Правда о Портъ-Артуре Часть I - E. Ножинъ

2) Огонь канонерки переносится на поездъ, всадники скрываются въ лощину, поездъ даетъ полный ходъ назадъ, а огонь канонерокъ не прекращается. Стесселя и Никитина, скрывшихся въ лощину, въ теченіе 45 м. спеціально обстреливаютъ 10-дюйм. бомбами. Одна даже разрывается въ 50 шагахъ.

А виделъ-ли тотъ, кто писалъ это известіе, разрывъ этой бомбы.

Неужели можно допустить, что японцы стали бы тратить въ теченіе 45 м. 10-дюйм. бомбы по группе всадниковъ, скрывшихся въ лощине.

Они, конечно, были уверены, что всадники поспешили ускакать изъ поражаемаго пространства.

Простая теорія вероятности подсказывала имъ, что стрельба по гористой местности съ моря, безъ корректировки, очень неверна, и поэтому врядъ-ли они стали бы расходовать въ теченіе 45 минутъ дорого стоящія 10-дюйм. бомбы по скрывшимся въ лощине всадникамъ.

3) Далее говорится, что поездъ проскочилъ черезъ три часа на ст. Инчензы, когда канонерки отошли отъ бухты верстъ на 12.

Почему каждый день ходили поезда и они не обстреливались? Стоило только поехать генералу Стесселю, и разыгралась целое "историческое событіе".

Я не знаю, я тамъ не былъ, можетъ быть, группа всадниковъ бомбардировалась и эскадренными броненосцами, но только все это казалось намъ страннымъ и мало вероятнымъ.

Впоследствіи, во время тесной блокады, генералъ Стессель, очевидно для того, чтобы доказать вероятность "оффиціальнаго известія", стоя на форту I, приказывалъ, вопреки строжайшему запрету генерала Смирнова, открывать по одиночнымъ японцамъ огонь изъ орудій крепостныхъ калибровъ.

Ночь на 7-е мая была темная. На береговомъ фронте и въ городе тишина. Прожектора светятъ въ даль. Къ 12 часамъ было открыто движеніе непріятеля въ море. Все батареи были на чеку. Прожектора уставятъ свои гигантскіе лучи и, образовавъ световую преграду, водятъ ими по водной глади океана. Непріятель взятъ ими, какъ клещами. На минуту скроется и опять въ луче. Прислуга у орудій проверяетъ находку. Ровно въ 12 ч. 40 м. загремелъ "дядя Томъ" на "Отважномъ", подхватилъ "Гилякъ", за нимъ батареи. Началась съ перерывами канонада. Пять непріятельскихъ судовъ, поддерживаемыя двумя миноносцами, показались на створе входа. Вдали обрисовывались силуэты 2-хъ крейсеровъ. Миноносцы открыли по нашимъ батареямъ огонь. Несколько снарядовъ попали въ городъ. Одинъ 57 мм. снарядъ разорвался въ конюшне нестроевой роты 25-го полка и, ранивъ 3-хъ нижнихъ чиновъ, убилъ наповалъ 2 лошади. Мы еще не совсемъ привыкли къ разрывамъ снарядовъ. Въ особенности жутко было ночью. Кругомъ непроглядная темень. Впереди на фронте фосфорическія вспышки, громъ выстреловъ. Въ проходе непрерывно стреляютъ. Это наше самое уязвимое место. Берегутъ его, какъ зеницу ока. После вспышекъ становилось вдвое темней. На улице ни признака освещенія. Все бродятъ ощупью и почему-то говорятъ не громко, почти шопотомъ. Словно боятся привлечь на себя снарядъ. Лишь только зашумели батареи, г. Блахмірскій съ женой вышли изъ дому, чтобы полюбоваться на световые эффекты ночной канонады. За ними шелъ г. Буровъ. Едва онъ вышелъ изъ двора фанзы, какъ въ фанзу съ леденящимъ душу воемъ влетаетъ снарядъ, разбиваетъ на столе швейную машину и взрывается. Счастье, что обитатели вздумали выйти. Будь они въ комнате врядъ-ли остались-бы живы. Это былъ одинъ изъ первыхъ ночныхъ сюрпризовъ. Когда разорвался снарядъ въ нестроевой роте 25-го полка, я стоялъ на вышке, въ саду Пушкинскаго училища. Внизу, черезъ улицу прошумело что-то, затемъ раздался трескъ. Я сначала не могъ понять, что это значитъ. Среди оглушительнаго грома береговыхъ батарей, звукъ этотъ скорей напоминалъ выстрелъ пистолета. До сихъ поръ мы слышали лишь взрывы 12 д. бомбъ. Спускаюсь внизъ. Тамъ уже движеніе. Околоточный съ фонаремъ, патруль, несколько любопытныхъ.

Сверху, по крутой тропе обрыва, спускаютъ раненыхъ. На рукахъ несутъ перваго. Светъ фонаря блеснулъ по немъ. Въ памяти запечатлелось белое, грязное лицо, окровавленное и что-то болтающееся тамъ, где должны быть ноги. Раненый подавленно стоналъ, отрывисто произнося:

– "Сердечный, деньги мои… сылай, дому…". Пронесли его, пронесли еще двухъ, лошадей скатывали на улицу, гудели на фронте орудійные выстрелы, промчался съ приказаніемъ конный охотникъ, бросившій намъ – "Эхъ, животину жаль",- а въ глазахъ все еще и долго стояло белое, грязное, окровавленное лицо и потухающій взоръ.

Въ 2 часа все смолкло.

Только прожектора ярко светили.

Дни шли однообразно. Куда ни взглянешь, всюду идетъ работа, всюду нашъ серый мужикъ, въ форме стрелка, копаетъ землю, но не родную, обещающую желанный урожай, а каменистый и песчаный грунтъ неприветливаго Квантуна.

Гляделъ я на нихъ, недоспавшихъ, недоевшихъ и чуялъ, что многимъ изъ нихъ не видать.уже родныхъ полей. Тяжело было на душе.

А тутъ еще генералъ Стессель донимаетъ своими приказами.

10 мая, за No 235, пишетъ, что: "…До 15 мая надо еще взять весь скотъ изъ окрестностей города Киньчжоу, т. е. севернее Киньчжоуской позиціи". Какой же тамъ скотъ можно собирать, когда тамъ уже японцы. Что же это, въ самомъ деле, за ерунда? Возмущались мы, да что проку въ этомъ? Бывало придешь къ знакомымъ, не даютъ даже хоть на словахъ злобу вылить. Никто имени начальника раіона слышать не хочетъ.

"Всякій день почти я получаю глупыя анонимныя письма, большею частью неграмотныя; письма эти наполнены всякими вздорами, советами; советы эти вызваны трусостью и боязнью за свою шкуру, мне и времени то нетъ читать подобныя глупости. Если мне удастся хотя одного такого писаку узнать и точно установить, что писано имъ, я объявляю, что выселю его вонъ изъ области за Киньчжоу и пусть несетъ свои советы японцамъ…" (приказъ No 237)

Не знаю, какіе давались начальнику раіона советы анонимными советчиками, можетъ быть, они действительно были вздорными, но что начальникъ раіона не хотелъ слушать советовъ лица, которому самъ Государь доверилъ крепость, то это не подлежитъ никакому сомненію. Мало того, что онъ не слушалъ, онъ большею частью поступалъ наперекоръ всемъ разумнымъ советамъ. Генералъ Кондратенко убитъ, но живъ еще и до времени лишь безгласенъ, томящійся въ плену генералъ Смирновъ.

Онъ разскажетъ все и за себя и за Кондратенко.

Не даромъ онъ проситъ суда, какъ милости.

11 мая я отправился на Киньчжоу.

Мне пришлось ехать на поезде, на которомъ возвращался на ст. Нангалинъ 15-й восточно-сибирскій стрелковый полкъ, прибывшій въ Артуръ 7 мая. (Приказы за NoNo 213, 230 и 247).

Въ служебномъ вагоне ехалъ начальникъ военныхъ сообщеній достойный памяти истиннаго героя подполковникъ Іолшинъ, капитанъ О., офицеры 15-го полка, железнодорожные инженеры и я.

Въ салоне, сидя за общимъ столомъ, зашла речь о грядущихъ событіяхъ, которыя ежедневно могутъ разыграться подъ Киньчжоу.

Подполковникъ Іолшинъ, глядя въ окно, сказалъ:

– Долго ли все это будетъ въ нашемъ владеніи? Сумеемъ ли мы удержаться на Киньчжоу? Успеемъ ли мы въ этомъ? Противникъ энергично наступаетъ въ значительныхъ силахъ. Разведчики доносятъ, что ими выгружается масса артиллеріи.

– Господинъ полковникъ, а не можете ли вы сказать, зачемъ насъ таскаютъ то въ Артуръ, то обратно? Люди не доедаютъ, не досыпаютъ. Теряемъ много фуража. Сегодня опять экстренно выступили. Люди обедали на станціи въ Артуре. Измаялись мы въ этой безтолковщине.

– Вотъ, вотъ, кто знаетъ,- сказалъ подполковникъ Іолшинъ, указывая рукой на капитана О.

– Да, я могу вамъ кое что сказать. Я назначенъ начальникомъ штаба аріергарднаго отряда, въ составъ котораго войдетъ вашъ полкъ,- сказалъ съ самодовольнымъ видомъ будущій начальникъ штаба и таинственно смолкъ.

Онъ видимо ожидалъ, какое впечатленіе произведетъ на присутствующихъ и косвенно подчиненныхъ ему офицеровъ. Взглянулъ и на меня,- не скажу, чтобы очень дружелюбно. Присутствіе статскаго, хотя и оффиціальнаго военнаго корреспондента, его видимо стесняло.

Я продолжалъ наблюдать.

Впечатленія не было никакого.

Присутствующіе молчали, молодежь хитро улыбалась, вполне, видимо, соглашаясь съ товарищемъ.

Я не былъ еще на Киньчжоу.

После всего того, что мне приходилось слышать объ этой позиціи, о ея неустройстве, значеніи для обороны Артура, фокусахъ генерала Фока,- я чувствовалъ себя въ несколько приподнятомъ настроеніи, когда поездъ остановился у разъезда "Генералъ Фокъ".

Недалеко отъ станціи Тафашинъ, приблизительно въ 2-3 верстахъ, былъ устроенъ разъездъ "Генералъ Фокъ"; здесь же, въ железнодорожной сторожке въ день боя 13 мая, было открыто полевое телеграфное отделеніе и временно помещался штабъ 4-й дивизіи.

Опять легкое волненіе капитана Одинцова, справки о генерале, некоторыя распоряженія и успокоеніе.