Беспокойный человек - Любовь Воронкова

— А с тобой, Катерина, нам всерьез поговорить надо, — сказал дед Антон, не обращая внимания на Тонины слова. — Помнишь, я тебе сказал зимой, что одну думу думаю? Ну, так вот я ее и надумал. Если договоримся, значит будет, как я сказал. А не договоримся — все, как было, останется.

Долго сидели на скамейке под березами дед Антон и Катерина.

— Пойми, голова: когда новое дело начинаешь, надо его делать очень хорошо. Отлично даже делать надо. Чтобы народ увидел, что это новое дело — правильное, что вот так и делать должно. А если затеять новое дело да провалить — ну, народ сразу и отобьешь. Скажут: по-старому-то лучше было. А словами никого не убедишь. Кого ж убедишь, если на словах будет одно, а на деле другое? На Марфу Тихоновну нам рассчитывать не приходится, сама знаешь. А вопрос этот — политической важности. Ведь ты ж у нас комсомолка, все это понимать должна!

Катерина молча слушала, тихо перебирая кончик перекинутой через плечо косы. Дед Антон говорил, убеждал, а у нее перед глазами стояла высокая фигура Марфы Тихоновны, ее непреклонный, гневный взгляд… Вот когда придется встать грудь с грудью, будто с врагом! Выдержит ли Катерина?

Но тут же всплыло перед Катериной еще одно лицо — нежное розовое лицо с темными, как вишенки, глазами.

«Бабушка сердилась… Потом плакала. Из-за того, что я доклад буду делать…»

«Ну, а ты что? Отказалась?»

«Нет, сегодня на сбор иду. Что ты! Как же мне отказаться? Я же пионерка!..»

… Откуда-то издалека, из рощи, над поляной, заросшей нарядной травой иван-да-марьи, прошел еще один человек — с усмешливым взглядом, с бровями на разлет… «Сражайся, Катерина, правда на твоей стороне!» Сказать-то сказал, но простит ли он Катерине гнев и огорченье своей матери?

Катерина подавила вздох. Если поймет — простит. А не поймет, то о чем разговор? Если люди не понимают друг друга, пусть идут по разным дорогам. Вместе им счастья все равно не будет.

Последние лучи заката падали на крышу табора. Пышным золотом сияла солома на крыше, ярко рдела кирпичная труба, отбрасывая лиловую тень. Не освещенная солнцем стена казалась совсем сиреневой, и только в одном стекле раскрытого окна дрожал огненный оранжевый блик.

И вдруг все померкло — бледное лиловое небо, желтая солома, серые стены, пригасшая зелень травы и деревьев. Солнце село. Все гуще и гуще тьма, все более смутны очертания лесных вершин. В бараке засветился огонек — желтый огонек среди зеленого сумрака.

— Ладно, дедушка Антон, — сказала Катерина, — раз надо, значит надо. Но ты же мне поможешь?

— Ну а как же, голова! — живо ответил дед Антон. — Все помогать будем! И Василий Степаныч. И Петр Васильич — я с ним говорил. Тот, как услышал, что мы задумали, даже помолодел. И, вишь, про тебя что сказал! «Я, — говорит, — в ней не ошибся!»

Выскочила из табора Анка, подсела к Катерине, обняла ее:

— Ну что, договорились?

Катерина кивнула головой:

— Да.

Чистый месяц засквозил среди вершин. Дед Антон ушел ужинать. А подруги еще долго сидели, обнявшись, на лавочке, смеялись, шептались и что-то без конца рассказывали друг другу…

Катерина берется за дела

Липа первая подала весть о том, что осень уже бродит по лесу. А вскоре и тонкая березка, стоявшая у табора, сверху донизу засветилась желтизной — маленькие желтые листочки засквозили среди зелени.

С первыми заморозками Катерина ушла из табора. Дед Антон передал с Прасковьей Филипповной, чтобы шла Катерина домой, принимать новую должность.

В этот день она сходила последний раз на полдни, перецеловала всех своих коров и еще раз наказала Анке:

— Смотри не обижай их! Если какая капризничает, не поленись — уважь. Они тебя отблагодарят за это, сама увидишь. Ты их лаской, а они тебя — молоком.

— Ну вот еще, Катерина! — Анка даже обиделась немножко. — Сроду я со скотиной не грубила. А тем более в таком деле. Разве я своей выгоды не понимаю?

«Выгоды»! — с легким огорчением подумала Катерина. — А как будто если не выгода, то и приласкать скотину нельзя!»

Не скрывая грусти, Катерина уложила в чемоданчик свои книжки, косынки, фартуки, попрощалась с доярками и ушла.

— Не надолго! — сказала провожавшая ее Анка. — Скоро и мы со всем стадом припожалуем…

И, словно стыдясь, что березы и елки услышат ее, Анка наклонилась к самому уху Катерины:

— Сережку увидишь — кланяйся!

— Поклонюсь, — кивнула Катерина, заливаясь непрошенным румянцем, — если увижу.

Нарядный, задумчивый стоял по сторонам тронутый красками осени лес. Холодный ветер прошел по вершинам. Зашумели березы и осины протяжным шумом, полетели желтые и оранжевые листья на еще яркую зелень травы. Ах, красиво в лесу! Любовался бы с утра до вечера на эту красоту! Но… надо уходить. Надо начинать новое дело.

До самого дома не оставляла Катерину грусть. Но когда поднялась на родную горку к Выселкам, когда увидела знакомые очертания крыш и верхушки берез у своего двора, сердцу вдруг стало легче. И, взойдя на свое скрипучее крылечко, Катерина уже с улыбкой отворила дверь в избу.

— Кто дома? Как живы? — весело окликнула она входя.

Из горницы навстречу ей поспешила бабушка. Все ее морщины светились радостью:

— Совсем? Ох, пора, пора! Как в доме-то без твоего голоса скучно!.. Я уже тут ходила к деду Антону, ругала его — куда на все лето загнал девку!

— Так уж и ругала? — засмеялась Катерина. — Ну, видно и пробрала же ты его — сразу за мной прислал!

Теплый, с детства привычный запах родной избы, пестрые дорожки на белом полу, разросшиеся на окнах «огоньки» и бегонии — все нравилось Катерине, все утешало и согревало ее сердце.

Бабушка поставила самовар. Вскоре пришла с работы мать и, увидев Катерину, радостно улыбнулась. Расспросы, рассказы… Приветливо шумел самовар на столе, лампа под маленьким желтым абажуром освещала милые веселые лица матери и бабушки, мурлыкала кошка, ластясь у ног Катерины.

Ну вот, не хотелось от коров уходить, а дома-то, дома как хорошо!

В этот вечер, хоть и давно не была в деревне, Катерина не пошла гулять.

— Вот и правильно. Выспись, отдохни, — сказала бабушка.

— Да соберись с мыслями, — добавила мать, — обдумай все хорошенько, чтобы дело свое не провалить. — И добавила вполголоса, чтобы не слыхала бабушка: — А тут Марфа Рублева по деревне звонит, что ты на ее Сергея поглядываешь. «Ну уж пусть, — говорит, — и не поглядывает, Сергей не дурак — на что ему такая жена скандальная? Мы, — говорит, — тихую, хорошую девушку найдем».

— А Сергей что?

— Ну, будто и Сергей то же… Так что уж ты смотри — подальше.

— Да, — согласилась Катерина, — ладно.

И отправилась спать в сени, где стояла ее кровать под пестрым ситцевым пологом. Холодная, безмолвная ночь стояла за стенами, и Катерина знала, что тут же, за стеной, дремлют старые березы и что блестящие большие звезды висят над крышей… Хорошо дома!

Далеко, в большой деревне, тоненько, на каких-то особенно нежных серебристых нотах, прозвенела гармонь… Прозвенела, позвала… Катерина быстро откинула одеяло, приподнялась, прислушалась. Острый холодок охватил ее плечи и руки, но она не чувствовала…

Словно замерло все до рассвета.Дверь не стукнет, не вспыхнет огонь…

И вдруг незнакомая, никогда еще не испытанная печаль наполнила сердце Катерины.

«Все это надо забыть, — сказала она себе самой, — с этим человеком у нас разные дороги… Спать! Спать!»

Но долго еще раздумчиво и зазывно жаловалась на той стороне оврага Сергеева гармонь:

…Словно ищет в потемках кого-тоИ не может никак отыскать…

И долго лежала Катерина, не смыкая глаз, под своим пестрым пологом. Будто и не было ничего, а что же потеряно?..

Осенью ночи длинные и не скоро просыпается на востоке заря…

Утром Катерина поспешила к деду Антону. Скотину только что выгнали. Выгоняли уже не рано, после того, как солнце сгонит иней с травы. Деда Антона она нашла на новой стройке.

Около старого скотного двора, по ту сторону пруда, уже стоял невысокий длинный сруб. Гладко оструганные желтоватые бревна тепло светились под солнцем, и четкий весенний звон топоров веселил деревенскую тишину.

Дед Антон, увидев Катерину, зашагал к ней по хрустящим стружкам.

— А, голова, явилась? — закричал он.

— Явилась! — ответила Катерина. — По вашему приказанию!.. Я гляжу, дедушка Антон, из деревни просто отлучиться нельзя, — смеясь, продолжала Катерина: — не успеешь отойти, а уж тут хоромы стоят!

— Э! Это еще что! — самодовольно улыбнулся дед Антон. — Вот подожди еще, окна вставим, полы настелем, крышу — под дранку! А фундамент какой, видишь?

— Да как не видеть! Гляжу — где-то вы с Василием Степанычем кирпичу раздобыли? На завод ездили?