Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян

Женщина, дожидавшаяся приёма, вспоминала, как разговаривала со знакомым, которого встретила в приёмной, и в одну секунду тому оторвало голову.

«Его туловище стояло передо мной, а головы уже не было… Это было ужасно!»

Из воспоминаний М.П. Бок:

«В этот день, в три часа, я кончила давать моей маленькой сестре Олечке в нижней гостиной урок, и мы с ней вместе пошли наверх. Олечка вошла в верхнюю гостиную, а я направилась к себе через коридор, когда вдруг была ошеломлена ужасающим грохотом и, в ужасе озираясь вокруг себя, увидела на том месте, где только что была дверь, которую я собиралась открыть, огромное отверстие в стене и под ним, у самых моих ног, набережную Невки, деревья и реку.

Как я ни была потрясена происходящим, моей первой мыслью было: „Что с папа́?“, я побежала к окну, но тут меня встретил Казимир и успокоительно ответил мне на вопрос: „Боже мой! Что же это?“ — „Ничего, Мария Петровна, это бомба!“»

Взрыв был такой силы, что на фабрике, находившейся на противоположной стороне реки, выбило все стёкла.

Ужасная картина предстала после взрыва глазам людей — испытав шок, они находились в растерянности, не знали, что делать.

Мария Столыпина собралась было спрыгнуть из окна на крышу нижнего балкона, чтобы попасть в кабинет отца, но лакей Казимир потянул её в коридор. Здесь, вся в пыли и извёстке, стояла растерянная Ольга Борисовна.

— Ты жива? Где Наташа и Адя? — И мать машинально повела старшую дочку в верхнюю гостиную, где лежала другая дочь, Елена, болевшая третий день. Матери не терпелось увидеть в живых хоть ещё одного своего ребёнка.

В проём, образовавшийся после взрыва, виднелась гостиная, полная сломанной мебели. Пол и стены целы. А в комнате Марии, расположенной рядом, мебели не оказалась — её выбросило на набережную.

Увидев такие разрушения, они замерли в оцепенении. Привёл их в чувство голос Петра Аркадьевича, крикнувшего:

— Оля, где ты?

Жена откликнулась тихо, но он услышал её голос и вновь спросил:

— Все дети с тобой?

— Нет, — ответила она. — Нет Наташи и Ади.

Как описать состояние родителей в те трагические секунды, не увидевших своих детей, не знавших, что с ними? Живы ли они, целы ли? Понять их могли только испытавшие нечто подобное.

Начались лихорадочные поиски.

А вокруг была страшная картина — вопли раненых и вой скорченных в разных позах искалеченных людей, застывшие тела убитых. Эти крики ещё долго преследовали Столыпиных — не месяц, не два и не три.

Помогая раненым, они пробирались по развалинам, чтобы найти своих детей, узнать, что с ними. Тело мальчика лежало под обломками. Сердце Петра Аркадьевича сжалось, готовое разорваться, комок застрял в горле. Руки опустились, ноги стали ватными.

— Нет, нет, это не ваш сын, — заторопился чиновник для особых поручений, шедший рядом со Столыпиным.

— Кто же это?

У трупа уже стоял часовой.

— Сын его высокопревосходительства, Председателя Совета министров… — пробарабанил он скороговоркой, не зная Столыпина в лицо, но зная, что ему приказано охранять дачу председателя.

Казалось, только этот деревенский парень был в здравом уме и не потерял рассудок, как все остальные.

— Нет, нет, — перебил его чиновник и, обращаясь к Столыпину, пояснил: — Это сын просителя. Тот привёл мальчика, видно, для того, чтобы вас разжалобить…

Рядом с мальчиком лежал его отец, тоже мёртвый. Оба нашли свой конец там, где надеялись добиться лучшего.

— Почему он пришёл на приём не один? — с горечью сказал Столыпин, отвернувшись от трупов.

Из воспоминаний А.В. Герасимова:

«…Произошёл страшный взрыв, от которого наряду с другими погибли сами максималисты. Мне тотчас дали знать об этом по телефону, и я помчался на место взрыва. Незабываемое ужасное зрелище развернулось перед моими глазами. Вся дача ещё была окутана густыми клубами дыма. Весь передний фасад здания разрушен. Кругом лежат обломки балкона и крыши. Под обломками — разбитый экипаж и бьются раненые лошади. Вокруг несутся стоны. Повсюду клочья человеческого мяса и кровь. Всего пострадало от взрыва около 100 человек, из которых, по официальным данным, 27 убитых — остальные ранены, и большей частью тяжело. Офицеры и солдаты вытаскивают лошадей, людей. Трусевича я застал уже тут, на месте. Вскоре появились чины прокурорского надзора. Мне бросилась в глаза фигура министра Столыпина, бледного, с царапиной на лице, но старающегося сохранить спокойствие. У него тяжело ранена дочь. Но он передал её на попечение другим и сам руководил спасением пострадавших от взрыва».

Место взрыва было оцеплено солдатами, которые никого близко не подпускали.

Примчались кареты скорой помощи. Один из докторов, увидев такое количество убитых и раненых, не мог прийти в себя. Он нервно гладил Адю по голове и причитал: «Бедные люди! Бедные люди!»

Столыпины облегчённо вздохнули, увидев сына. Единственный их наследник, которого они так долго ждали и с которым связывали будущее своего рода, был жив!

Нашли и няню Ади. Она стонала и просила о помощи. Её подняли и переложили на диван, непонятно как оказавшийся во дворе.

— Ноги, ноги… — жалобно повторяла она.

Мария и её подруга, отдыхавшая на даче у Столыпиных, стали расшнуровывать ботинки няни. Когда Мария дотронулась до ботинка, он вместе с ногой отделился от туловища.

— Сколько ей лет? — спросила подруга Марии.

— Семнадцать, — вздохнула она.

В саду, на дорожках, на газоне лежали убитые и раненые. Вокруг валялись разбросанные части человеческих тел. Метили боевики в одного, а убили много невинных людей.

По саду бегала кошка Наташи и жалобно мяукала.

— Ты жива? — обрадовалась старшая дочь Столыпина.

А потом нашли Наташу.

Адя отделался сравнительно легко — у него был перелом ноги и рана на голове. А вот Наташа пострадала серьёзнее. У четырнадцатилетней девочки оказались раздробленными обе ноги. Она молчала, и потому вначале всем показалось, что травмирована не сильно. Закричала лишь тогда, когда её подняли, чтобы переложить на кровать. Кричала страшно.

Наташу и Адю выбросило взрывной волной с балкона на набережную. Девочке не повезло. Она попала под копыта лошадей, запряжённых в ландо. Её накрыло доской, по которой били взбесившиеся от боли лошади. Наташу спас солдат, вытащив её из-под доски. Она на миг пришла в сознание и спросила:

— Это сон? — А потом, через секунду: — А папа жив?

— Да, — сказали ей, — он невредим.

— Слава Богу, что ранена я, а не он, —