Холостяки умирают одинокими - Эрл Гарднер

– Откуда вы знаете? – спросил я.

– Потому что Даулинг позже собственноручно написал новое завещание, по которому наследовать все должны Айрин Аддис и ее сын. Он говорил мне об этом. Он собирался отдать завещание Айрин, объяснив ситуацию.

– Погодите-ка, – остановил я Дорис. – Он сказал вам, что намерен отдать завещание Айрин?

– Да. И он спрашивал меня, не повлияет ли этот жест на ее отношение к нему. Мне стало ясно, что он всецело поглощен Айрин и другой женщины для него нет и не будет в целом мире.

– Он собирался отдать завещание Айрин?

– Да. Я ведь об этом и твержу.

– Значит, он прихватил завещание в мотель «Плавай и загорай». Но ничего такого при осмотре трупа не обнаружили.

– В кафетерии он открыл мне свои карты. Сказал, что вечером встречается с Айрин, правда, не сказал где. И спросил, как поступить с завещанием… А что, если преступник нашел завещание и уничтожил? Что теперь будет?

– Все зависит от того, сумеем ли мы доказать, что завещание существовало, что Даулинг не изменил свое намерение и не уничтожил документ перед поездкой в мотель. Непростая задача… Теперь о сыне Айрин. Надо еще доказать, что Даулинг признавал его своим. Может, вы с ним переписывались и он затронул эту тему письменно?

– У меня есть письмо о завещании.

– Как это?

– Понимаете, Даулинг сначала завещал все одной Айрин, а потом переиграл: половину ей, половину – сыну.

– И где же первое завещание?

Она наморщила лоб, вспоминая.

– Кажется, оно у меня.

– У вас?! Тогда ищите, – велел я.

Она прошла к столу, открыла ящик, порылась в бумагах и наконец объявила:

– Вот оно!

Документ гласил:

«Получив квалифицированную консультацию и уверившись, что завещание, целиком написанное от руки, с подписью и датой, является юридически правомочным, настоящим я выражаю мою последнюю волю, оставляя все, что имею, Айрин Аддис. Я сознательно не делаю специальных распоряжений касательно моего сына, Герберта Даулинга, ибо уверен, что его мать позаботится о нем. Я отменяю все свои завещания, составленные ранее. Я одинок. Лишившись Айрин, я искал женщину, способную ее заменить. Увы, тщетно. Теперь я знаю, что такой женщины нет. Во всем мире существует одна-единственная Айрин. Я думал обрести свободу в веселом холостяцком житье. Слишком поздно я осознал, что холостякам суждено одиночество.

Завещание было подписано, судя по дате, десять дней назад. Я сложил документ и положил в карман.

– Вы подтвердите под присягой, что это рука Даулинга?

– Конечно. Но завещание недействительно, раз есть еще и более позднее.

– Бернис пронюхала о втором завещании и о том, что Даулинг хочет передать его Айрин. Она последовала за ним в мотель. Выстрелила в него через окно, забралась в номер и выкрала завещание. Считала, что завещание в ее пользу останется в силе, что потом заставит Карсона жениться на ней. Чем плохо? Независимое состояние на твое имя, независимое положение и общественный престиж… Я был уверен, мы сможем доказать, что убийца – Бернис, и тем самым аннулируем завещание на ее имя. Но было мало надежд получить хоть какие-нибудь средства для Айрин и доказать, что ее ребенок от Даулинга. А теперь – нет проблем!

– О, я так рада!

– Неужели? Вы ведь тоже охотились за Даулингом, – удивился я.

– Я признала свое поражение, когда мы в последний раз виделись в кафетерии. Тогда я поняла, что ничего от него не добьюсь. Никакой другой женщине не утолить голод, терзавший его. Получать физическое удовлетворение – сколько угодно. А душой он принадлежал Айрин Аддис… Я открываю вам свои карты, Дональд Лэм. Вы вправе счесть меня коварной интриганкой. Не исключено, что такая я и есть. Как и все женщины, когда речь заходит о замужестве, благополучии, респектабельности.

Я достал блокнот и принялся писать.

– Что это вы пишете? – спросила она.

– Расписку, что взял завещание.

Вручив ей листок, я ушел.

А у нас в офисе навстречу мне бросилась Элси Бранд:

– Где ты был? Ходили жуткие слухи, будто над тобой нависла опасность…

– Нависала.

– И грозит по-прежнему!

– Нет.

– О, Дональд, я так рада!

Она обвила меня обеими руками. Губы ее непроизвольно потянулись к моим.

– О, Дональд, я так ужасно перепугалась! Берта была на грани помешательства.

– Спасибо за заботу, малыш, – сказал я, – и за поцелуй.

– Это тебе спасибо, – откликнулась она лукаво. – А можно поинтересоваться, что за дама подписывается инициалами М.Б.Х.?

– Это, наверное, мисс Хайнс с телеграфа.

– А как ее зовут?

– Мэйби, – ответил я. – Может Быть.

– Может Быть?

– Может Быть.

– Ну, судя по записке, она не колеблется, никаких «может быть».

– А еще какие новости?

– От танцовщицы Даффидилл Лоусон.

– Что с ней?

– Позвонила. И страстным голосом просила передать, что она тебе чрезвычайно признательна.

– За что еще?

– За твой вклад в ее рекламу. Ее ангажировали на выступления в стриптизе в Лас-Вегасе, на две недели, по десять штук за каждую. Она утверждает, что ее сделал ты… Дональд, это правда?

– Что правда?

– Ты ее сделал?

Я улыбнулся и спросил:

– Как твои газетные вырезки, сестренка? Берта Кул вот-вот явится. Мне надо заблаговременно связаться с адвокатом и поторопить Айрин Аддис подготовить ходатайство о введении в силу последней воли Герберта Джейсона Даулинга. Состояние составит приблизительно два миллиона долларов к тому времени, как мы окончательно разоблачим интриги Карсона против Даулинга. Наш гонорар таким образом достигнет примерно сотни тысяч.

Элси уставилась на меня широко открытыми в изумлении глазами.

– Дональд, – воскликнула она, – ты просто чудо! – И опять обвила обеими руками.

В этот момент Берта Кул открыла дверь. Одним взглядом оценив сцену, она произнесла:

– Изжарьте меня, как устрицу! – и дала задний ход, осторожно прикрыв за собою дверь.

Пораженная Элси только и смогла вымолвить:

– Ну, теперь изжарьте, как устрицу, меня!