Идентификация - Сьюзен Янг

Релм подвинулся, похлопав по одеялу.

– Посидишь со мной? – спросил он. Я кивнула и перебралась на кровать. – Все будет хорошо, – тихо сказал он. – Уже почти все закончилось.

Я смотрела на него. Из меня словно вышел воздух.

– Мне что, ожидать, пока я останусь пустой оболочкой?

Он печально улыбнулся:

– Когда забудешь, уже не будет больно. Это единственное, что может нас спасти. – Он уперся лбом мне в лоб и прошептал: – Иначе нельзя. У тебя здесь огромная дыра, – он положил ладонь мне на грудь слева. Прикосновение вышло душевным и почти успокаивающим, без всякого романтического подтекста. К Релму я ничего такого не испытывала, но от его прикосновения почувствовала себя живой.

– Не знаю, выдержу ли я, – сказала я, закрывая глаза.

– Ты выдержала большее. Главное, что ты не умерла, правильно? – Отодвинувшись, он приподнял мое лицо под подбородок. – Теперь давай ты меня утешай, – пошутил он, прижав меня к груди и пристроившись на подушках. – Хорошо, что здесь есть ты, – продолжал он, играя моими волосами. – Не то пришлось бы мне обниматься с медсестрой Келл.

Я засмеялась, слушая его сердце и удивляясь, как быстро оно бьется.

– Нервничаешь? – спросила я.

– Я же в кровати с красивой девушкой! Это неконтролируемая реакция.

Я села. Релм передвинулся и улегся спиной на кровать. Опираясь на локоть, я рассматривала его лицо. Синяк под глазом стал бледнее, кожа выглядит более здоровой, чем во время нашего знакомства. Шрам на шее практически зажил. Интересно, давно ли он появился? Я провела указательным пальцем по припухлой розовой линии, и Релм встретился со мной взглядом.

– Еще болит? – спросила я.

Релм облизал губы, но ответил не сразу:

– Каждый день.

Я задержала палец под подбородком.

– Мой тоже.

Релм притянул меня к себе, и я не отстранилась. Мне так одиноко и плохо, что я уже не стану прежней, но рядом с кем-то можно ненадолго забыться. Релм ко мне добр, он мой друг.

Но когда он подался ко мне, внутри все сжалось, я отвернулась, и его губы скользнули по щеке.

– Не могу, – пробормотала я. Релм не мой бойфренд. Он не Джеймс.

Я закрыла глаза и уткнулась ему в грудь, обнимая и надеясь, что он меня не выгонит. Не хочу сейчас быть одна. Релм начал извиняться, но я его остановила.

– Дело не в тебе. Я… Я же с Джеймсом, – сказала я, соображая, не слишком ли жестоко это прозвучит. – Я люблю его.

Релм улегся иначе, но не отстранил меня – наоборот, обнял крепче.

– Я понимаю, – прошептал он.

– Я его найду, – говорила я, получалось, что себе. – Программа не сотрет Джеймса из моего сердца. Я знаю, что не сотрет.

– Ну, если вам суждено… – сказал Релм совсем как моя мать. В его словах угадывалась обида. Я не ответила, лежа в его объятиях и зная, что не должна этого позволять. Никто не прогонял меня в палату, и когда я начала засыпать, чувство вины отпустило, пусть и ненадолго.

По телу разливалось приятное онемение чувств.

Глава 11

Проснувшись, я огляделась: белые стены без единого пятнышка. Одна в кровати в своей палате. Заснув в комнате Релма, я проснулась в три утра и ушла к себе, чувствуя странное опустошение.

В столовой Релм ждал меня за столом с дурацкой широкой улыбкой на лице. Его друзья засвистели, когда я подошла в своей лимонно-желтой пижаме, держа на подносе тарелку с яичницей. Релм ткнул Шепа локтем в грудь:

– Вали отсюда, чувак.

Но его улыбка не потускнела.

– А в чем дело? – спросила я, присев рядом. Мне безразлично, что обо мне говорят, лишь бы не приставали. После Роджера, надеюсь, никто не под-катит.

Релм пожал плечами:

– Они якобы видели, как вчера вечером ко мне в комнату заходила девушка. Если они решили, что это ты и у нас все было, это не моя вина.

– А ты не отрицал?

– Не-а, и это тоже не моя вина. Надо маскироваться, если не хочешь, чтобы тебя узнавали. – Релм открыл для меня пакетик молока и снова начал рассеянно есть свою яичницу. Я смотрела на молоко, думая, что открыть пакет – очень любезный жест, пусть даже и несколько собственнический.

– Я вот что хотела спросить, – начала я. – Сколько вы здесь еще пробудете?

Релм помолчал, не поднимая глаз.

– Две недели. А ты на полторы дольше.

Во мне пробудилась паника.

– Полторы недели – это долго, – сказала я треснувшим голосом. Жутко оставаться здесь одной, да еще превратившись в незнакомку с моим лицом. И с Роджером, который уже порядком взбешен.

– Красота моя, – сказал Релм, – все будет замечательно.

– Не будет, – прошептала я. – Я все забуду. А Роджер? Что он сделает, когда у меня не будет сил сопротивляться?

Веселость Релма сразу пропала.

– Роджер больше к тебе не подойдет, обещаю. Я ему не позволю.

– Тебя здесь не будет.

Релм, сидя с каменно-серьезным лицом, посмотрел мне в глаза:

– Даю тебе слово, я ему не позволю. Я пойду на все, но тебя он в жизни больше не тронет.

Он говорил всерьез. Я опасалась за него, но Релм улыбнулся, отчего страх сразу прошел, и поцеловал меня в щеку. Поцелуй пахнул яичницей. После этого Релм снова вернулся к завтраку.

При осмотре доктор Фрэнсис сказал, что я набрала фунт. Он остался доволен и скорректировал мне дозу лекарств, сказав, что я иду к выздоровлению семимильными шагами и можно наконец уменьшить вводимые препараты. Я хотела ему верить, но не верила, ведь он работает в Программе.

После осмотра он проводил меня к доктору Уоррен. Ее лицо озарилось радостью от встречи со мной. Волосы она стянула в высокий девичий пони-тейл, а костюм сменила на цветную блузку.

– Хорошо выглядите, – пробормотала я. Она улыбнулась:

– Да вот, для разнообразия. Нам сегодня нужна Мэрилин? – Она пододвинула мне чашку с таблеткой.

– Угу.

Заметно напрягшись, доктор Уоррен махнула рукой. Вошла медсестра, крепко взяла меня за локоть и воткнула иглу. На этот раз я разболталась гораздо быстрее – видимо, вопреки обещаниям доктора Фрэнсиса дозу увеличили. Впрочем, у меня все равно осталось мало воспоминаний.

Я без сил опустилась в кресло.

– Что сегодня ковырять будете? – спросила я.

– Я только слушаю, Слоун, больше ничего не делаю.

– Врете.

Доктор Уоррен вздохнула.

– За что ты так любишь Джеймса? – спросила она. – Он напоминает тебе время, которое ты проводила с братом?

– За красоту, – засмеялась я, прислонившись виском к спинке кресла. Она просто ненормальная, если ждет от меня откровенности.

– Тебя заденет, если я скажу, что Джеймс тебя не любил?

Я возмущенно уставилась на нее.

– Что?!

– Я просмотрела его медкарту. Джеймс рассказал своему консультанту, что чувствовал себя обязанным заботиться о тебе. Он берег тебя, потому что ты была нездорова, и он не хотел, чтобы ты умерла, как твой брат.

Джеймс явно пытался меня выгородить, но все равно слова доктора Уоррен больно задели меня.

– Джеймс меня любил, – прошипела я. – И никакие нагромождения лжи этого не изменят.

– Откуда тебе это знать, Слоун? Когда ты поняла, что он тебя по-настоящему любит?

– Так я вам и сказала, – фыркнула я.

Доктор Уоррен кивнула и подняла палец, обращаясь к Мэрилин:

– Еще укол, пожалуйста.

Я только и успела почувствовать боль выше локтя, когда Мэрилин вколола мне новую дозу.

– Вы не имеете права, – сказала я, испугавшись передозировки.

– Слоун, мы будем делать все, что нужно, чтобы спасти твою жизнь и остановить эпидемию. Пожалуйста, помогай, иначе отправишься в процедурную.

Угроза меня здорово напугала. Что они со мной будут делать? Распилят череп, чтобы покопаться в мозгу? Потирая руку, я с ненавистью глядела на доктора Уоррен.

– Ладно, – сказала я. – Ладно.

Мэрилин вышла. Доктор Уоррен занесла ручку над моей картой, готовая записать то, что я скажу. Я подумала солгать, но меня окатило жаркой волной, и я сделалась слишком слабой для лжи.

– Джеймс уже встречался с девушками до меня, и немало, – начала я. – Когда мы объявили себя парой, они сплетничали, что это из-за смерти моего брата. Несли такую же фигню, как вы. Они не знали, что мы встречаемся уже некоторое время, а мне было неловко их поправлять, раз от Брэйди я это утаила. Со смерти брата прошло всего несколько недель, когда родители усадили меня и завели разговор. Оказывается, они за меня волновались, но я держусь молодцом, лучше, чем они сами. Однако их беспокоят наши с Джеймсом отношения: два человека, пережившие трагедию, не должны оставаться вместе, это повышает риск суицида. Я парировала, что тогда им самим надо разойтись. Мать дала мне пощечину. До сих пор помню, как жгло щеку. Да, я сказала ужасные слова, но не извинилась. И уже не извинюсь, потому что все забуду… Я выбежала из дому, села в машину и поехала прямо к Джеймсу домой. Был уже одиннадцатый час, и дверь открыл его отец, явно рассерженный.