Бандитская Одесса 9. Бандиты эпохи «демократии» - Виктор Файтельберг-Бланк

Так же субъективна и Людмила Григорьевна, мать Пименова. Можете не верить ей, но факты вопиют:

— Мы искренне сочувствуем семье К. в их горе. Но ведь мой сын едва выжил, перенес девять операций, много месяцев не мог подняться на ноги и до сих пор не оправился от случившегося. Его нынешнее положение не назовешь даже удовлетворительным, Андрея уже год держат в тюрьме. «Не возместишь нам десять тысяч долларов — сгниешь в тюрьме», — говорили они и добиваются своего…

Поначалу следствие вел Коминтерновский райотдел милиции. Следствие прерывалось из-за многомесячной болезни Пименова. При возобновлении расследования дела начальник следственного управления Одесского областного УМВД В. Чернявский дает руководящие указания, обязательные к выполнению. Среди прочих указывалось, что необходимо провести некоторые экспертизы и воспроизведение обстановки и обстоятельств ДТП.

Щас! Вы думаете в Коминтерново вот так сразу разогнались и начали выполнять?

И потом, когда дело передали в Коминтерновскую прокуратуру (Пименов был сотрудником милиции, и. о. следователя Ленинского райотдела), качество расследования лучше не стало. Ведь Пименова следствие заведомо посчитало виновным: он, мол, был пьян и выехал на полосу встречного движения, где и произошло столкновение.

Что касается места столкновения, то оно до сих пор точно неизвестно. (Достаточно отметить, что схему ДТП рисовали понятые — знакомые потерпевшего! Но это обязанность сотрудников милиции, начинающих расследование ДТП).

А вот о «состоянии опьянения» (чьем?) можно уже многое сказать.

Опьянение Пименова следствие доказывало следующим. По словам фельдшера И. Танащук (ее медицинская машина с припортового завода была вызвана по телефону. Обычную «скорую» не вызывали), изо рта лежащего на обочине Пименова исходил сильный запах алкоголя. Поэтому (как свидетельствует ее водитель) она даже не стала делать ему инъекции обезболивающего (?!)

В больнице, куда его отвезли, у Пименова сразу же была взята кровь на содержание алкоголя. Оказалось его 0,3 промиле. Это вообще не является опьянением, это вообще ничего, это естественный фон и может быть даже у того, кто вообще не берет в рот спиртного. Так утверждают специалисты Одесского областного наркологического диспансера — это был эндогенный (эндо — внутри) алкоголь — продукт внутренних процессов нашего организма.

Но, может, это остаточный алкоголь (хотя Пименов утверждает, что не пил)? Нет, не может быть: тогда его содержание было бы не менее 0,5 промиле. Значит, показания фельдшера ложны?

В ДТП участвовал еще один водитель, погибший К. Эксперт, проводивший вскрытие не ранее чем через 32 часа после смерти К., почувствовал (извините за некоторый натурализм) слабый запах алкоголя из желудка. А сколько его улетучивается каждый час?

Но ведь брали же у К. кровь на анализ? Брали, конечно. (Вопрос, поставленный эксперту, звучал недвусмысленно: находился ли К. в момент ДТП в состоянии алкогольного опьянения?). Однако дело тут, несмотря на трагичность ситуации, приняло попросту фельетонный характер.

А вот ответ: «Кровь на наличие этилового спирта исследовалась в токсикологической лаборатории Одесского бюро судебно-медицинских экспертиз».

Все? Да, почти все. Для столь глубокого вывода эксперту понадобилось почти два месяца.

Оказывается, крови на исследование на алкоголь… не хватило! Она была использована для определения группы крови трупа и его резус-фактора! Зачем узнавать эти данные о крови погибшего или, во всяком случае, ставить их во главу угла? Логика подсказывает, что это нужно только тогда, когда труп пытаются сделать донором человеческих органов…

Так как же все-таки Пименов, находившийся на подписке о невыезде, оказался арестованным?

Это заслуживает отдельного разговора, в котором могут помочь главы Уголовного кодекса «Должностные преступления» и «Преступления против правосудия».

Слишком многое, к сожалению, говорит о том, что Андрей Пименов стал жертвой откровенного произвола. Да, настаиваю на этом — не ошибки, не неправильной трактовки закона, а именно произвола со стороны органов следствия и суда.

Итак, по указанию Одесского областного суда дело по обвинению Пименова слушалось Южненским городским судом. Оттуда дело отправили на доследование.

Облсуд не согласился с этим и вернул дело в Южненский для рассмотрения в другом составе суда. Мера пресечения Пименову была оставлена прежней — подписка о невыезде.

Председатель Суворовского райсуда Владимир Федорович Журик забирает дело и начинает слушать его в коллегиальном составе. Этого требовал брат погибшего, признанный потерпевшим по делу.

«Так не бывает, — уверены, специалисты-юристы, с которыми мы консультировались. — Даже при всех безобразиях, происходящих у нас при отправлении правосудия, формальные моменты стараются соблюдать. Не может председатель районного (и даже межрайонного) суда сам забрать себе дело для рассмотрения, тут без указания областного суда не обойтись. Уголовно-процессуальный кодекс трактует этот вопрос однозначно. Точно так же не может по жалобе потерпевшего коллегиально рассматриваться дело: выбор состава суда — единоличный или коллегиальный — за подсудимым».

Бывает, уважаемые юристы, — и так, и еще хуже.

Людмила Григорьевна, мать Пименова, рассказывала интересующимся, кто там кому кум, потому, мол, так рьяно дело тянули в Суворовский суд.

Но разве мать будет объективна в отношении сына?

Да и троим судьям, наверно, легче прийти к справедливому решению, чем одному? Как знать, как знать, может, как раз за коллективной ответственностью, то бишь безответственностью легче скрывать нехорошие деяния. Утром 7 сентября 1998 года должно было начаться первое заседание Суворовского райсуда. Но в зале нет подсудимого и его адвоката, нет и прокурора. Накануне у Пименова резко ухудшилось состояние здоровья, и он обратился за врачебной помощью. Как назло, адвокат, которого он предупредил, опоздал минут на десять и не смог сообщить суду о причинах неявки Пименова.

Однако тут же в суд пришел и сам Пименов, чтобы сообщить о своей болезни.

Но к этому моменту суд уже удалился в совещательную комнату (то есть из судейского кабинета были удалены посторонние).

И вот что определил высокий суд в составе судей Журика (председательствующий), Герасименко, Могильного: объявить в розыск Пименова, а при его задержании меру пресечения — подписку о невыезде — отменить и назначить другую — взять под стражу и содержать в сизо.

Чем же руководствовался Суворовский райсуд, избирая для Пименова самую суровую меру пресечения? А тем, что дело длительное время не рассматривалось в Южненском суде по существу якобы по вине подсудимого, из-за его неявок. И вообще, поведение Пименова сочли неуважением к суду.

Откуда это известно? «От верблюда» — говорят в таких случаях невоспитанные дети. Но детей в зал судебных заседаний не пускают (и правильно делают: надо беречь их нравственность от вредных влияний), там всем заправляют юридически подкованные взрослые, которых государство (еще бесплатно) учило судить по-честному.

Никакими данными о том, что Пименов срывал заседания Южненского суда, Суворовский суд не располагал, в уголовном деле об этом не было ни одного документального подтверждения. Да и помилуйте, какое дело Суворовскому суду до Южненского? Если бы южненский судья считал необходимым (при наличии оснований) изменить Пименову меру пресечения, он бы сделал это сам.

Но есть еще неявка Пименова на первое заседание Суворовского суда? Есть. Однако суд не имел права объявлять Пименова в розыск и изменять ему меру пресечения. Это противоречит Уголовно-процессуальному кодексу Украины, которым обязаны руководствоваться судья Журик и его коллеги. В соответствии с УПК суд обязан был выяснить причину неявки подсудимого, однако не захотел этого делать.

Какой театр абсурда сравнится с тем, что произошло дальше?! Но вернемся на несколько минут назад. Рассказывает подсудимый Пименов:

— В десять минут одиннадцатого я был в здании Суворовского суда у кабинета председателя суда Журика. «Занят, вас пригласят», — сказали мне. Я сел в коридоре.

Через некоторое время выходит улыбающийся представитель потерпевшего и сообщает мне, что меня объявили в розыск и изменили меру пресечения на содержание под стражей.

Я вошел в приемную. Там стоял Журик. Увидев меня, он вошел в кабинет и запер дверь на ключ. Секретарь сказала: «Не будешь опаздывать». Мне стало плохо, мне накапали корвалол.

В этот момент для поддержания обвинения примчалась представитель Суворовской прокуратуры, начала извиняться перед секретарем за опоздание. Журик ее тоже не пустил.