнув серой полосой и круглым щитом указателя, он потонул в сумрачном ненастье. На проторенном проселке встречные подводы попадались реже..

Майор мрачно думал, что вот иногда взрослые, старые люди могут по непонятным причинам становиться детьми и итти на поводу у них. Он прежде всего имел в виду самого себя, а потом плотника Ивана Никитича Опенкина. Для большей убедительности он сложил свои годы с годами Ивана Никитича. Получилось сто с хвостиком. Вот этот хвостик, по мнению майора, и помешал им быть умнее тринадцати-четырнадцатилетних ребят. Он ругал себя и плотника за то, что оба они, бездетные, взялись за дело, в котором ничего не смыслят… Но почему матери так опрометчиво согласились послать в эту дорогу своих ребят? Почему Зинаида Васильевна не возражала? Должно быть, только потому, что поверили их мужскому опыту, ста с хвостиком, и, конечно, его майорскому званию…

Ерзая в машине, майор уже несколько раз разжаловал себя в рядовые, но положение не облегчалось. Надо было принимать какие-то меры, и он решил сегодня же по телефону договориться с райкомом и немедленно выехать на поиски ребят. Только бы найти их и доставить матерям..

В одной из глубоких балок машина, свернув с дороги, заехала за терновый кустарник и остановилась.

«Еще этого недоставало!» — гневно подумал майор, потому что знал медлительную строгость шофера, его особую привычку обращаться с машиной, как со знатным человеком. Майор уже ждал, что старый шофер сейчас же выселит из кабины садовника Василия Семеновича Суярова, а потом вежливо предложит и ему: «Не хотите ли немного размяться?»

— Сходить, что ль? — не оборачиваясь, спросил майор.

— Как знаете. Остановился сказать — колхозницы, те посмеялись… «Дескать, ищи их в тепле!» Ничего подобного: и старик и хлопцы, посмотрите, все они на посту.

Майор отшвырнул плащ. Шофер, подставляя ветру скуластое лицо, стоя на крыле машины, смотрел вдаль и смеялся в запыленные усы так, как будто его легонько щекотали подмышками.

— И ребята, как кузнечики, хоть квело, а прыгают! — и тут же, затаенно усмехнувшись, завел машину подальше в кусты.

— Вы смеетесь так, как будто они у вас на ладони, — недовольно заметил майор, видя далеко на косогоре за поднятой черной зябью что-то похожее на бредущий скот… Две фигурки впереди и одна, не то три — позади. В ветровой хмари фигурки людей казались одинаково темными и одинаково маленькими.

Шофер, спрыгнув с крыла, заводным ключом постукивал по шинам, проверяя исправность камер.

— Соображение, товарищ майор, такое, — не всякому встречному верь на слово.

Сойдя с машины, майор с некоторым раздражением спросил:

— Но почему вам надо верить?

— Экспертизу по глазам сдаю на сверхотлично!

«Какой самоуверенный», — подумал майор, и столкнувшись взглядом с садовником, вышедшим из кабины, спросил его:

— Василий Семенович, а вы чему усмехаетесь?

Высокий старый садовник, огладив коротко подстриженные седые усы, ответил:

— Радуюсь. Хлопцы-то с характером, пробиваются сквозь ветер. Телят ведет Марьи Захаровны сын — Михаил Самохин. Манера у него в землю посматривать.

— Точно! Вы, Василий Семенович, проходите курсы шоферов и садитесь за руль. Глаза у вас такие, что можно доверить любую машину, — похвалил старого садовника шофер и, обратившись к майору, сказал: — Товарищ майор, давайте ехать!

— Вы что, шутите?

— Не шучу.

— Ну, значит, не думаете, что говорите. Ребят надо забрать, — настойчиво проговорил майор, уже начиная убеждаться, что маячивший на гребне скот гнали Иван Никитич и ребята.

Шофер, отвернувшись от ветра, крутил цыгарку. Обветренный жесткий затылок его покраснел, когда он заговорил:

— Надо ехать… Мне доступней понять ребят. Своих в землянке стайка… А у вас, должно, сроду они не водились.

— Вот поэтому не хочу быть опрометчивым с чужими. Отцы у них на фронте. За эту прогулку отвечаю я! — обидчиво заявил майор и, поскрипывая кожей полушубка, стал ходить взад и вперед, на ходу объясняя, что сам он останется со стариком, а ребят нужно подвезти до Иловской. За ночь они отдохнут и потом вместе со стариком доставят коров по назначению.