Золото на крови - Евгений Сартинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сказав это, он полез наверх, а я стал размышлять, что такое форшмак. Подумав, я решил, что это мясо, нашпигованное свинцом, но вот жарится оно или тушится, это надо было спросить у Лейтенанта.
А тот по-прежнему вел неторопливую перестрелку с соседним берегом. Скатившись в очередной раз вниз, он признался:
- Знаешь, Юрка, я и не думал ни когда, что это будет такой балдеж.
- Что именно? - не понял я.
- Ну вот это, - он неопределенно махнул рукой, но я понял, что он говорит про всю эту заваруху со стрельбой. - Понимаешь, я все эти дни чувствовал себя загнанной крысой. Все время этот страх, что нападут внезапно. А сейчас мы на равных, и пусть только попробуют сунуться через реку.
Вскоре стрельба с другого берега совсем скисла. Андрей по-прежнему не давал им высунуться из-за валунов. Но теперь на его выстрел отвечали двумя, максимум тремя пулями.
- Юр! - крикнул Андрей с гребня, перезарядив в очередной раз карабин. Сколько патронов у тебя осталось?
- Шесть! - ответил я.
- Значит, семь, - отозвался Лейтенант, тщательно целясь.
Я торопливо поднялся к нему, затаив дыхание начал высматривать, куда попадет пуля. Андрей выстрелил, и я с удивлением заметил, как дернулся прямоугольник рации на спине мертвого радиста.
- Ну все, можно уходить, - сказал Лейтенант, переждав в укрытии ответные выстрелы.
- Почему? - удивился я.
- А ты посмотри, видишь камень, рядом с которым ты сидел? Вода поднялась более чем на метр. Вброд они уже не перейдут, по крайней мере здесь. Лодки у них нет, плот сделать не из чего. Пусть посидят, отдохнут.
Я еще раз выглянул и убедился, что Андрей прав. Камень, о который я опирался спиной, уже наполовину скрылся в воде. Подтопила река и труп радиста, тело его уже чуть покачивалось на волнах, и только тяжелая рация не давала ему отправиться в дальнее плавание к ледовитому океану.
Мы спустились к заскучавшему Павлу, подняли рюкзаки и распадками пошли дальше, своим курсом на Запад, прислушиваясь к редким выстрелам за спиной. В кого стреляли эти придурки, я не знаю.
Уверенность Андрея в том, что нас теперь долго не будут преследовать, передалась и мне. В тот же день нам пришлось форсировать еще одну реку, правда, помельче. На этот раз мы уже не рисковали, связались веревками и только потом полезли в воду.
Ночевка в тот день оказалась едва ли не самой ужасной за все время нашего похода. Снова пошел притихнувший было дождь. Мало того что наша одежда вымокла после двух переправ до последней нитки, но промокла и вся наша поклажа, в том числе и тощие одеяла. Костер развести не удалось и не только потому, что не было сухих веток, но и потому, что не было желания заниматься этим, да и просто
двигаться. Павел нарубил стланиковых веток, мы уложили их на склоне глубокого распадка, прикрывающего нас от ветра и, поплотней прижавшись друг к другу и завернувшись в полиэтилен, попытались уснуть. Сначала это удалось, настолько мы были вымотаны прошедшим днем. Но забытье оказалось коротким. Холод снова начал донимать наши измученные тела, пробираясь и снизу, от земли, и сверху потоками осеннего дождя. Порой мне казалось, что я просто умираю. Чуть забрезжило, и Андрей поднял нас.
- Лучше идти. Так, лежа, и сдохнуть можно.
Как мы ползли в тот день, это надо было видеть. Я лично чувствовал себя глубоким старцем. Ноги передвигались с трудом, наши с Павлом шляпы сгинули во время "купания" в той злополучной речке, так что дождь теперь заливал через
воротник и равномерно растекался по всему телу. Под стылым дыханием осеннего ветра противно начинали стучать зубы.
Я пробовал сжимать их, но дрожь всего организма отвлекала меня и вышедшие из повиновения челюсти снова начинали выбивать азбукой Морзе сигналы SOS. Дождь словно прижал к земле моих друзей, и Павел и Андрей сильно сутулились. В этот день я особенно резко заметил, как они изменились за время нашего похода. Рыжеватая бороденка Андрея подчеркивала дистрофическую впалость его щек. Ничего не осталось от того бравого офицера в отставке, роль которого он играл столь успешно все время нашего знакомства.
Сдал и белорус. Щетина у него росла медленней, какая-то трехцветная, рыжие усы и черная борода с сильной проседью. Добродушная округлость лица исчезла, сменилась странной озлобленной гримасой. Он уже не заводил разговора о своих драниках, да и вообще мы стали говорить реже и меньше.
Зато очень живописно выглядела наша одежда. Вся она, от бушлатов до носков, невероятно изорвалась. Коленки и у меня, и у Павла зияли громадными дырами, памятью о прогулке по бараньей тропе. Андрей после падения получил на память громадный разрыв на штанах, от ширинки до копчика, и сверкал при каждом шаге своими далеко не белоснежными кальсонами. На каждого из нас приходилось по одной пуговице на бушлатах. И я, и Павел подвязывались веревками, а Андрей, блюдя марку, настоящим, офицерским ремнем.
Но слава Богу, пошел настоящий лес, тайга, хорошая, добрая, с кедрачами, с березами и осинами, с частыми малинниками. Навстречу нам метнулась и, тревожно крикнув, улетела куда-то вбок заполошная птица. Андрей на минуту остановился и уверенно сказал:
- Все, кончается дождь.
- С чего ты взял? - удивился я.
- Птицы летать начали. Так же и прошлый раз было, еще до гор, помнишь?
- Посмотрим, - пожал я плечами.
Он оказался прав. Вскоре действительно дождь стих, а еще через полчаса выглянуло солнце. Это послужило нам сигналом к привалу. Андрей сбросил рюкзак и сразу полез в карман за спичками.
- Черт, отсырели. Павел, а у тебя?
Но и у белоруса речная вода проникла сквозь все преграды. Они разложили спички сохнуть на поваленном дереве, сами пошли за дровами, а меня отправили за водой.
В поисках ручья или озера я забрался довольно далеко, но заблудиться никак не мог. На всю округу слышался стук топора рьяных лесорубов. Вернувшись, я застал их на поляне, возившихся с большой сухой березой. Разрубив ее, Андрей наколол из сухой сердцевины щепы, сложил ее шалашиком, а чтобы уж точно не прогадать, даже не пожалел одного из пистолетных патронов, вывернув из него пулю и высыпав порох на костер
Еще полчаса мы ждали, пока подсохнут спички. И каким же праздником для нас стал вспыхнувший огонь. Обкладывая скромный шалашик все новыми и новыми поленьями, мы вскоре развели костер, напомнивший своими размерами пионерское детство.
- Хорошо! - засмеялся Андрей. - Это просто праздник!
Какое же это было блаженство, после недельного перерыва сидеть около костра и ощущать, как на тебе сохнет одежда.
- Юр, хватит сидеть, - тронул меня за плечо Андрей. - Суши одеяло, скоро стемнеет.
Я с трудом оторвался от гипнотизирующей пляски огня и достал из рюкзака одеяла. Уже развернув их, я увидел, что они в мелких дырах. Происхождение этих дыр я не понял, просто развесил одеяла на колья, там же пристроил и дымившийся бушлат. По ходу дела я еще и варил кашу, засыпал чай. Дней десять назад казалось, что эту пшенку никто из нас в рот не возьмет, настолько она обрыдла, а теперь она шла на "ура".
- Благодать! - заметил Андрей, прожевав первую ложку каши. - Это, конечно, не счастье, но что-то похожее на него. Ничуть не хуже твоих драников, да, Павло? - и он подтолкнул плечом белоруса.
Тот с набитым ртом согласно кивнул, а когда закинул в рот очередную ложку, то вдруг резко выплюнул в миску все содержимое и схватился рукой за челюсть.
- Ты чего, Павло? - удивился Лейтенант, да и я вытаращил глаза.
- Камень, - хрипло каркнул тот и хмуро глянул в мою сторону. - Ты что, булыжниками ее заправлял?
- Да нет, ты что, откуда здесь камень?! Может, с водой что попало?
Павел забрался толстыми пальцами в миску, сосредоточенно пошарил в каше и вытащил на свет Божий... автоматную пулю. Андрей даже присвистнул от изумления.
- Мать честная, откуда она тут?
Я, кажется, начал догадываться в чем дело, и метнулся к своему рюкзаку. Дырка обнаружилась не только в нем, но и в мешочке с пшеном, а кроме того, она прошила насквозь банку с тушенкой.
- Рюкзак, одеяла, тушенка, и застряла в пшене, - вычислил траекторию полета пули Андрей. - Повезло тебе, парень. Рюкзак за бронежилет поработал.
Повертев в руках пулю, он протянул ее мне.
- Возьми на память. У нас дембеля из таких сувениры делали, просверлят и на шею вешают. Талисман у тебя будет.
Я подержал в руках увесистую чуть деформированную пулю и потихоньку кинул ее в сторону. Ну их на фиг, такие сувениры!
После ужина Андрей глянул на разложенное барахло из моего рюкзака и спросил:
- У тебя сколько тушенки осталось?
- Три банки вместе с пробитой.
- А у тебя, Павел?
- У меня пять.
- И у меня четыре. Хреново. Нам еще топать и топать.
- Пшенка еще есть, - напомнил я.
- Ладно, давайте спать, - сказал Лейтенант, прихлопывая на шее очередного комара. С прекращением дождей эти твари тут же вышли на тропу войны.