Царствуй на страх врагам! «Прогрессор» на престоле - Алексей Махров

…Мы с Вилли усаживаемся у стола, наши адъютанты стоят поодаль. Пожалуй, их стоит отпустить.

— Егорка, можешь пока быть свободен. Братец, — я поворачиваюсь к Вильгельму, — может, и Степана отпустим?

— Идите, Штефан. — Вильгельм величественно взмахивает рукой. — Вам есть о чем поговорить с братом.

Оставшись одни, мы секунд пять смотрим друг на друга молча. Затем я, как гостеприимный хозяин, предлагаю Вилли коньяк, сигары, закусить чем бог послал.

Он нетерпеливо отмахивается:

— Ники, у меня к вам серьезный разговор. Скажите мне сейчас как брат брату, — он вперивается в меня своими чуть выпуклыми глазами, — что вы станете делать, если завтра я объявлю войну Франции?

Вот так. Кончилась отсрочка, полученная год назад с помощью уникально бессодержательного письма. Ну что, Ваше Величество: пора открывать карты?

— Вилли, я скажу тебе совершенно честно и прямо. Если ты нападешь на лягушатников завтра, то послезавтра, — он напрягается, — я объявлю войну Турции. А послепослезавтра мои полки будут стоять в Константинополе.

Вильгельм смотрит на меня изумленно. Он пытается понять: где тут подвох? Сейчас поймешь.

— Но еще я хочу добавить, брат: если Австро-Венгрия попробует вмешаться — хоть как-нибудь, хоть два патрона туркам подарит или хоть два сантиметра земли себе попробует прихватить, — раздавлю, как жабу! Даже на турок плюну, но в Вену на белых «Жигулях» въеду!

Он собирается что-то сказать, но сейчас я должен изложить ему все. Чтобы он не питал каких-то надежд:

— Подожди, Вилли. Я не собираюсь помогать французам. Твои дела с ними — это твои дела. Если ты предупредишь меня о своих действиях заранее, то за день до твоего вторжения я денонсирую договор с французами. А начнешь войну — помогу, если потребуется. Но и ты учти: турки и славяне — это мое дело! Полученной от меня информацией можешь распорядиться по своему усмотрению. Хочешь — предупреждай шенбрунского засранца, хочешь — оставь его мне на растерзание. После этого можешь Австрию к своей империи присоединять — мне они без надобности. Но в любом случае помни, брат: славян я соберу под свою руку. Всех. И храни господи того, кто рискнет мне помешать!

Вильгельм переваривает услышанное. Наливает себе рюмку коньяку, закуривает сигару. Затем осторожно интересуется:

— Ники, я хотел бы напомнить тебе, что у меня есть некоторое количество поляков…

— Это — НЕ славяне! — рублю я. — Со своими поляками можешь делать все, что тебе угодно, а мои поляки — коренные жители Сибири! Но чехи — славяне, и словаки тоже.

— А например, хорваты?

— Это тоже не славяне. Забирай их себе, если они тебе нравятся. Вместе со словенцами. Но Дубровник — славянский город. И будет в конце концов портом в Сербском генерал-губернаторстве. Царногоры, болгары, сербы — мое! Так было и так будет!

Вильгельм смотрит на меня… нет, не испуганно, а скорее, потрясенно. Он предполагал; видимо, что ему придется долго и нудно меня уговаривать. Что-то просить, что-то предлагать, долго торговаться… А никакой торговли не получается! Все уже решено, и осталось только оговорить мелкие детали вроде демаркационной линии на Балканах, размеров моей помощи и оплаты за нее. Это еще что, любезный братец! Хочешь, я тебя доконаю?

— Я очень рад, Вилли, что ты приехал ко мне с этим вопросом именно сейчас. Потому что иначе мне пришлось бы ехать в Берлин уже на следующей неделе. Дело в том, — я «доверительно» понижаю голос, — что буквально вчера я утвердил планы войны с Турцией. Все уже разработано, рассчитано и выверено. Весной следующего года на Кавказе, в Бессарабии и в Крыму начнется сосредоточение войск. Флот будет готов выйти в море, как только отшумят весенние шторма. Согласись, — я приобнимаю его за плечо, — лучшего момента нам с тобой не дождаться! Мы друзья, уважаем интересы друг друга и, значит, не станем друг другу мешать. Англия пребывает в шоковом состоянии после общения со мной в прошлом году и не полезет. Значит — вперед!

Вильгельм молчит. На его лице написана такая адская работа мысли — аж усы шевелятся! Все, сейчас будут сбой системы и перезагрузка!..

— Ники, но… Я понимаю твое отношение к туркам… двести лет войн… — начинает он неуверенно. — Возможно, мы можем оговорить с тобой и интересы Рейха… Надеюсь, ты согласишься с тем, что вся территория Османской империи… Собственно, а нужна ли она тебе?.. Я имею в виду — целиком… Пойми меня правильно: я полностью поддерживаю и разделяю твои устремления… где-то даже. Но и у нас есть интересы в Турции… Я имею в виду — свои… наши… интересы Рейха.

Что, Вилли, обалдел? То ли еще будет?..

— Разумеется, брат. Я совсем не против рассмотреть и твои интересы. Но вот только одно: у меня есть кое-какие интересы во Франции. Надеюсь, что обсуждение взаимных интересов будет двусторонним?

На кайзера жалко смотреть. Он пытается сообразить, какого лешего русским понадобилось во Франции и сможет ли он это дать? Но по прошествии пяти минут он, наконец, сдается. Понятно думалка перегрелась…

…Мы чуть не опаздываем на парадный обед. То есть мы опоздать не можем — просто его начало сдвигают по времени. Восемь раз. В последний раз Егор приватно сообщил мне, что «матушка-государыня закипать начинают. И шипят уже…». Но зато достигнуты договоренности по основным позициям. Вилли получит пару портов в Ираке и концессии на нефтедобычу. Ой, да господи, что у нас — своей нефти мало? Зато по Франции мы договорились о следующем: Мартиника — наша. Станочный парк Ле-Крезо и, если немцы до них доберутся, Гавра и Тулона мы получим по «остаточной стоимости». То есть по цене металлолома. Хотя я сомневаюсь, что Вилли доберется до Тулона. Да и до Гавра тоже. Затем: среди пленных и на оккупированных территориях можно будет вербовать квалифицированных рабочих в Россию. За это Вилли попросил сто пулеметов. Я предложил по пулемету за каждую тысячу навербованных. Сошлись на сорока пулеметах сейчас и тридцати потом.

Кстати, братец просто-таки с ножом к горлу пристал: продай да продай ему патент на «Единорог»! Да блин горелый! Во-первых, патент не мой, а Рукавишникова, а во-вторых, я не уверен, что этот патент стоит продавать. Хотя… Лицензию все-таки стоит продать. Наверное. Денюжки нам пригодятся. К тому же, если я не ошибаюсь, у французов уже первые экземпляры «Гочкиса» появляются… Ладно. С этим потом. А сейчас я, пожалуй, и пообедать не откажусь…

Нас встречают сияющий электричеством зал, гром оркестра, великолепно сервированный стол и… и сердитые лица Моретты и Донны. Детишкам-то все равно: Вилли-младший и Фриц быстро нашли общий язык с Мишкиным, который их совсем немного старше.

Мишкин тоже здесь. После всех печальных событий годовой давности он отправлен в Александровский кадетский корпус. Там к нему в качестве местных «дядек» подключились кадеты-кавалеры, те самые, что уцелели во время Октябрьского восстания. Попав в надежные руки старших кадетов, постреляв из револьвера, винтовки и пулемета, Мишкин окончательно плюнул на свои прошлые военно-морские увлечения, и теперь его кумирами являются два Александра — Македонский и Невский, Суворов, Ренненкампф и старший брат. По данным Васильчикова, в корпусе у Мишкина под подушкой хранятся цветные открытки серии «Государь и православное воинство громят врагов Отечества». И самой любимой его открыткой является моя раскрашенная фотография верхом, в алом чекмене и с шашкой на излет, которую неугомонный Рукавишников-барон успел щелкнуть в момент нашей атаки на бритишей, прищучивших «Железняк».

На летние каникулы Мишкин прибыл в Москву, где тут же попал в заботливые руки Татьяны, Шелихова, Махаева, Васильчикова, Глазенапа и всех прочих окружающих меня сподвижников. Татьяна мгновенно занялась с ним немецким и литературой, Шелихов и Махаев — рукопашным боем и стрельбой. Долгоруков показывал ему работу министерств и ведомств, и Мишкин даже умудрился отдать одно толковое распоряжение: чтобы чай пить ходили не всем столом, а оставляя одного дежурного («Ну надо ж было малыша чем-то повеселить, государь, — одышливо объяснял мне Владимир Андреевич. — Вот и развлекли, как сумели. Заставили всех уйти, а ему потом показали: мол, стол-то — пустой!»). Васильчиков долго водил его по кабинетам и в конце концов сумел дать мальчишке более-менее разумное представление о своей работе, опустив, разумеется, некоторые моменты. Глазенап познакомил наследника с работой связи, дал постучать ключом, показал, как устроен телефон, — короче говоря, после общения с Глазенапом Мишкин долго сидел, чуть не замотавшись в добрый километр медной проволоки, пытаясь собрать телеграфный аппарат. В общем, впечатлений на него обрушилось столько, что последнюю неделю он только и мог восхищенно уточнять у меня: «И вы, братец, все это знаете?!»

Так что сейчас Мишкин взял шефство над своими младшими кузенами и весь день активно посвящал их в таинства свежеполученных познаний. Поэтому Вилли-младший и Фриц где-то даже расстроены началом обеда. Им еще так много нужно было спросить, узнать и понять у такого взрослого и солидного «господина кадета», а тут…