Схватка - Даниил Сергеевич Калинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я замер, не в силах поверить в услышанное — а Симеон, меж тем, продолжил свой неторопливый сказ:
— А теперь подумай вот что, воевода: с Курской и Новгород-Северской земли бегут в наше княжество сотни беженцев с уцелевшим скарбом, да сообщают, что татары их землю разоряют да грабят неистово, не щадя ни малых, ни старых. Ковуи, считай, уже все пали в сече с погаными, ходят также неясные слухи, что дружинников, с татарами на Рязань пошедших, агаряне ночью истребили… Ханских нукеров, также немало побили — но всяко меньше, чем застигнутых врасплох русичей. Так вот, судя по сообщениям беглецов, спасшихся от агарян, вторая рать их повернула обратно к Чернигову.
Старик ненадолго замолчал, взяв кубок с яблочным взваром и пригубил напиток, сдобренный медом — передо мной стоит точно такой же. Вот только мне в рот ничего не лезет… Воспользовавшись заминкой епископа, я торопливо уточнил:
— Я со своей дружиной ни о чем подобном не слышал! Да и как же гонцы из Чернигова да Курска так быстро до тебя добрались, Владыко?!
Мой вопрос вызвал лишь скупую улыбку епископа:
— Пернатые гонцы летят по небу. Заметно быстрее гонцов конных — и недостижимы они для дозоров поганых… Мы с епископом Черниговским Порфирием давно держим связь, отправляя друг другу голубей с посланиями. Присылают мне птиц Божьих с вестями и из прочих городов нашего княжества.
Голубиная почта, известная еще в античное время, активно применяемая ромеями… Чему тут удивляться?!
Немного подождав, дав мне осмыслить последние новости, Симеон продолжил:
— Мыслю я, что поганые действительно понесли немалые потери в ночном бою с гридями Киевского и Волынского князей. И что после сей сечи сил на вторжение в пределы Рязани у них уже недостает… Да и царь Батый, как видно, призвал их вернуться под стены Чернигова. Вот и ударились поганые в грабежи — пропитание добыть на осаду, да злобу и бессилие свое вымещая на беззащитных северянах… Но коли осадных пороков у татар осталось немного, то и Чернигов им не взять — град ведь защищают собственные пороки, и числом их теперь точно поболе будет. И защитников стольного града княжества ныне предостаточно… Может, агаряне и попробуют взять его штурмом — но когда зубы-то пообломают, то, очевидно, решат попробовать свои силы с кем послабее. И тут ты верно подметил, воевода — Переяславль близок. Чем не добыча поганым прежде, чем в степи вернуться на зимовку? А потому, коли дам я тебе ратников, собранных здесь со всего Посульского рубежа, то с кем мне защищать стольный град, когда явится сюда Батый? А задумка твоя хоть и хороша — но мыслю я, что собрав тьму воедино, хан агарян окажется сильнее твоей рати. Пусть даже и объединишь ты силы с дружинами Александра Ярославича, пусть и северяне вновь на вылазку пойдут… Вам, выходит, погибель в чистом поле — а нам что? Оставшийся без защитников Переяславль агарянам будет на один зубок. А тут сколько баб, деток, стариков…
Доводы епископа показались мне логичными, стройными и убедительными. О том, что при штурме Чернигова татары столкнулись с действием русских пороков, я читал и у Михаила Елисеева, и у популиста-историка Алексея Лукинского, да и в детстве встречал подобную информацию. А с учетом его осведомленности за счет голубиной почты и регулярной связи с Черниговским епископом Порфирием (я точно помню, что в реальной истории именно епископ возглавил оборону города!), выводы, сделанные Симеоном, абсолютно обоснованы… Немного помолчав, я поинтересовался уже другим тоном:
— Скажи, Владыко — а в городе уже все дружинники Посульской линии собрались? Ведь я не видел среди них торков.
— И не увидишь. Торки с семьями своими остались, откуда-то прознав, что ковуев черниговских татары вырезают… Меж вождями их теперь лада нет: кто-то надеется в крепостях порубежных закрыться в надежде, что поганые уже не станут штурмовать на выходе в степь, или вовсе мимо пройдут. Кто-то в лесах спрятаться надеется, пересидеть. А кто-то и вовсе готовиться в ковыли податься, вслед за половцами, к королю угров — или в Поросье, к Торческу уйти. Так и ратники крепостей Посульских разделились, услышав мой призыв — самые верные да несемейные в большинстве своем явились в Переяславль. А у кого семеро по лавкам, да жена брюхатая, да родители совсем старые — те, прежде всего, дом свой хотят оборонить… Так я их и не виню, воевода — их предки двести лет Посульский рубеж держали, первыми принимая удары поганых: печенегов, торков и берендеев, половцев… Они с этой землей сроднились, срослись, не роптали, что стали живым щитом на пути степняков. А теперь выходит, что пришел черед Переяславлю стать щитом для Лукомля, Воина, Желни, Горошина, и прочих городов-крепостей Сулы…
Немного помолчав, я осторожно уточнил:
— А ежели в Поросье гонца за помощью отправить? Черных клобуков, что князю Киевскому служат, на помощь призвать, поведав им судьбу Михаила Всеволодовича?
Симеон неопределенно хмыкнул — и с явной досадой в голосе ответил:
— Да ежели было кому идти, думаешь, князь бы их в свое войско не призвал? Слабы торки поросские стали, совсем слабы — а все из-за княжеских усобиц. То их на помощь Даниилу Романовичу отправят, за Галич с уграми биться, то под Каменец, теперь уже с галичанами да болоховцами рататься. А когда три года назад князья Волынский и Киевский потерпели тяжелое поражение под Торческом от половцев, то и черные клобуки пусть не все, но многие пали в той сече… Нет у них сил татарам противостоять. А порубежников поросской линии князь Михаил Всеволодович под Чернигов как раз с собой и взял. Вестимо, все они и сгинули в схватке с погаными в ночной сече…
Двумя седьмицами ранее.
Сотенный голова Михайловской крепости Лют задумчиво смотрел в огонь, облизывающий закопченные стенки походного котелка. Ноздри его ловили аромат жирной, вареной на кобыльем молоке
