Амалия и Белое видение - Мастер Чэнь

— Ваша империя, — сказала я и задохнулась. Перед глазами начали плыть круги.

— В данном случае — и ваша, не хочу напоминать о подданстве…

— Ваша империя погибнет, как погибли все прочие империи, — сказала я — до сих пор не знаю, почему; кажется, я дошла до того, что мне начали являться ангелы, а некоторые из них заговорили моим голосом. Левый глаз дергался немилосердно.

Стайн склонил голову набок. Веселые морщинки опять пробежались по его лицу и исчезли: я, кажется, доставила ему удовольствие.

— Вы читали Херберта Уэлса и теперь верите в марсиан? Ну, скажите мне, кто и что, кроме марсиан, может нанести удар первой империи мира. Давайте поиграем: вот я хочу, чтобы она погибла. Как я этого добьюсь? Конечно, мне не следует ожидать, что вы знакомы с неким Вашингтонским договором 1922 года…

— Моя работа — это цифры, господин Стайн, и что-то мне сейчас вспомнились такие цифры, как пять-пять-три, — скромно заметила я.

Стайн с удивлением поднял на меня свои бледные глаза и молчал с минуту. Мне показалось, что я чем-то его очень огорчила — если нет, то поразила уж точно.

— Мое восхищение, — сказал он после паузы. — Именно так. Пять линкоров у нас, пять у наших друзей и союзников — американцев и три у наших друзей и верных выучеников — японцев. Вы же знаете, что это мы сделали им флот и обучили моряков в начале века — чтобы держать в узде русских на Востоке — если уж вы слышали про пять-пять-три… А кроме этих трех держав — кто? Никаких боевых кораблей у проигравших германцев, да и страны такой считай что уже нет. Что там еще? Советы? Франция? Это смешно.

Стайн помолчал, глядя в стаканчик с джином, на стенках которого виднелись пузыри. С удовольствием сделал глоток.

— Давайте я рискну раскрыть вам строгий военный секрет — тем более что он на днях был напечатан в «Таймс». Новое поколение наших линкоров будет непотопляемым. Придумали что-то с переборками, якобы теперь торпеды уже не страшны. Ну, и после этого кто еще есть в этом мире, чтобы нанести Британии не то что удар, а даже укол? Кто?

Эти слова, как мне показалось, он произнес даже с некоторой печалью. Или с приятной усталостью боксера, которому больше некого побеждать.

Я закрыла на секунду глаза. С моей головой что-то творилось. Или Стайн действовал на меня гипнотически, или…

Я была птицей. Очень сильной птицей, чьи крылья легко подняли ее на громадную высоту, среди белых и серых башен облаков, пронизанных лучами. Облака были подо мной и надо мной, тяжелые, налитые влагой; по их тяжести и по серому цвету чешуи моря далеко под моими крыльями я понимала, что сейчас — сезон дождей, возможно, декабрь.

И тут внизу, на косой сморщенной поверхности воды, я увидела два громадных, как многоэтажные здания, корабля, одетых в тяжелую броню. Оставляя за собой расходящиеся усы, они шли куда-то на северо-восток, за ними следовали три корабля поменьше, видимо эсминцы. Два гиганта были непохожи друг на друга — один был приземист, с мощными надстройками, тупо скошенным к воде носом. Второй… он был больше, гораздо больше, я никогда раньше не видела таких кораблей: линии его корпуса были стремительны, нос нависал над водой. В нем ощущалась рвущаяся на волю мощь новой и непобедимой машины, а стволы немыслимо громадных орудий в прорезях башен сверкали свежей краской. «Непотопляем», — прозвучал в моей голове голос Стайна.

Им не могло быть преград. Это была целая армия, втиснутая под защиту стальных листов и неуклонно рассекавшая морщинистую, иногда отсвечивающую фольгой поверхность.

Но… вдруг я увидела, что в воздухе уже не одна. Пространства между облаками оказались заполнены другими птицами, с тупо обрубленными носами, страшными, молчаливыми. Одна за другой они начали падать вниз, к двум линкорам, и я вдруг поняла, что те, несмотря на несравненную мощь своих орудий, беззащитны. Потому что здесь, в воздухе, помешать этим стаям злых птиц могла только я — а я была одна, и клюв мой и когти были слишком слабы. И сердце сжималось от ощущения неумолимого несчастья, которое произойдет вот сейчас, на моих глазах.

Я начала метаться от одного воздушного хищника к другому, чтобы отогнать их, но они все ныряли вниз, к воде, и вот два гиганта внизу оказались буквально облеплены серыми фонтанами взрывов. Среди этих водяных столбов иногда вспыхивали мелкие оранжевые точки пламени — линкоры все-таки отбивались, но одни птицы были слишком высоко, чтобы быть ужаленными, а другие все ныряли с огромной скоростью вниз, одна за другой.

Линкоры, впрочем, шли вперед среди водяных столбов — но тут между облаками, пониже меня, появились какие-то другие, более тяжелые птицы и тоже начали свое скольжение вниз. И я поняла, что от этих уже точно нет спасения. И никакая броня палуб не поможет против того груза, что они сейчас роняют вниз.

Вот вспучилась какая-то водяная гора, разом замолчали пушки нового и прекрасного корабля, и одновременно он стал неуправляемым, пошел по широкому кругу. Тут такой же мощный взрыв сотряс второй, более старый корабль. И еще, и еще. А дальше снова закружилась стая птиц поменьше, и, когда они исчезли, я отчетливо увидела, как новый линкор начал косо клониться вбок и как бы прижиматься к воде, будто желая спрятаться в нее. Тот, что был постарше, двинулся было ему на помощь — но вдруг сам начал тяжело оседать.

Нет, этого не может быть — вот старый корабль, как исполинских размеров кит, опрокидывается черным боком в волну и исчезает в ней. Новый красавец медленно, из последних сил ползет к берегу, по палубу в воде, и лишь высоко над ним по кругу, по кругу летают злые птицы.

Но тут и он вздрагивает от мощного взрыва и начинает страшно и быстро заваливаться на бок. И больше надеяться не на что.

Я была, наверное, какой-то очень странной птицей, потому что в мгновение ока перенеслась за много миль от бедствия, туда, где горели огни Сингапура, да — конечно же, Сингапура. Бирюзово-апельсиновый закат, знакомая мигающая реклама на Орчард-роуд, вот, как нитки жемчуга, ряды освещенных иллюминаторов кораблей в гавани, а вот люди в каких-то ранее мной не виданных, странно фривольных костюмах сидят вдоль стойки бара, над которой звучит музыка из репродуктора.

И вдруг музыка прервалась, сбивчивый голос диктора начал что-то говорить, и разговоры в баре замерли, а лица стали очень серьезными.

Я в ужасе понеслась обратно, из вечера обратно в миновавший день, к тяжело плещущей воде, но она уже успокоилась, на ней лишь покачивались обломки и человеческие головы среди масляных пятен — а среди этого разгрома медленно продвигались шлюпки осиротевших эсминцев. И в небе меж грозовых башен не было никого, кроме меня.

— …Вам надо отдохнуть, дорогая Амалия, — услышала я голос над ухом. — У вас что, видения? Давно начались? Ну, попробуйте все же держать себя в руках. Так ведь нельзя. И давайте договоримся следующим образом. Наши ребята будут продолжать поиск — включая теперь уже и Сиам, с вашего любезного согласия. Но поскольку вы знаете, что они все равно господина Макларена рано или поздно найдут, то как только вы устанете от бессмысленной борьбы, позвоните мне. Неофициально. Считайте, что у вас в полиции есть одним другом больше. Мы сядем вместе и решим, как вам с наименьшими потерями выбираться из этой ситуации. И еще: когда это произойдет, то прошу оставить за мной…

Он легким движением спортсмена поднялся со стула:

— Один танец. Я даже согласен на фокстрот.

Стайн похлопал меня по руке, аккуратно вручил доллар официанту (за свой и мой коктейли) и длинными, развинченными шагами пересек залу в сторону сиявшего ослепительным огнем прямоугольника выхода.

В следующий раз, когда я выглянула в окно, я увидела на противоположной стороне улицы только что появившийся там деревянный навес и сидевшего под ним с газетой малайского констебля.

Дома меня ждали несколько напуганные Мартина и Мануэл. Их уже допросили (безрезультатно, конечно). А на перекрестке стояла такая же деревянная будка, и в ней сидел констебль-сикх, с его грандиозной бородой, зачесанной волнами наверх, к ушам, и исчезавшей под складками тюрбана.

— Приноси ему иногда чай, — сквозь зубы сказала я Мартине.

Утро принесло новый удар. В газете я обнаружила информацию о том, что полиция Пенанга не может подтвердить сообщения о причастности «одного из, как утверждают, наиболее респектабельных кабаре города, расположенного в его европейской части», к недавней и «уверенно пресеченной полицией» волне насилия. Источник в полиции не мог сказать ничего определенного на этот счет, кроме того, что полиция продолжает расследование имевших «в прошлом» место инцидентов и опрашивает всех, кто может иметь к ним отношение.

Стоит ли говорить, что в европейской части города расположено всего два кабаре.

Респектабельном — «как утверждают»?