Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца. - Григорий Градовский

В то время, как мы проезжали мимо эриванцев, к командиру корпусом подъехал карапапах и вручил ему какой- то шарик. Это был посланный, пробравшийся к генералу Тергукасову и привезший теперь от него весточку. Кто знал критическое положение эриванского отряда, тот вздохнул свободно. Сообщение с этим отрядом снова было восстановлено, генерал Тергукасов освободился от превосходящего в силах неприятеля.

— Вот шарик, который стоит двух тысяч рублей! — сказал генерал-адъютант Лорис-Меликов, показывая приближенным небольшой, желтоватый шарик, в котором заключалась депеша генерала Тергукасова. И сумрачное до сих пор лицо командующего корпусом засветилось радостной улыбкой. Посланному, как я уже говорил, обещаны были две тысячи рублей: теперь он заслужил их. На ближайшей лужайке командующий корпусом слез с лошади и, вынув из шарика небольшой клочок тонкой бумаги с шифрованной депешей, приказал перевести ее. Это было краткое сообщение о геройском деле 9 июня. Отряд генерала Тергукасова, имевший не более пяти-шести тысяч, выдержал десятичасовое упорное нападение турок, имевших до 22 батальонов пехоты, соответственным числом кавалерии и артиллерии. Мухтар-паша, лично начальствовавший этим корпусом, был отбит с громадным уроном, так что просил перемирия для уборки тел. Нашу позицию защищали не только пехота и артиллерия, но и спешенные драгуны (Переяславский полк) и казаки. Сравнительно с численностью неприятеля, с упорством и продолжительностью нападения, потеря в эриванском отряде не была особенно значительна, простираясь до 400 человек, в том числе более 50 убитых.

Приятная весть, полученная от генерала Тергукасова, вселила еще большую уверенность в успехе предстоявшего нам боя. Заметив неподдельную радость командующего корпусом и помня вчерашнее мрачное настроение, я подошел и поздравил его.

— Почему вы знаете? — спросил он.

— Да и знать не нужно: по вашему лицу видно.

Пользуюсь, кстати, этим случаем, чтоб очертить наружность командующего корпусом. Это человек среднего роста, брюнет, с заметной уже проседью (родился в 1825 г.), со смуглым продолговатым лицом, густо заросшим длинными бакенбардами и усами. Украшением лица служат большие, черные, выразительные глаза. Наружность его вообще очень чутка к душевным впечатлениям, и когда хитрая улыбка появляется иногда на губах, глаза быстро загораются веселостью, и все складки лица смеются. Такие наружности, обыкновенно, вызывают симпатии и дышат умом; в них менее всего грубости или произвола.

Генерал Гейман — высокий, статный, довольно полный мужчина, с короткими, светлыми волосами, с длинной, седой, широко расчесанной бородой; лицо его малоподвижно, выражает некоторую резкость и привычку не стесняться ни в действиях, ни в словах; глаза не без хитрости, а общий вид являет полное спокойствие, даже равнодушие или пренебрежение к окружающему.

Прибавлю еще несколько слов о личности генерала Комарова, командующего Кавказской гренадерской дивизией, и о князе Захарии Чавчавадзе, начальнике кавалерии, так как и на их долю выпала выдающаяся роль в зевинском деле. Генерал Комаров, один из числа многих Комаровых, служащих на Кавказе, — довольно крупный человек с простым русским лицом, с несколько болезноватой толщиной, слывет здесь за храброго, образованного человека. Что касается князя Чавчавадзе, он стяжал здесь славу опытного и смелого кавалерийского генерала благодаря двум удачным делам, под Бегли-Ахметом, 18 мая когда, в ночном нападении, разбит был Кундухов (бывший наш генерал, а теперь начальник турецкой кавалерии, состоящей большей частью из высланных в Турцию кавказских горцев) и под Карсом, впереди Аравартана, 3 июня. Князь Чавчавадзе, бесспорно, отличается неудержимой личной храбростью и хладнокровием в опасности. Он молчалив, говорит как бы нехотя; в произношении его сильно слышится туземный акцент. Во время боя он всегда неосторожно заносится под неприятельские пули. Подобно многим фронтовикам, особенно на Кавказе, князь Чавчавадзе пользуется всяким удобным случаем, чтобы посмеяться над «вашей наукой». Пустить, например, кавалерию на нерасстроенную пехоту, под сильным огнем около 50 орудий, с крепостных фортов и полевых батарей едва ли согласно с правилами военной науки; но князь Чавчавадзе сделал это 3 июня, и северские драгуны отлично выполнили свое дело. «Вот вам и наука ваша», — говорил поэтому, усмехаясь, князь Чавчавадзе.

Сделав эту характеристику главнейших участников зевинского дела, возвращаюсь к событиям 13 июня.

Во время нашего привала артиллерия медленно, с усилиями, двигалась по длинному косогору и, заворачивая налево, выстраивалась на поляне, бывшей впереди зевинской позиции и скрытой за возвышенностями от неприятеля. Как я упомянул, тут давно уже находилась наша кавалерия и сюда же сходились батальоны гренадерской дивизии, имея во главе Мингрельский полк. Ожидая, пока сосредоточатся войска, мы воспользовались вкусным завтраком и чаем, гостеприимно предложенными нам эриванцами и двумя молодыми врачами этого полка. Наконец и мы двинулись. Выехав на поляну, где сосредоточены были войска, мы увидали направо на гребне сотни две наших казаков. Это была как раз та возвышенность, на которой накануне, во время «рекогносцировки», гарцевала турецкая кавалерия, не допустившая нас приблизиться к Зевину вследствие ничтожности нашего прикрытия. Утром 13 июня означенный гребень также был занят турецкими аванпостами, поспешно удалившимися при появлении нашей кавалерии.

Корпусный командир, с главнейшими начальниками и штабом, въехал на указанный гребень, чтоб осмотреть неприятельскую позицию. Отсюда зевинский лагерь и окружающая его местность были гораздо лучше видны, нежели с той высоты, с которой я осматривал ее вчера. Прямо от нас шел ряд расширяющихся в обе стороны холмов, выдавшихся более в правую сторону; местность страшно пересеченная: одна возвышенность скрывала другую. Все это было по сю сторону речки Ханычай, протекающей в глубокой ложбине, внизу, и не видимой с этой точки наблюдения. Там же, на речке, скрывалось селение Зевин с развалинами старого укрепленного замка или крепости. За этой, так сказать, нашей частью позиции виднелись верхи возвышенностей, занятых неприятелем по ту сторону зевинского оврага и протекающего в нем Ханычая. Легко или трудно было взобраться на эти возвышенности, как велики были спуск и подъем — отсюда не видно и судить было трудно. Налево от нас — следовательно, на правом фланге неприятеля — высилась огромная крутая гора с седловиной, гребень которой спускался наискось к нам; к этому гребню примыкало плато, на котором в нескольких местах расположен был турецкий лагерь; таких отделений лагеря было не менее четырех. Впереди плато возвышалось несколько гребней и отдельных, конусообразных гор; только в промежутках, оставляемых этими возвышенностями, можно было видеть ближайшие к ним оконечности занятого турецким лагерем плато. Из числа их особенно выдавалась на левом турецком фланге остроконечная, точно сахарная голова, гора, на которой виднелась батарея, окруженная, в виде венца, ложементами, находившимися в нескольких саженях ниже ее. Впереди этого пункта находилась еще возвышенность, над которой вполне командовали как упомянутая батарея, так и ее ложементы. Все это, как и соседние возвышенности, круто, обрывисто спускалось вниз, к речке Ханычай; но, как я уже сказал, объема этого спуска с пункта нашего наблюдения нельзя было видеть: спуск скрывался возвышенностями и пересеченной местностью нашего берега. За лагерным плато турок, несколько вправо от нас, возвышалась еще гора, на которой также виднелись палатки; впереди этой горы плато несколько понижалось и ничем, по-видимому, не было занято. На эту часть плато можно было взойти или по дороге, видневшейся вправо (глядя от нас) сахарообразной горы, или обходным движением еще более вправо, появившись совершенно сбоку, почти в тылу означенной батареи. Весь лагерь турок и лежащие перед ним гребни были окаймлены ложементами, иногда в несколько рядов. Влево от сахарообразной горы с ее батареей, в центре турецкой позиции, находилась еще батарея, а две другие, расположенные еще левее (от нас), виднелись на крутизнах высокой горы с седловиной, примыкавшей, как сказано, к правому флангу турецкого лагеря. Последние две батареи, очевидно, имели целью обстреливать обходные подступы с нашего левого крыла, тогда как первые две действовали с фронта.