Предвыборная страсть - Николай Новиков

— Так значит, кто-то устроил так, чтобы я ненавидела тебя, а ты меня? — глухо прошептала она, с трудом выговаривая слова.

Андрей лишь кивнул в ответ.

Она прижала его голову к своей горячей груди, приглаживая растрепанные волосы дрожащей ладонью.

— И ты не отказывался от меня, не забывал меня? Как больно, Андрюша! Как страшно, любимый мой… Зачем?.. Неужели папа был способен на такое? Я не верю, не верю!

Андрей поднял влажное от слез лицо, прижался щекой к ее щеке, тоже влажной от слез, простонал:

— Зачем?..

И таким мучительно-искренним был этот стон, этот вскрик, всплеск обманутых надежд, что она инстинктивно взяла его лицо в свои ладони, потянулась к нему дрожащими губами. Их губы соединились — неловко, неуверенно, как бы узнавая друг друга, вспоминая то, что было когда-то, было… И не прошло. И узнали — он и она, — и тела их рванулись навстречу с такой страстью, словно хотели в единый миг наверстать все, что было упущено за шестнадцать долгих лет.

Он торопливо развязал поясок халата, распахнул полы, жадным взглядом впиваясь в ее прекрасное тело. И оно уже казалось другим. Не напряженным, не холодно-отчужденным, а горячим, рвущимся навстречу его взгляду. Она повалилась спиной на диван, увлекая его за собой, суматошно и бестолково помогая ему избавиться от одежды.

Если он отрывал свои губы от ее губ, то лишь для того, чтобы целовать ее шею, плечи, груди, мочки ушей; и она отвечала ему страстными поцелуями. А когда он вошел в нее, тут же почувствовал, что не в силах больше сдерживать нарастающее сумасшедшее блаженство. И оно разорвалось в груди, наполняя каждую клеточку его тела щемящей сладостью. Лера конвульсивно затрепетала, застонала, хрипло закричала:

— Все… все… все!

Казалось, она потеряла сознание, распростершись на диване. Глаза были закрыты, дыхание — резким, порывистым, но уже через мгновенье страстно целовала его, и вместе с поцелуями слетали с ее пересохших губ два слова: «спасибо… любимый…» Потом они молча лежали на диване, обнявшись так крепко, словно боялись, что непредвиденные обстоятельства снова могут разорвать их объятия на долгие-долгие годы. Наконец Лера застеснялась своей наготы, подняла с пола халат, укрыла им себя и Андрея.

— Но ты же мог найти меня, Андрюша, когда вернулся из армии, — горячо зашептала она. — Мог выяснить, в чем дело? Хотя бы спросить: Лера, почему ты не отвечала на мои письма? И тогда мы бы выяснили все давным-давно…

— Не мог, Лера, — он болезненно улыбнулся. — Если б ты знала, как мне нравится это имя, самое прекрасное на свете. Лера… любимая… Мне страшно было. Боль притихла, но если б я снова увидел тебя… Я убеждал себя: она любит другого, наверное, и замуж вышла, ну, чего я буду навязываться? Была б ты из обычной семьи, обязательно пришел бы, спросил, что же случилось. Но когда девушка из такой семьи говорит «нет», выяснять что-то — все равно что со свиным рылом в калашный ряд лезть.

— Ты всегда боялся мою семью, мы даже встречались так, что никто не знал об этом, — она провела пальцем по его губам. — А я знала, что ты вернулся, злилась на тебя — ужас как! И на что-то надеялась… Но сама, конечно же, не могла прийти.

— И не зря боялся. Твоя семья постаралась, чтобы мы никогда не были вместе. И моего ребенка они… — голос его дрогнул.

— Папа так любил меня, был такой добрый, честный, не могу поверить, Андрюша… Он погиб в автокатастрофе в восемьдесят третьем году. Я училась на четвертом курсе… Нет, не верю, — она тряхнула головой. — И мои письма, и твои, и звонки… Не хочу верить, милый… — она всхлипнула.

— Лера, милая, ты забыла, кем он был в Прикубанске, какие возможности имел… — Андрей замолчал, увидев слезы на ее глазах. — Не плачь, моя хорошая, не хочешь верить — и не надо. Не будем вспоминать плохое…

Андрей не спрашивал ее о муже, о том, что здесь случилось до его прихода; и она словно бы забыла о сегодняшнем дне. Оба они были в прошлом, жили прошлым. И любовь их, и страсть, и ласки, и сомнения были продолжением давнишнего ночного свидания на берегу темной реки.

Но вот она вспомнила, спохватилась:

— Андрюша, любимый… мне пора. Ой, я уже опаздываю. Там, наверное, переполох начался: мэра потеряли.

И он вспомнил, где находится — в чужой квартире, голый, на диване… А ведь в любое мгновенье может явиться хозяин, и что тогда будет? Но, не желая мириться с этим, снова обнял ее, поцеловал.

— Лера, я хочу тебя, все так быстро случилось… я хочу тебя по-настоящему, Лера…

— Ох, Андрюшенька, — слабо сопротивлялась она. — Прошу тебя, не надо. Все было чудесно, я никогда, ни с кем так хорошо себя не чувствовала, как это бывало с тобой… и тогда и сейчас… Но мне и вправду пора, милый…

С тяжелым вздохом он разжал свои объятия. Она спрыгнула с дивана, схватила халат и убежала в ванную.

— Мы еще встретимся? — спросил он, когда она снова вошла в кабинет. Спросил и испугался — перед ним стояла мэр города в строгом сером костюме, красивая, но далекая, недоступная, вообще не женщина, а олицетворение власти.

Этот вопрос застал ее врасплох.

— До выборов будет очень сложно, — неуверенно ответила она, на мгновение превращаясь в его Леру.

— А после выборов ты уедешь в Москву, — невесело усмехнулся Андрей.

— Давай отложим этот вопрос на завтра, — попросила она. — Может быть… я даже не знаю… — тряхнула головой, рассыпая по плечам рыжие волосы. — Завтра. Все решим завтра.

Просто поразительной была в ней перемена — от мэра к Лере и обратно, и снова к Лере…

— Записаться на прием?

— Не надо. Скажешь Марине, что пришел, я сразу же тебя приму.

— Спасибо, Лера, — с иронией поклонился Андрей. — А можешь и не принять?

— Могу, если будешь задавать дурацкие вопросы. Держи, это тебе, — она вынула из сумочки узкую открытку с типографским текстом на обратной стороне. — Приглашение на банкет. Я хочу еще потанцевать с тобой.

21

Вестибюль городского Дома культуры пустел на глазах. Празднично одетые люди парами и поодиночке направлялись в зрительный зал.

— Владимир Александрович! — крикнул Вашурину, пробегая мимо, Лобанкин. — Пора занимать свое место в президиуме, народ уже собрался.

— Президиумы-то вроде как упразднили, — мрачный Вашурин с неприязнью поглядывал сквозь стеклянную дверь.

Там, на площади перед ДК собралась огромная толпа народу, тысячи три, не меньше. Для Прикубанска это многовато… С плакатами, транспарантами, на которых можно было прочесть всего лишь одну фамилию: «Агееву — в депутаты!», «Валерия Агеева — единственный кандидат прикубанцев!» Агеева, Агеева, черт бы ее побрал! Неужели по доброй воле собрались, так сказать, стихийно? Да ну! Видна организация… Вашурин злорадно усмехнулся: организовали народ, собралась толпа и стоит, помалкивает, не знает, что дальше делать. Кандидатки-то нет. И не будет! Вот так, умники, вы нас организацией, мы вас — мужем кандидатки. Посмотрим, чья возьмет! Кстати, вот и он, бродит по вестибюлю злой как черт. Интересно, что он с нею сделал? Не убил? А хоть бы и убил. Как говорится, баба с возу, кобыле легче.

Вашурин подошел к Агееву, хлопнул по плечу:

— Так значит, захворала твоя Лера, Борис?

— Нервный стресс, — буркнул Агеев. — Надеюсь, ты не станешь огорчаться по этому поводу, Володя? Без нее у тебя, глядишь, что-то и выгорит.

— Ну, ты уж не делай из меня злодея, который, так сказать, на все готов ради победы. Побеждать надо в честной схватке. Поэтому жаль, что Лера не смогла сегодня прийти. Это же, так сказать, ключевая встреча с избирателями. Жаль, Боря, жаль, прими мои искренние сочувствия.

— Принимаю, — кивнул Агеев.

— Надеюсь, она скоро поправится, и мы еще, так сказать, встретимся. Лучше, если в домашней обстановке, семьями, понимаешь. Я приглашал Леру, отказалась.

— Плохо, значит, приглашал, Володя.

— Понимаю, тебе не до разговоров. Извини, Борис. Если какие-то лекарства понадобятся, не стесняйся. Здесь нет — в Москве раздобудем, поставим на ноги Леру.

Он хотел еще раз хлопнуть Агеева по плечу, вроде как ободрить, но не решился. Уж больно злобно зыркнул на него Борис. Ну и черт с ним! Пора свое место занимать на сцене, за столом, покрытым зеленым сукном. Кандидат, уважающий своих избирателей, не должен опаздывать.

Неподалеку от входа в зал стояли «новые русские»: Платон, Фантомас и Лебеда — бизнесмены, меценаты, уважаемые люди. Проходя мимо, Вашурин широко улыбнулся, приветственно помахал рукой. Лебеда вскинул вверх кулак. Такие жесты иногда позволяют себе футболисты, забившие победный гол. Платон и Фантомас кивнули.

— Не нравится мне это, — Платон поглядел вслед Вашурину. — Вчера была здоровой, а сегодня… Сука буду, если это не подстроено.

— А мы народ дернули, такую толпу собрали, — в тон ему проговорил Фантомас. — Может, послать кого к ней?