На реках вавилонских - Юлия Франк

— Я не хочу.

Послышалось завывание сирены, оно приближалось, становясь все громче. Я встала и поглядела в окно. Между жилыми кварталами лагеря не было улицы, а только проезды, машина "скорой помощи" просто въехала на заснеженную лужайку и остановилась у наших дверей. Сюзанна села в кровати и стала протирать глаза.

— Что-нибудь стряслось?

— Так, ничего, — ответила я и направилась к входной двери, чтобы открыть раньше, чем звонок успеет всех перебудить. Вошли два санитара и выслушали наши с Катей объяснения насчет того, что могло случиться с Алексеем.

— Хорошенький несчастный случай, — сказал один из них прежде, чем отважился взглянуть наверх, на голые ноги Сюзанны; потом он уложил моего сына на слишком большие для ребенка носилки. Сюзанна молча наблюдала за происходящим. Вы тоже можете поехать, пожалуйста, сказали они нам, но в машине есть только одно место.

Они дали мне адрес больницы и вынесли моего ребенка из квартиры. Я смотрела, как внизу они вдвигают носилки в кузов. Потом уложила его вещи: пижаму, зубную щетку, тапочки. Всё уместилось в одном пакете. Плюшевого ослика, которого я два года назад сунула ему в школьную сумку и который сопровождал нас всю дорогу, вплоть до лагеря, Катя взяла под мышку.

— Как ты думаешь, захочется ему рисовать? — Катя хотела вложить в пакет цветные карандаши.

— Не знаю, боюсь, что для этого он слишком плохо себя чувствует.

— Мы можем купить ему фломастеры.

— Катя, мы не должны все время что-то покупать, пожалуйста, не своди меня с ума.

— Ты считаешь, дело плохо?

— Хорошего, во всяком случае, мало. Вероятно, у него сотрясение мозга, при этом полагается просто несколько дней спокойно полежать в постели.

— А тебе не будет холодно? — спросила Катя, наблюдая, как Сюзанна надевает мини-юбку.

— Нет, вообще-то не холодно, — она натянула чулки, которые я все время ошибочно принимала за колготки, и пристегнула их подвязками под мини-юбкой.

— А они у тебя порвались?

— Кто — "они"? — Сюзанна оглядела свои ноги.

— Ну, эти — колготки.

— Ерунда, это не колготки.

— А что же тогда?

— Чулки с подвязками, — Сюзанна захихикала и подняла молнию на сапоге.

— Я бы наверняка замерзла. — Катя сочувственно смотрела на ноги Сюзанны. — Ты куришь?

— Нет, по-настоящему не курю. Так, изредка.

— От тебя прямо дико пахнет сигаретами.

— Это пахнет от моих вещей. — Сюзанна опять засмеялась и погладила Катю по голове. — Пойди — ка лучше позаботься о брате.

В больнице нам предложили сначала подождать на первом этаже, в комнате для посетителей. Прежде всего там хотели выяснить, какое обследование сейчас проходит Алексей и в каком отделении он находится. Немолодая женщина сидела на скамейке под окном и листала журнал. Она показалась мне знакомой, я немного наклонилась, чтобы лучше разглядеть ее лицо, и узнала фрау Яблоновску, польку из нашего дома, которая, когда бы я ее ни встретила на лестнице или в прачечной, пыталась втянуть меня в разговор о моих "ах, таких прелестных детях". Она подняла глаза.

— Привет.

— Ах, привет. — Она уронила журнал на свою меховую шубу и с удивлением посмотрела на нас, потом снова развернула журнал и стала его читать, а может, рассматривать черно-белые фотографии. Ее отец был тот самый сумасшедший танцор, возможно, с ним что-то случилось, и она его ждала. При наших последних встречах я не изъявляла желания с ней беседовать.

— Алексей подарил этой женщине зуб, — шепнула мне Катя и указала пальцем на место рядом с собой; она шептала так громко, что та женщина наверняка могла ее расслышать.

— Зуб? — Не следя за Катиным пальцем, я взяла у нее из другой руки ослика и положила его между нами на скамейку. Женщина тяжело дышала. Катя встала и принялась разглядывать книги, стоявшие на низкой полке. Она сняла с этой полки книжку и принесла ее мне.

— Ты мне что-нибудь отсюда почитаешь?

— Не сейчас. Почитай сама. — Я взглянула на большие часы, стрелки только что миновали половину первого. Катя забрала у меня книжку и несколько минут держала ее у себя на коленях.

— В передвижной библиотеке этих книг никогда нет на месте — они выданы, — тихо сказала она, но я ей не ответила. Тогда она встала и поставила книжку обратно на полку. Осторожно, искоса поглядывая на нас, фрау Яблоновска старалась незаметно не выпускать нас из поля зрения.

— А разве ты не можешь взять почитать такую книжку у какой-нибудь девочки из твоего класса?

Катя пожала плечами.

— Да, конечно, — сказала она как раз тогда, когда я поняла, что она вынуждена врать. Я обхватила рукой ее узкие плечи, опять взглянула на часы и начала покачивать ногой, вверх-вниз. Откуда-то донеслась песня. Звук ее отражали стены, покрашенные в светло-бежевый цвет. Эхо было каким-то странным. Сначала голоса, казалось, прыгали, они прямо-таки насмехались над моей вялостью, которая защищала меня от песни, весело и беспечно разгонявшей уныние, однако чем чаще повторялась мелодия, тем сильнее накатывали голоса на волне музыки, будто всех нас обуревали одни и те же чувства, и сидели мы где-то у одной из рек вавилонских. Хор негромко исполнял припев, и словно ветер проносился над морем, открывая невероятный простор свободы и любви, у меня комок подкатил к горлу — мне вдруг стало плохо.

— Что вы здесь делаете?

Я наклонилась вперед, но фрау Яблоновска в своей шубе, казалось, не хотела замечать, что я обращаюсь к ней.

— Извините, пожалуйста. — Я поднялась и села с ней рядом. — Мы с вами недавно встретились в прачечной. Я тогда не дала вам договорить и ушла.

— Ах, правда? — На коленях у нее лежал иллюстрированный журнал с видом Кремля зимой. Фотография в красной рамке выглядела бесцветной, словно снег или недостаточно чувствительная пленка лишили ее всякой резкости и красок. Желтый заголовок вопрошал: "Что случилось в Восточном блоке?" Казалось, женщина читать журнал не собирается.

— Да-да, это так. Что привело вас в больницу?

Фрау Яблоновска долго смотрела на меня, она дышала и дышала, казалось, меховая шуба просто слишком тесна для ее тяжелого дыхания.

— Я жду своего брата. Они сказали, что приведут его в порядок.

— Значит, он был болен, а теперь его выписывают? — Я улыбнулась, чтобы показать, что вовсе не собираюсь ее отталкивать.

— Так что они приводят его в порядок, потому что мой брат сегодня ночью умер.

— О-о! — Я взглянула на ее руку в пятнах, державшую носовой платок: рука дрожала. — Мне очень жаль.

— Нет, нет, вы тут ни при чем. Ничего не поделаешь. Он был очень болен.

— Вы за ним ухаживали?

— Нет, в последние месяцы ему пришлось лежать здесь. Они мне не позвонили. Понимаете, сегодня утром я пришла сюда. Четыре дня я ждала их звонка. Каждое утро или после обеда приходила посмотреть, дышит ли он еще. Сегодня его палата оказалась пустой. — Ее окружала, точно облако, острая смесь из запаха жира и аромата духов. Запах ее пота проникал через мех. Несмотря на то, что все пуговицы-крючки на ее шубе были застегнуты доверху. Она открыла рот, чтобы легче было сделать вдох. — Я хотела быть с ним, понимаете? И вот он умирает, — она отдышалась, сделала паузу, — можно сказать, у меня за спиной. — Фрау Яблоновска провела рукой по своей шубе и выдернула несколько волосков. — Они мне обещали, что позвонят.

— В лагерь? Там же нет телефонов.

— Ну, хотя бы в правление. Но они, наверно, забыли. Возможно, им было некогда.

— А эта? — Катя сунула книжку прямо мне под нос. — Может, эта тебе больше нравится? — спросила она и выкатила глаза.

— Поди сюда, — я подтащила ее за рукав ближе к себе, на скамейку, — сядь здесь, возле меня, и просто немножко почитай, ладно? — Потом я опять повернулась к фрау Яблоновской. — И теперь вашего брата приводят в порядок?

— Наверно, они должны сложить ему руки на груди и подвязать подбородок, прежде чем близкие придут на него посмотреть.

— Подвязать подбородок?

— Иначе он опустится и, когда наступит трупное окоченение, рот будет широко открыт: придут родственники, а у покойника отпала нижняя челюсть. — Фрау Яблоновска неожиданно разинула рот. — Вот так. — У нее были золотые зубы.

— А-а, да. — Я представила себе мертвеца с широко разинутым ртом.

Она закрыла рот.

— А вы почему здесь?

Только я хотела ей ответить, как открылась дверь. Сестра сначала оглядела меня, потом фрау Яблоновску, а под конец ее взгляд упал на Катю, которая опять стояла на коленях перед книжной полкой.

— Яблоновска?

Она поднялась на ноги, видневшиеся из-под меховой шубы и казавшиеся в сравнении с ее массивным телом тонкими, как щепки. На ногах были грубые резиновые сапоги, которыми она шаркала так, словно они ей слишком велики. Журнал она положила на скамейку позади себя.