Цветы на камнях - Сергей Байбара

— Сколько думаешь туда отправить? — спросил Крастик.

— Взвода два, не меньше.

— Два — мало, — категорично заявил второй зам. — Три, не меньше. Если звиадисты собьют эту линию, они беспрепятственно смогут пройти до самого Бакуриани. И хорошенько пощекочут нас с юга за промежность.

— Согласен, — кивнул Бека. — Три взвода отправляем на юг, оставшихся делим на две части. Про резерв не будем забывать.

— О-кей, — подтвердил сержант. — А кто такие звиадисты?

— А ты что, не знаешь нашу новейшую историю? — спросил Бека. — Сразу после распада СССР, в Грузии возникло два политических течения, два лидера. Эдуард Шеварднадзе и Звиад Гамсахурдиа. Звиад предлагал для укрепления страны лозунг «Грузия для грузин» и даже попытался реализовать его на практике. Это не могло обрадовать другие народы Грузии. Шеварднадзе проводил более либеральную политику. В результате, Шеварднадзе победил. Гамсахурдиа позже был убит. Но люди, сочувствующие его курсу, остались. А после войны, когда все полетело к чертям, возникло целое движение, больше похожее на секту. Звиад Гамсахурдиа для них не просто политический деятель, а чуть ли ни полубог, спустившийся с небес, чтобы Грузия получила шанс на спасение. Вообще, они фанатики, не хуже «турок». К тому же, большей частью — бывшие кадровые офицеры. Воевать умеют.

— То есть Гамсахурдиа был фашист? — переспросил Крастик, который ни черта не понял.

— Националист.

— Как Гитлер?

— Не надо сравнивать горного барса с горным шакалом, — поморщился Бека. — По хорошему счету, именно с него началась вся эта свистопляска с отделением абхазов и осетин. Слушай, сержант, у тебя еще сигареты остались?

— Да, пожалуйста. Скажи, а эти …звиадисты… могут объединиться, например, с мусульманами для общей атаки?

— Никогда, — Бека выпустил к потолку новую порцию дыма. Для звиадистов мусульмане — это враги Грузии, так же как и мы. Не объединятся они, головой отвечаю!

— Я вот что думаю… — Крастик последовал дурному примеру Иоселиани, и теперь они вдвоем отравляли воздух в маленькой комнате, где и так мухи вешались. — А почему бы нам временно не заключить перемирие с одним из наших врагов, чтобы сосредоточить все силы на другом? Это, конечно, будет нам чего-то стоить, но в конечном итоге…

— Я никогда на это не пойду, — сказал, как отрубил, Бека. — И мои товарищи бы меня не поняли, поступи я так.

— Но почему?

— Я никогда не примирюсь с теми, кто стрелял в моих друзей и братьев, — сказал Бека. — Если я и заключу с врагами мир, то только на их могиле!

— Но это глупо! Неразумно, в конце концов. Так поступали все великие державы. Зачем воевать сразу на несколько фронтов, когда можно заключить перемирие на одном фронте и сосредоточиться на другом? Да так весь мир делал!

— Да? — Бека скептически посмотрел на него, выпустил еще порцию дыма. — Ну и где этот мир сейчас?!

Глава 11. Благословите доброту

— …Эй, брат, вставай. Пора! — Кто-то настойчиво тряс Тенгиза за плечо, безжалостно вырывая из объятий сна.

Тенгиз чуть ли не пальцами разлепил веки. Нечеловечески хотелось спать. Было ощущение, что в глаза вчера вечером насыпали песку. Он потер глаза, зевнул, и усилием воли поднял свое тело с жесткого матраца. На других койках сидели хмурые бойцы, возвращаясь от сладких снов к унылой реальности. Кто-то протирал глаза, кто-то молился, кто-то одевался. На часах было 6:30 утра.

— Поднимайтесь, поднимайтесь. Пора, — сказал дневальный и пошел к следующему спящему.

Не было ни гудков, ни тревожных сирен, ни зычного крика «Рота, подъем!» Дневальный подходил к каждому бойцу, мягко будил его, потом шел к следующему.

Тенгиз тряхнул головой, чувствуя боль в висках. Вспомнил, что лучшее средство избавиться от страстного желания заснуть — это холодная вода и утренняя порция никотина. Оделся, подогнал амуницию. Все имущество воина, — снаряжение, рюкзак, оружие, — хранилось тут же, под ложем бойца.

На улице уже кипела жизнь. Мимо Тенгиза на его пути к умывальнику пробежали мальчики-вестовые, проскакал всадник. Три человека у здания бывшего клуба заготавливали дрова. Возле одного из потрепанных двухэтажных домов напротив двое ремонтников пытались воскресить двигатель старого «Газ-66», пока, правда, без особого успеха. По разбитой асфальтовой дороге промаршировал взвод солдат, ведомый высоченным, бритым наголо амбалом в американском камуфляже песочного цвета.

Покончив с утренним туалетом, Тенгиз стоял в тени уцелевшего в лихую годину раскидистого клена и пытался раскурить свернутую в газетную бумагу табачную смесь. Он вспоминал жену и дочку, вспоминал свою уютный дом. Он уходил ранним утром, когда весь Гоми ликвидировал последствия песчаной бури. Проклятые пыль и песок смывали, сметали, с крыш, дверей, окон. Из Хашури на выручку пригнали две пожарные машины и несколько цистерн с водой. Приехали химики на своем раздолбанном «Урале». Серго бегал с приборами и индикаторами по всему поселку, тяжело дыша в своем противогазе, как замученный охотниками старый медведь. Фонила ли пыль? Легонько, но фонила. Люди молились Богу, чтобы небо сжалилось над людьми и послало внеплановый дождь.

Тенгиз вспоминал, как его Лили плакала, укоряла себя за эту нелепую ссору с мужем. Она хотела получить в эту ночь свою причитающуюся ей порцию ласки, но было уже поздно, и она не решилась тревожить Тенгиза перед дальней дорогой.

— Эй, парень, ты чего здесь куришь? — оборвал размышления Тенгиза знакомый хриплый голос. Перед ним стоял Бека Иоселиани, неистовый командир западного узла собственной персоной. — Здесь курить нельзя.

— Извини, командир, не знал. — Тенгиз опустил руку с самокруткой. Зная необузданный нрав командира-свана, он уже ждал бучи и готовился дать отпор, если Иоселиани зайдет слишком далеко. Но тот просто устало покачал головой:

— Есть правила, им надо следовать. Курить можно вон там, — Бека показал в сторону облезлого деревянного щита с лопатами, шагах в двадцати, — Видишь?

— Вижу, — сказал Тенгиз. — Извини, командир, не знал.

— Ничего, — неожиданно мягко ответил Бека. — Теперь знаешь. Но больше, смотри, не нарушай. И на завтрак не опоздай, через пятнадцать минут. Опоздаешь — будешь голодный до самого обеда.

— Не опоздаю, спасибо.

Бека направился к зданию бывшей школы, где и разместились на казарменном положении новички. Из здания уже выходили вооруженные люди, соратники Тенгиза, которым, возможно, предстояло сегодня принять первый бой под этими горами. Все-таки, странно… В каких-то вопросах командир упрям, как необъезженный конь, а в каких-то — проявляет странную либеральность. После вчерашней накачки люди не ожидали поутру ничего иного, кроме командирского крика, хождения строем и завтрака по свистку. Нет же… Вот, люди выходят, как на работу, как будто нет никакой войны, никто их не подгоняет, не портит нервы. Так… А вот и Крастик. Вот и построение, как заказывали! Надо идти.

Американский сержант, глядя на свое разношерстное войско, бредущее в столовую, только горестно вздохнул. Не строй воинов, а толпа, идущая за шмотками на турецкий базар! Без содрогания можно смотреть только на первые две-три шеренги, составленные, в основном, из американских бойцов. Но что можно спрашивать с гражданских мужчин, многим из которых было по сорок-пятьдесят лет и мастерство строевой подготовки они оттачивали еще в рядах Советской армии? Идут более-менее стройными шеренгами, переговариваются негромко, ногу не путают. И то хорошо…

Завтрак не порадовал воинов разнообразием. Все та же гречка со свининой, стакан ячменного кофе и кусочек желтого тростникового сахара в придачу. Не было оживленных разговоров, бодрого смеха. Люди были молчаливы и сосредоточены.

Некоторые бойцы, почитавшие Аллаха, отказались принимать такую пищу. Все, что им могли предложить взамен — вчерашние макароны из топинамбуров.

После завтрака было новое построение. Здесь люди узнали, что полсотни бойцов ушли еще раньше — часа в четыре, — на юг, где пролегала какая-то «Линия Мансура», линия противостояния звиадистам. Кто такой Мансур, никто из новичков не знал, но старые бойцы, объяснили, что это близкий друг и старый боевой товарищ Беки, «настоящий джигит». Иоселиани не было, командовал Крастик. Людей разделили на две бригады. Человек шестьдесят остались на базе, остальные под командой сержанта-американца должны были двигаться «на позиции». До оборонительной линии, преграждавшей «туркам» путь к Читахеви, необходимо было прошагать около полутора километров по разбитой дороге на юг.

Летнее небо, как обычно, было ясное, нежно-голубое, подернутое легкой дымкой. Лишь на западе прятались за горами робкие перистые облачка. Солнышко уже припекало ощутимо и Крастик, во избежание неприятностей приказал одеть головные уборы. «Господи всемогущий, а то бы мы без тебя не догадались!». Каждому бойцу выдали пол-литровую флягу воды и приказали: «Что бы ни случилось, как бы ни было жарко, ни в коем случае не пить воду из реки!!!»