Тайфун. Записки из Китая - Крум Босев

Я записал в своем блокноте: «Нужно покончить со слепым преклонением перед древним, иностранным и ревизионистским, с рабской привычкой цитировать при каждом случае древних греков. Мы не верим в бога, у нас нет и слепого почитания иностранного, знаменитого и древнего. У нас не должно быть слепого преклонения перед старой пекинской музыкальной драмой, перед фильмами 30-х годов, перед французской литературой, Шекспиром, Белинским, Чернышевским, Станиславским и советским ревизионистом Шолоховым. Мы должны следовать указаниям председателя Мао. Наши художественные сокровища, которые потрясли мир, — это не «Лебединое озеро», скопированное у буржуазии, а наши собственные революционные балеты: «Красный женский отряд» и «Седая девушка»».

Это отрывок из статьи Ци Бэнь-юя, опубликованной в «Жэньминь жибао». Имя Ци Бэнь-юя в этих записках встретится еще два раза в связи с его статьей «Восемь почему?», направленной против Лю Шао-ци, и в связи с разоблачениями, с которыми Ци Бэнь-юй выступит уже против самого себя, и это будет не восемь почему, а, возможно, восемь раз по восемь. И произойдет это весной 1969 года. Но сейчас он все еще член «всемогущей» «Группы по делам культурной революции при ЦК», и его статья — это и указание, и директива. И эта директива приведена в исполнение, она воплотилась в «крестовом» походе. Классическое наследие и национальная и мировая литература — все предано анафеме, как «ядовитые травы», «феодальный яд», «вредный бурьян» и «буржуазное и ревизионистское мировоззрение». Шекспир, Лев Толстой, Ромен Роллан не нужны. Почему? Потому что их идеология «не выходит за рамки буржуазного индивидуализма и гуманизма», потому что любовь отца Горио к своим дочерям представляет собой пропаганду «буржуазной теории человечности». Бетховен? Не нужен. «Отелло», «Король Лир», «Ромео и Джульетта»? Не нужны. Потому что «на нашей сцене было слишком много императоров, генералов, сановников, молодых красавцев и красавиц, мертвецов и иностранцев». Не нужны и отнесены к «ядовитым травам» «Божественная комедия» и «Страдания молодого Вертера». Нужно забыть великих поэтов Танской эпохи — Бо Цзюй-и, Ли Юань-бо, Юань Чжэня, Ду Фу… Ду Фу… Бедный старик Фу… Думал ли он, когда сидел возле своей маленькой хижины на берегу небольшого озера у города Чэнду, нанизывая словно бусинки поэтические слоги:

В струящейся воде

Осенняя луна.

На южном озере

Покой и тишина.

И лотос хочет мне

Сказать о чем-то грустном.

Чтоб грустью и моя

Душа была полна.

И сердца жар,

Бредя тропой земною,

Я отдавал народу

Всей душой.

С тех пор века

Народ живет в печали,

Бесстыдно

Угнетаемый властями, —

думал ли он, что почти через тринадцать веков, тысяча триста лет спустя, его имя будет распято на кресте, потому что он оклеветал «три красных знамени»! Стихи поэтов Танской эпохи были собраны только лишь в XVII веке, по воле одного из императоров династии Цин. И изданы в 900 — нет, это нужно написать словами: в девятистах томах. И из всех девятисот томов, содержащих почти 49 тысяч стихотворений 2200 авторов, несколько лет назад было отобрано лишь триста — самых прогрессивных и самых лучших стихотворений. Но сейчас и этот поэтический сборник был запрещен. Были запрещены и произведения писателей-современников — Ай Цина, Чжао Шу-ли, Фэн Сюэ-фэна, Мао Дуня, Сяо Сана, Дин Лин. Но самому большому остракизму подвергнуты произведения советских писателей. Алексей Толстой, Эренбург, Симонов, Корнейчук, Шолохов — все попали под массированный обстрел, все объявлены «вредными», а их произведения — «ядовитыми травами», которые нужно «вырвать с корнем». И «самым вредным из вредных» назван Шолохов. «Жэньминь жибао» призывает разоблачить «подлинную ренегатскую физиономию» Шолохова. Армейская газета «Цзефанцзюнь бао» называет его «трубадуром ревизионистской предательской литературы». За что? За то, что в своем романе «Тихий Дон» он якобы воспевает «контрреволюционера» Григория Мелехова, а в рассказе «Судьба человека» проповедует «пацифизм» и «капитулянтство», осуждает «справедливую войну».

Но этим дело не ограничивается. Министерство культуры принимает специальное решение: «Изъять все вредные произведения». «Вредные»? Хунвэйбины уже знают значение этого иероглифа: классика — мировая и китайская, советская литература.

Я читаю этот документ, и он мне что-то напоминает. Да, да, вспомнил… Это было в III веке до нашей эры. Первый император первой династии Цин — Цин Ши-хуанди. Тот, у которого был «голос шакала и ум тигра». Ведь это он сжигал на кострах все классические конфуцианские труды. Все исторические записки. Ученых-конфуцианцев он живьем закапывал в землю или отправлял навечно на строительство Китайской стены. Да, да. Именно он, первый цинский император, дал указание сжечь «Шицзин» — «Книгу песен», книгу, где в «поэтическом слове воплотилась душа китайского народа», «Шуцзин» — «Книгу по истории», летопись Чунцю «Весна и осень». Всесильный институт всесильных цензоров-инквизиторов «Юйши» — это наследие именно той эпохи. С тех пор сохранилась и зловещая фраза: «Книги — в огонь, ученых — в яму». Пройдут годы, пройдут столетия, тысячелетия, и в один прекрасный день Мао Цзэ-дун скажет в беседе с Эдгаром Сноу: «Я был очарован успехами правителей древнего Китая: Яо, Шуня, ханьского У-ди и Цин Ши-хуанди». Это было в 1936 году, а два десятилетия спустя Мао снова заявит: «Нам нужна только демократия, мы должны сочетать Маркса с Цин Ши-хуанди».

И так же, как во времена Цин Ши-хуанди, будет «открыт огонь» по писателям и поэтам…

Арабский поэт и писатель, приехавший в Китай во время «тайфуна» как дипломат, не раз при встречах и на коктейлях шепотом напевал нам сочиненную им песню:

Писателей — к расстрелу,

их книги — под обстрел…

«6. VIII.68 г.

Боже мой, когда же закончится это лето! В комнате, несмотря на тень и глухо гудящий кондиционер, душно и жарко. Ты словно купаешься в жаре, покрываясь липким потом. Помимо бессонных ночей, волнений и бесконечного тревожного ожидания чего-то мы страдаем, изнываем от жары.

Звонит телефон. Снимаю трубку.

— На прогулку? На прогулку, когда на улице такой ад?

И все же мы отправляемся в путь. Может быть, во время прогулки по городским улицам и улочкам нас освежит дуновение ветерка.

У нас всегда один и тот же строго определенный маршрут. Замкнутый круг, как в тюрьме: «Угольный холм», затем через парк «Бэйхай» едем по узкой каменной дороге, по берегу озера (как приятна эта озерная прохлада!), подъезжаем к извивающимся, сплетенным друг с другом девяти