Большая игра на понижение: Тайные пружины финансовой катастрофы - Майкл Льюис

В конце концов им удалось договориться о личной встрече с легендой Уолл-стрит. Встреча, однако, оказалась настолько короткой, что они даже не поняли, действительно ли это был Эйс Гринберг или актер, который выдавал себя за Эйса Гринберга. «Нас запустили внутрь на 30 секунд, буквально на 30 секунд, а потом бесцеремонно вытолкали за дверь», — говорит Джейми. Эйс Гринберг оставался их брокером. Просто они никогда не общались лично.

«Вся эта история с Эйсом Гринбергом до сих пор для нас полная загадка», — признается Чарли.

Человек, которого они между собой называли «актер, играющий Эйса Гринберга», не сумел разрешить стоящую перед ними серьезную проблему. Для них, мелких частных инвесторов, фирмы с Уолл-стрит оставались тайной за семью печатями. «Я еще ни разу не видел банк изнутри, — признается Чарли. — И могу только представлять происходящее там по рассказам других». Для тех операций, которые они хотели осуществлять, им нужно было выглядеть в глазах крупных фирм с Уолл-стрит инвесторами, знающими все ходы и выходы на Уолл-стрит. Вот что говорит об этом Джейми: «Частные инвесторы — это люди второго сорта. Их участь — худшие цены, худшее обслуживание, все только самое худшее».

Мысль начала приобретать материальные формы с появлением нового соседа Джейми в Беркли по имени Бен Хокетт. Хокетт, которому было 30 с небольшим, девять лет продавал, а затем торговал деривативами для Deutsche Bank в Токио. Бена, как и Джейми с Чарли, окружала плотная приторная аура изгоя. «Карьеру я начинал 22-летним холостяком. Теперь у меня есть жена, ребенок и собака. Я терпеть не могу свою работу и, возвращаясь по вечерам домой, сам себе противен. Не хочу быть таким отцом для своего ребенка. Меня постоянно грызет мысль: “Надо что-то менять”». Когда он собрался увольняться, руководство Deutsche Bank потребовало перечислить все претензии с его стороны. «Я заявил, что не люблю ходить в офис, не люблю носить костюмы, не люблю жить в большом городе. А они в ответ: “Ну и чудесно”». Руководство позволило ему носить, что захочется, жить, где заблагорассудится, и работать, где удобнее, — но при этом оставаться сотрудником Deutsche Bank.

Бен переехал из Токио в район залива Сан-Франциско вместе с $100 млн от Deutsche Bank, на которые стал торговать из уютного дома в Беркли-Хиллз. Он не без основания предполагал, что в Беркли никто, кроме него, не обращает внимание на арбитражные возможности рынка кредитных деривативов. Соседство с человеком, собирающим по всему миру долгосрочные опционы на финансовые бедствия, явилось для него полной неожиданностью. У Бена и Джейми вошло в привычку выгуливать вместе собак. Джейми забрасывал Бена вопросами об устройстве и функционировании крупных фирм с Уоллстрит и загадочных финансовых рынков и в конце концов уговорил того уволиться из банка и присоединиться к Cornwall Capital. «Просидев три года в комнате в полном одиночестве, я подумал, что было бы неплохо поработать с людьми», — поясняет Бен. Уйдя из Deutsche Bank, он присоединился к охоте на катастрофы и бедствия, но вскоре снова остался в одиночестве. Как только Чарли обзавелся деньгами, он перебрался обратно на Манхэттен; через некоторое время за ним последовал Джейми, расставшийся к тому моменту со своей девушкой.

Это был союз на редкость одинаково мыслящих людей. Бен разделял мнение Чарли и Джейми о том, что люди и рынки недооценивают вероятность кардинальных перемен, однако в своих взглядах он на шаг опережал напарников. Чарли и Джейми интересовала преимущественно вероятность катастроф на финансовых рынках. Бен же, помимо этого, толику внимания уделял вероятности катастроф в реальной жизни. Люди преуменьшают эту вероятность, полагал он, поскольку предпочитают о ней не думать. И на рынках, и в жизни люди в экстремальных ситуациях выбирают одну из двух реакций: беги или борись. «Бороться — это: “Я во всеоружии”, — говорил он. — Бежать — это: “Мы все обречены, поэтому я ничего не могу с этим сделать”». Чарли и Джейми принадлежали ко второму типу. Когда он упомянул о том, что из-за глобального потепления уровень моря может подняться на 20 футов, те лишь пожали плечами и заметили: «Я ничего не могу изменить, так какой смысл тревожиться?» и «Я бы предпочел умереть к тому моменту, как это случится».

«Два холостяка на Манхэттене, — говорит Бен. — Из таких: “Если у нас нет возможности жить на Манхэттене, лучше не жить вообще”». Его удивляло, что Чарли и Джейми, настолько ясно осознавшие вероятность радикальных перемен на финансовых рынках, не видели аналогичной вероятности за их пределами. «Я стараюсь подготовиться сам и подготовить детей к непредсказуемым условиям жизни», — как-то сказал Бен.

Чарли и Джейми предпочитали, чтобы Бен держал свои апокалипсические предсказания при себе. Они навевали тоску. Никого не интересовала новость о том, что Бен обзавелся маленькой фермой в деревенской глуши, к северу от Сан-Франциско, где не было дорог и где на маловероятный случай конца света в достаточном количестве произрастали овощи и фрукты. Однако Бен не мог молчать, тем более что его мрачное мировоззрение лежало в основе инвестиционной стратегии: вероятность катастроф и бедствий была неизменной темой их бесед. Однажды в телефонном разговоре с Беном Чарли заметил: «Ты не приемлешь ни малейшего риска, но при этом живешь в доме на вершине горы, которая находится на линии разлома, и это в период, когда рынок жилья испытывает небывалый подъем». «Он ответил: “Мне пора” — и повесил трубку, — вспоминает Чарли. — Мы примерно два месяца не могли с ним связаться».

«После телефонного разговора я понял, что должен продать дом. Немедленно», — поясняет Бен. Его дом оценивался в миллион долларов и, возможно, даже дороже, а арендная плата не превышала $2500 в месяц. «Он продавался в 30 раз дороже совокупной арендной платы, — говорит Бен. — Основное правило: покупаешь за 10, продаешь за 20». В октябре 2005 года он вместе с семьей переехал в съемный дом, подальше от линии разлома.

Бен считал Чарли и Джейми не профессиональными инвестиционными менеджерами, а скорее дилетантами, или, по его собственным словам, «парочкой башковитых ребят, балующихся игрой на рынке». Однако их стратегия покупки дешевых билетов на игру с ожидаемым финансовым кризисом нашла отклик в его душе. Вряд ли ее можно было считать безошибочной, скорее наоборот, она давала сбои гораздо чаще, чем положительные результаты. Иногда ожидаемый кризис так и не случался, иногда они вообще действовали наобум. Однажды Чарли наткнулся на странное, по его мнению, ценовое несоответствие на рынке фьючерсов на бензин. Он быстро купил один контракт на бензин, продал другой и получил вроде бы безрисковую прибыль. Правда, потом выяснилось, что один контракт был на неэтилированный бензин, а второй на самом деле — на дизельное топливо. В другом случае верной была посылка, но неправильным вывод. «Однажды Бен позвонил мне и заявил: “Знаешь, мне кажется, в Таиланде грядет переворот”, — рассказывает Джейми. — В газетах ничего не писали о перевороте, это была настоящая сенсация. Я засомневался: “Да ладно, Бен, бредовая идея, не будет там никакого переворота. И вообще, с чего ты взял? Ты же сейчас в Беркли!”» Бен поклялся, что информация надежная — от одного бывшего коллеги из Сингапура, который в курсе всего происходящего в Таиланде. Он говорил так убедительно, что они купили на удивление дешевые трехмесячные путы (опционы на продажу) на тайский бат. Через неделю военные власти свергли избранного премьер-министра. Тайский бат даже не шелохнулся. «Мы предсказывали переворот, и мы потеряли деньги», — признается Джейми.

Из-за убытков никто особенно не убивался — они являлись частью плана. У них было больше падающих акций, чем растущих, но их убытки, стоимость опционов, по сравнению с прибылью можно было считать смехотворными. О причине своего успеха Чарли и Джейми могли только догадываться. Зато Бен, который оценивал опционы для крупной фирмы с Уолл-стрит, знал, чем он объясняется: финансовые опционы неправильно оценивались. Рынок часто недооценивал вероятность резкого движения цен. Рынок опционов, как правило, уповал на то, что отдаленное будущее станет больше походить на настоящее, чем оказывалось в действительности. Стоимость опциона зависела от волатильности лежащих в его основе акций, валюты или товара, а при оценке будущей волатильности акций, валюты или товара рынок опционов опирался на недавнее прошлое. Когда акции IBM торгуются по $34 за штуку и последний год болтаются вверх и вниз вокруг этого уровня, опцион на покупку акций по $35 редко является недооцененным. Когда последние два года золото торгуется на уровне $650 за унцию, опцион на покупку по $2000 за унцию в любой момент на протяжении следующих 10 лет вполне может быть серьезно недооценен. Чем дольше срок действия опциона, тем нелепее результаты, генерируемые моделью Блэка — Шоулза, и тем больше благоприятных возможностей открывается для людей, которые ею не пользуются.