Удар «Молнии» - Сергей Алексеев

— Ничего, Коля, терпи, — попытался успокоить его дед Мазай. — Поеду пытать Кархана — дам тебе видик посмотреть. Чтоб не скучно было. Такая порнография. С женскими колготками… Снята в нашем родном и целомудренном государстве.

Отягощенный думами, Сыч не услышал цинизма в его словах и отнесся к обещанию как-то несерьезно. К тому же в этот момент в дверь осторожно позвонили. Офицер-порученец посмотрел в глазок сам, но открывать не стал, подозвал Сыча. Однако и тот не опознал гостя, решив, что кто-то ошибся адресом. Гость же через некоторое время позвонил снова, и тогда к двери подошел дед Мазай… На лестничной площадке стоял бывший снайпер Вячеслав Шутов.

— С воскресением тебя, дедушка Мазай! — весело сказал беглый подследственный. — Был я на похоронах, поплакал, хотел даже речь произнести — не дали. Зэкам не положено.

— Что-то я тебя не видел в хронике, — усомнился генерал.

— Обижаешь, начальник… Я что, на идиота похож, чтобы под камеры подставляться? — Он приложил руку к непокрытой голове, повернулся к Сычу. — Честь имею, гражданин начальник. Подследственный Шутов, камера номер сто восемь, Бутырка, Россия.

Партизанщина уже начиналась крутая, напоминавшая знаменитый русский бунт. Однако Сыч молча пожал руку Шутова, назвался просто Николаем.

— Как же ты меня нашел? — непроизвольно спросил дед Мазай. — Эта квартира вроде бы считается конспиративной.

— Ты еще спроси, как я сбежал, — обиделся Шутов. — Владею всей информацией. Какая требуется помощь конкретно? Я сейчас вроде как вне закона, так мне все до фени.

— Возвращайся в свою сто восьмую камеру и сиди, если заработал, — заявил дед Мазай. — Помощник… Зачем ты мне нужен, если у тебя воруют оружие?

Шутов вспыхнул мгновенно и, подавляя гнев, ударил кулаком в стену:

— Эх-х, япона мать!.. И сказать мне нечего!

— Не ломай казенное имущество.

— Значит, я тебе сейчас не нужен?

— Разберись со своими проблемами!.. Спасибо, конечно, что на похороны пришел, — генерал смягчился. — Иди в свою Бутырку. Я предупреждал: с официальными властями не конфликтовать, соблюдать действующие законы. А вы свое геройство показываете? Уникальные способности?.. Подумаешь, он из Бутырки сбежал! Шут гороховый.

— Услышал сообщение, поверил, — признался обидчиво снайпер. — Почему-то сразу подумал, тебя убрали таким образом. Выяснить хотел…

— Выяснил — иди.

— Погоди, дед! Я бы вернулся и сел… Но понимаешь, следователь у меня — ни уха ни рыла. Мочалку жует сидит, акты экспертиз демонстрирует. И все! Хищение он не докажет, это ясно. А будет доказывать! И год меня продержит в изоляторе! «У меня, говорит, с продлением срока следствия проблем нет…» Не хочу я там год сидеть! За две недели надоело. Мне легче самому найти эти пистолеты, чем в одиночке торчать.

— Ну так найди!

— Да я их в принципе нашел и вора вычислил, — отмахнулся Шутов. — Примерно знаю, кому продали, если успели… Мне надо дней пять, чтоб проверить. Придется в Питер съездить, оттуда — в Прибалтику. Следователь не едет. Зачем? Не он же сидит.

— Коли у нас теперь всюду самообслуживание — езжай, — разрешил генерал.

— Тогда пусти переночевать, — попросился он. — Здесь все-таки квартирка кооперативная, а дома неловко, засада второй день сидит. Тесно.

— Оставайся, если полковник позволит.

Шутов прищурил глаз, глянул на Сыча, попросил панибратски:

— Коля, пусти на хату?

Сыч задумчиво выслушал их, отер усталое лицо, вопрос гостя оставил без ответа.

— Теперь я понимаю, отчего Дудаев охотится за вами, — проговорил он отрешенно. — И правильно делает, молодец. Профессионал. Увижу — руку пожму. Кроме Кархана, сколько он к себе людей перетащил? А сколько агентов навербовал? Шесть спецслужб создал. Чем-то они занимаются!

— Любопытные вопросы стала задавать наша контрразведка, — заметил дед Мазай. — Не знаешь, как и ответить… Наверное, чем-то занимаются. Хорошо, хоть спецслужбы посчитали…

Он замолчал, почувствовав, как от Сыча пахнуло гневом, будто ветром. Сначала побурела шея, затем лицо, и только круглый шрам на лбу остался сахарно-белым и холодным. Издеваться над Сычом было несправедливо, однако генерала в его присутствии одолевало непроизвольное мстительное чувство. Все было, как в реанимации, только с обратным знаком. Теперь легкораненым был Сыч, а он будто умирал от какой-то пустячной царапины. И было невероятно обидно из здорового, сильного и цветущего человека превращаться в ничто…

Спустя несколько минут Головеров сообщил наконец, что оба «чайника» стоят на плите и медленно закипают. Генерал выложил перед Сычом три кассеты с «порнографией» и в сопровождении офицера-порученца поехал в офис частной охранной фирмы.

Головеров встретил его на улице, провел в маленькую раздевалку и там доложил, что Кархан, оказавшись в полуподвале, начал буйствовать, так что его пришлось приковать по-бандитски — к трубе отопления. Сейчас психологически надломлен, появился нервный тик левого подглазья, на простейшие вопросы не отвечает, ничего не требует, изредка скрипит зубами. При обыске найден паспорт гражданина Саудовской Аравии на имя Али Фархада и паспорт гражданина СССР на имя Файзуллы Хакимова, выданный в Казани и с казанской же пропиской. Документы, скорее всего, настоящие. Кроме того, водительское удостоверение, паспорт на автомобиль «Волга» с казанской регистрацией, пропуск на какой-то завод без указания названия, но с шифром и пометкой «ИТР», записка на арабском языке, выполненная на фирменном бланке клуба «Горный орел», девять визитных карточек на имя коммерсанта Хакимова с гостиничным номером телефона и девятьсот тридцать американских долларов. Водитель же Кархана — коренной москвич Гусев Александр, сорока двух лет, имел при себе оружие — пистолет Макарова с уничтоженным номером, без разрешения, баллон с нервно-паралитическим газом, под свитером «дипломатический» бронежилет — по всей вероятности, телохранитель. Ведет себя лояльно, жалуется на головную боль, полученную от удара при захвате, однако после осмотра его Отрубиным выяснилось, что водитель постоянно употребляет наркотики — «гонит в жилу»: вены на руках и тыльных сторонах ладоней исколоты, есть признаки наркотической ломки. Сейчас заперт в сауне.

— Дай ключ от наручников, — попросил генерал, выслушав Головерова. — Ко мне никого не впускать. Позову сам.

— Не спускай его с цепи, — посоветовал тот. — Он псих, у него с головой не в порядке, Сергей Федорович! Дед Мазай постучал его ладонью в грудь:

— Если бы тебе довелось такое пережить, что он пережил… Врагу не пожелаешь. А это у него — второй провал.

Он вошел в зал, затворил за собой дверь и прислонился к ней спиной. Кархан сидел на корточках возле стены с воздетой и прикованной к трубе рукой. Пережатая металлом кисть отекла и посинела. Он медленно повернул голову на стук двери и замер.

— Аллах акбар, Кархан, — негромко вымолвил генерал, приближаясь к нему вразвалку. — Встань, по твою душу пришел, с того света. Мне нет покоя, и тебе не дам.

Кархан распрямился, взгляд был мутный, утомленный — в самом деле надломлен. Дед Мазай вставил ключ, освободил из «браслета» руку, и она безвольно упала вниз.

— Я поверил в твою смерть, — трудно ворочая языком, проговорил Кархан. — На похоронах был…

— Не тебе же одному позволено воскресать. Вот и я воскрес.

Бывший «грушник» потер отекшую руку, болезненно поморщился: у него было нормальное состояние полной подавленности, обычно следующее за приступом буйства. Сейчас он напоминал боксерскую грушу, которую наконец оставили в покое — обвис, оплыл книзу, отяжелел.

— Пришел спросить, где твоя дочь?

— Не спросить, Кархан. Взять свою дочь.

— Надеешься, что отдам?

— Отдашь, — выдохнул генерал. — И плохо, что не сделал этого сам, когда поверил в мою смерть. Но если я теперь пришел — ты отдашь.

Он снова сел на корточки у стены — то ли зэковская, то ли восточная поза, обнял себя за плечи.

— Думаешь, если переиграл меня, значит, раздавил? Не-ет… Я ведь снова встану. В песках живет ящерица, варан. Наступишь — в песок уходит и жива.

— У тебя мозги, кажется, и в России начали разжижаться. Не только от жаркого климата.

Кархан посмотрел на него снизу вверх — во взгляде его в самом деле было что-то от варана…

— Ты со мной ничего не сделаешь, генерал. Сегодня я под твоей подошвой, но победа моя. В этом и есть фокус восточной психологии. Ты мне не можешь причинить вреда. Бить — я боли не боюсь. Пытать? Ты же знаешь, как «духи» умеют пытать. Сам не выдержишь. А убить — рука не поднимется. Твоя дочь у меня вместо ангела… Когда-то давно Восток научил вас разрывать врагов лошадьми. С тех пор вы стали сильной нацией. Но потом бессовестный Запад стал внушать вам идею гуманизма, одновременно сжигая на кострах своих инакомыслящих граждан. Вы ею прониклись и пошли дальше, изобрели интеллигентность. У вас возникла потребность самобичевания. Вы забили себя и ослабели. Вы всегда побеждаете и никогда не можете воспользоваться плодами победы. Сказать откровенно, мне жаль Россию. Вы забьете себя до смерти.