Предвыборная страсть - Николай Новиков

— Надо же…

— Ты так и не сказал, что делаешь здесь?

— Служебные обязанности выполняю.

— Как это? Весь официоз без тебя снимали, сам Осетров руководил группой и текст говорил. Ой, а когда Вашурин грохнулся с трибуны, он так перепугался, велел немедленно вырезать этот эпизод; и когда Агеиху приветствовали, тоже велел вырезать. Опасался, как бы его не обвинили в предвзятом отношении к кандидатам. Не понимаю, при чем тут твои служебные обязанности?

— Мои служебные обязанности — потанцевать с тобой.

— Да-а? Надо же! Послушай, Андрей, так что, Агеиха простила тебя? Ну, пожалуйста, расскажи, как ты сюда попал, мне жутко интересно!

— Ты бы не кричала так громко, Маша, они же все тут, — недовольно сказал Андрей.

Он поднял голову, и его глаза встретились с глазами Леры. Музыка звучала, танец продолжался, но Андрей замер, не в силах оторвать своего взгляда от пронзительных даже в темноте зеленых глаз.

— Ты чего? — удивилась Маша.

И Лера замерла, властным движением оторвала от своей спины липкие ладони Вашурина и шагнула навстречу Андрею.

Маша, раскрыв рот, с ужасом наблюдала за тем, как страшная «Агеиха» нежно обняла ее Андрея, и они медленно закружились в танце, удаляясь от нее, смешиваясь с толпой. Вот уже и не видно их… Что это за наваждение?

Примерно то же думал и Вашурин, остолбеневший среди танцующих. Его толкали со всех сторон, а он все пытался понять, что это значит. И не только он! Осетров тоже видел это и вмиг забыл про свою партнершу Марину. Валерия Петровна танцует с уволенным журналистом?! Мозг Осетрова тут же, будто компьютер, стал просчитывать всевозможные варианты последствий странного поведения мэра. И поскольку все они были не в его пользу, Осетров махнул рукой и стал пробиваться к выходу, надеясь, что за столом, после доброй рюмки водки, отыщутся и более приятные варианты.

Танцующие толкнули Марину и Вашурина друг к другу. Вашурин пришел в себя, сообразил, что негоже кандидату демонстрировать свою растерянность. Галантно развел руками, мол, сам Бог велел нам потанцевать, и закружил Марину. Она не сопротивлялась.

А Маша отошла к стене, растирая слезы по щекам.

Ах, если бы этот танец никогда не кончался! Лера не просто прижималась к Андрею. Казалось, ее тело растекается по его телу, сливается с ним. Как же это можно понять? Только что танцевала с другим мужчиной, и вроде бы не уродом, но было противно, а вот с этим… С ним это даже не танец, а невыносимая радость, почти такая же, какая бывает в постели с любимым человеком! От его ладоней как будто искры впиваются в ее лопатки, заставляя содрогаться все тело.

Это любовь? Она не верила в любовь, посмеивалась над теми, кто говорил о ней. Глупости! Нет никакой любви, есть нормальные человеческие отношения: деловые, служебные, бытовые… эротические. Может быть, в юности что-то и бывает, но с возрастом по-другому смотришь на вещи. И вот…

— Так — хорошо, хорошо… — горячо шептала она.

— И мне тоже, — он говорил совсем тихо, казалось, она не слышала, а чувствовала его голос. Сердцем чувствовала.

— Я с ума схожу, любимый…

— Я тоже. А ты не боишься, что лучшие люди неправильно поймут тебя, Лера?

— Я не думала об этом. Если б кто-то другой был, тогда наверное… И не хочу думать. Ты вспоминал тот вечер? Наш последний вечер перед разлукой?

— Да. Он был для меня спасением. А еще ты мне часто снишься. Именно такой, какой была тогда.

— Неужели? И какая же я в твоих снах?

— Такая, как сейчас… Как два часа назад. И как тогда. Ничего подобного я больше ни с кем не чувствовал, только с тобой. Когда во сне увижу твои зеленые глаза, становлюсь таким счастливым, что просыпаться не хочется. А недавно ты приснилась мне грустная, и я плакал во сне. Представляешь?

— Ты тоже мне снишься… Только редко. Почему-то во сне забывается все плохое, остается только прекрасное.

— У тебя ладони… — он облизнул пересохшие губы. — Горячие…

— И у тебя… и весь ты… и я тоже…

Она еще сильнее прижала свои ладони к его плечам, будто хотела взлететь, опираясь на них. И вдруг судорожно прильнула к нему всем телом, существом, всем сердцем.

Он машинально опустил ниже свои ладони, притянул, привлек ее, дрожащую. Это продолжалось мгновение, а потом она отстранилась, с невыразимой мольбой посмотрела ему в глаза. Но не смогла сказать, что еще чуть-чуть, и она застонет, закричит, вырываясь из тесного, душного зала в кипящее блаженство без пространства и времени.

Андрей понял ее. Он и сам чувствовал то же.

Она еще раз глубоко вздохнула, взмахом руки откинула волосы назад, виновато улыбнулась.

— Извини… Я должна покинуть тебя. Пожалуйста, приходи завтра.

— Лера…

— Извини, — прошептала она.

Стригунов с немалым удивлением наблюдал, как мэр Прикубанска подбежала к столу, схватила свою сумочку и ринулась к выходу…

Андрей Истомин шагал по пустынной улице, и губы его шептали только одно слово: Лера… Лера…

23

Черная «волга» с легким шелестом катила по ночной улице, освещенной резким голубоватым светом фонарей. Борис Агеев развалился на заднем сиденье, тупо глядя в затылок жене, которая сидела впереди, рядом с Геной Бугаевым. Гена решил сам сопровождать мэра домой, опасаясь, как бы снова чего не вышло. Он не задавал лишних вопросов, но Борис чувствовал — Гена сомневается в его искренности.

Это была «волга» Бориса. В 91-м Стригунов, предчувствуя разгон КПСС и подготавливая свой отход на «Импульс», продал часть машин из автопарка горкома сотрудникам завода. Одну из них купил Агеев. Хоть в чем-то не уступает жене! У нее тоже черная «волга», но служебная. А у него собственная! Непривычно ехать в своей машине пассажиром. Но что поделаешь, он крепко выпил, Гена не позволил сесть за руль.

Наверное, он прав. Хотя… Что пил, что не пил — на душе все так же отвратительно. И чем ближе к дому, тем хуже.

Надо было придумать что-то убедительное, объясняя свой дикий поступок днем. Но зачем? Завтра все равно станет ясно, почему он так поступил. Многое завтра станет ясно.

А если прямо рассказать обо всем? Об Анжеле, кассете, условии шантажистов? Чушь! Легче не станет, просто завтра наступит сегодня, сейчас. Ну, и что он выиграет? Черта лысого!

— Я поражаюсь вашему уму, Валерия Петровна, — с восхищением басил Гена. — Гениальная идея! Вашурин распетушился, уже не сомневался, что сейчас всех очарует и поведет за собой. И тут появляетесь вы! Полный триумф! А как он с трибуны сверзился, прямо как результат выборов.

— До выборов еще две недели, Гена, — вздохнула Агеева.

— А Борис Васильевич здорово меня купил. Я уже поверил, что вам нездоровится: лицо опухшее, руки трясутся…

— Так и сказал?

— Именно так! Вы, Борис Васильевич, большой шутник, — Гена повернулся к Агееву.

— Ты лучше на дорогу смотри, — мрачно посоветовал тот. — Все мы шутники… когда приспичит.

— Похоже, тебе здорово приспичило, Боря! — резко бросила Агеева. — Ты видел когда-нибудь, чтобы у меня руки тряслись?

— Не всегда же они у тебя не будут трястись, — после недолгого раздумья пробормотал Агеев.

Гена сердито засопел, но промолчал, глядя вперед. Он давно уже не сомневался, что в мире правит несправедливость. Вот сейчас рядом с ним сидит самая красивая женщина Прикубанска (Гена верил в это с той минуты, когда впервые увидел Агееву), он бы такую на руках носил и каждый день облизывал снизу доверху. Но об этом и мечтать не приходится. Потому что у нее есть муж, какой-то мужик лет сорока, который запросто может сказать о ней любую гадость. И не вмешаешься ведь, не разъяснишь, как нужно разговаривать с этой восхитительной женщиной! Потому что нет в мире справедливости! Подъезжая к дому Агеевой, Гена уже знал, что потом отправится в казино «Кавказ» и там хоть немного восстановит попранную справедливость. Прибьет какого-нибудь сутенера или слишком наглому охраннику выбьет зубы. А если попадется на глаза сам Лебеда, припомнит ему злобный взгляд в вестибюле ДК.

— Спасибо, Гена, — поблагодарила Агеева, когда «волга» остановилась у подъезда. — Борис сам загонит машину в гараж. Кстати, а как ты будешь добираться домой?

— Домой еще рано. Похожу, посмотрю, что в городе творится. Доберусь, не беспокойтесь, меня любой шофер подбросит, куда скажу. До свидания, Валерия Петровна. Вы сегодня были великолепны.

— Спасибо, — еще раз улыбнулась Агеева. — Всего доброго. И вот что, Гена. Пожалуйста, никаких серьезных акций без моего ведома. Сейчас это особенно актуально. Хорошо?

— Конечно, Валерия Петровна, — заверил ее Гена.

Решение посетить «Кавказ» от этого ничуть не поколебалось.

Агеев отпер замки и пропустил жену вперед. Но едва он вошел следом за ней в прихожую, как получил хлесткую пощечину, от которой, казалось, вспыхнула левая щека. Не желая подставлять другую, Агеев отпрянул, прижался спиной к двери.