Торжище брака - Вера Крыжановская

— Вот наш дом, барышня!.. Посмотрите! — закричала Фанни, указывая рукой на левую сторону шоссе.

В указанном направлении тянулся большой сад, обнесенный деревянной изгородью. Сквозь обнаженные деревья виднелось довольно большое здание. Свернув с шоссе, карета остановилась у небольшого подъезда, украшенного колоннадой.

С тяжелым сердцем вошла Тамара с детьми в маленькую, чистую прихожую, где Иван снял с них шубы. В эту минуту прибежала Шарлотта и тотчас же повела молодую девушку осматривать дом. Тамара была приятно поражена уютной и удобной обстановкой.

— Внизу четыре комнаты, а наверху три. Последние я предназначила для нас и детей, чтобы никакой шум не беспокоил больного, — сказала Шарлотта. — Ну, как вы находите дом? Разве дурно я все устроила? Ни в чем нет недостатка, даже в коврах, — прибавила она с гордостью.

Пройдя в кухню, где на полках ярко блестела медная посуда, Тамара осведомилась, есть ли при доме погреб и какое-нибудь помещение для хранения провизии.

— О, есть отличный погреб, который я уже замкнула, а вот тут, в конце коридора, большая комната, которая будет служить мне кладовой. И все это заполнено, так как я привезла с собой из города остатки провизии и вина.

— И все это ты перетащила сюда?

— Конечно! Ведь не станете же вы продавать варенье, консервы, соленья, маринады? Что же касается вина, то лакеи, пользуясь беспорядком, уже начали было таскать его, но я живо положила конец этому, и вот теперь все здесь цело и сохранно.

Тамара улыбнулась и пошла за верной женщиной в верхний этаж. Там тоже все было весело и уютно, и молодая девушка с облегченным сердцем спустилась вниз. Конечно, здесь было довольно просто и бедно по сравнению с обширным и роскошным помещением, к которому она привыкла, но ведь и у Эвелины Эриксон было очень просто, а как она была там спокойна и счастлива! Тамару охватило страстное желание перебраться как можно скорее в этот дом и отдохнуть, наконец, вдали от шума и людей, от всех нравственных потрясений, которые пришлось испытать в последнее время, от суеты и беспорядка, которыми сопровождалось приготовление к продаже.

— А теперь выпейте стакан горячего чая и скушайте кусок пирога, который я испекла к вашему приезду, — сказала Шарлотта, провожая молодую девушку в столовую, где все было давно уже подано.

Чтобы не обижать добрую женщину, которая с таким жаром погрузилась в заботы о своем новом хозяйстве, Тамара выпила несколько глотков чая и съела кусочек пирога, хотя всякая пища была ей противна. Дети же, со свойственной им способностью чувствовать себя хорошо на всяком новом месте, были в отличнейшем расположении духа; они громко смеялись и весело болтали, отдавая должное пирогу Шарлотты.

— Ну, мне пора ехать, — сказала, вставая, Тамара. — Еще раз благодарю тебя, моя добрая Шарлотта. Присмотри за детьми, которых я оставляю здесь. Завтра утром мы перевезем сюда папу, а послезавтра вечером, я думаю, мне удастся перебраться и самой. Фанни возьму с собой; она мне еще понадобится там. Ну, дети, смотрите же: ведите себя хорошо!

Тамара вернулась в город немного успокоившись, но теперь новая забота сильно мучила ее. Ей предстояло выполнить тягостную обязанность — предупредить своего отца. С тяжелым сердцем вошла она в комнату больного и под благовидным предлогом удалила оттуда сестру милосердия. Оставшись наедине с отцом, Тамара со всеми предосторожностями, внушаемыми ей горячей любовью к больному, объявила ему о решениях, принятых ей и адмиралом, и объяснила необходимость завтра же оставить этот дом. Тяжелый вздох был единственным ответом Ардатова.

— Не волнуйся, дорогой папа! Пока мы вместе, мы везде будем счастливы, — сказала молодая девушка, нежно целуя больного. — Конечно, наша новая квартира не так роскошна, как эта, но ты там найдешь, по крайней мере, покой. Над тобой не будет висеть постоянно Дамокловым мечом наше разорение! Ты будешь жить хотя и скромно, но спокойно, и никто не будет проклинать тебя, так как все долги будут уплачены. У нас даже хватит денег, чтобы жить без забот. Освободившись от беспокойства, отнимавшего покой и сон и раньше времени покрывшего сединой твою голову, ты скоро поправишься. Только теперь поняла я ужасное состояние твоей души, которое прежде было для меня необъяснимо!

Горячие слезы текли по щекам Ардатова.

— Я не стою такой дочери, как ты, Тамара, — прошептал он. — Дурной отец и презренный расточитель, я принес в жертву вероломной женщине тебя и будущность моих детей!.. И, пригвожденный к кровати, я не в состоянии даже помочь тебе!.. На тебя одну, бедное дитя мое, падает вся тяжесть моих ошибок… — сильное волнение заставило его умолкнуть.

— Не обвиняй себя, папа! Живи только, и все будет хорошо! Если бы ты знал, как там хорошо и спокойно!.. Я уже перевезла туда детей, за которыми присматривает добрая Шарлотта, не пожелавшая расстаться с нами.

Со слезами на глазах она наклонилась к больному и положила руку на его пылающий лоб.

— Какой у тебя сильный жар!.. Будешь ли ты в состоянии выдержать завтра переезд на новую квартиру?

— Буду! Буду!.. Я хочу как можно скорее уехать отсюда, — вскричал больной. Затем, схватив руку Тамары, он спросил ее прерывающимся голосом:

— Тамара, где Люси? Не скрывай ничего от меня!.. Ведь она покончила с собой теми же самыми преступными руками, которыми толкнула нас в эту пропасть?

— Да, папа, только не осуждай ее!.. Сам Господь будет судить ее и потребует отчета в ее поступках. Для нас же эта смерть, может быть, и к лучшему. Она никогда не примирилась бы с бедностью и только сделала бы нас несчастными.

На следующее утро Ардатова, закутанного в шубы и одеяла, с большими предосторожностями вынесли в большую карету, где было устроено нечто вроде постели. Адмирал и сестра милосердия сели рядом с ним. Невозможно передать ужасное состояние души больного, когда он в последний раз переступил порог дома, в котором так долго жил. Один, покинутый толпой друзей и знакомых, которые некогда толпились под его гостеприимной кровлей, он уезжал отсюда навсегда, чтобы тихо угаснуть в бедности и забвении. И это несчастье он навлек на себя сам, принеся все в жертву эгоистичной и неблагодарной женщине, бессовестно эксплуатировавшей его и постоянно изменявшей ему.

С закрытыми глазами, с целым адом бессильного гнева в душе, неподвижно лежал он на подушках. Адмирал молча пожал ему руку. Печально глядел он на расстроенное лицо своего несчастного друга, читая на нем все чувства, волновавшие душу. После отъезда отца Тамара снова принялась за работу, просматривая списки и расставляя в порядке вещи, предназначенные для продажи.