Красавицы не умирают - Людмила Третьякова

Но был человек, богатство которого позволило ему при­обрести для Мари всю эту роскошь. И в сущности, именно ему по праву покупателя принадлежало в этой квартире все: от фарфоровой птички на часах мадам Помпадур до самой Мари Дюплесси.

...С графом Штакельбергом Мари познакомилась, ког­да ей исполнилось двадцать лет и она, самая элегантная, утонченная, манящая и пугающая дива, была живой досто­примечательностью Парижа.

Восьмидесятилетний граф, в прошлом российский по­сланник в Вене, на склоне лет осел в Европе, где, всем пресыщенный и все повидавший, не находил применения своему громадному состоянию. Он был женат, но его брак выродился в чистую условность, впрочем им соблюдаемую. Штакельберг вообще был человеком традиций, закостене­лым в аристократических предрассудках, и говорили, что на его званых вечерах гости неукоснительно рассаживались согласно своим титулам.

Мари в его жизни стала исключением из правил, по­следним щемящим чувством, в жертву которому Штакель­берг принес все, даже собственное достоинство. Он отлично знал, что поторопился родиться и не мог дать Мари той любви, которой требовала ее чувственная и романтическая натура. Не желая становиться жертвой неотвратимого обма­на, Штакельберг оставил право обитательнице особняка на бульваре Мадлен иметь стольких и таких любовников, ка­кие ей будет угодно.

Впрочем, Мари обладала достаточным тактом, чтобы щадить чувства своего старого друга, и ее спальня оглаша­лась возгласами молодой страсти, только когда Штакель­берг отбывал по семейным надобностям.

Современный кинематограф дал свою интерпретацию отношений знатного вельможи и молоденькой содержанки. Она-де напоминала тому умершую от чахотки дочь. Тем и объясняется золотой дождь, пролитый безутешным отцом на голову недавней уличной потаскушки. Однако эта вер­сия не находит никаких реальных подтверждений.

Штакельберг оказался для Мари крепкой опорой в шаткой карьере куртизанки. Она тратила по сто тысяч франков золотом в год. Ее молчаливый русский покрови­тель оплачивал безумные счета за драгоценности, лучшие ложи в театрах, поездки на курорты, азартные игры — время от времени ей, ищущей сильных ощущений, случа­лось ими увлекаться. Штакельберг подарил Мари голубую двухместную карету. Запряженный прекрасными лошадь­ми, этот выезд останавливал взгляды прохожих как зре­лище, достойное изумления. В любое время года квартира Мари была заполнена диковинными цветами, специально доставленными издалека. Среди этой вечноцветущей оранжереи не было только роз. От них у Мари кружилась голова, поэтому она предпочитала скромные, непритяза­тельные цветы без малейшего запаха — камелии.

Везде и всегда — в театре, на прогулках в знамени­той голубой карете по Елисейским полям, на балах полу­света, меняя туалеты, украшения, прически и кавалеров, Мари оставалась постоянной в одном: ее тонкие пальцы сжимали любимые цветы. Дама с камелиями — это про­звище напрашивалось само собой, ибо вполне отвечало таящему какую-то сокровенную тайну образу пленитель­ной женщины.

Мари Дюплесси оставила объяснение своему предпоч­тению этим цветам:

«Я люблю засахаренный виноград, так как он без вку­са, камелии, потому что они без запаха, и богатых людей, оттого что они без сердца».

Последние слова загадочны. Любить богатых людей, потому что они без сердца? Следует ли это понимать так, что Дюплесси, продавая свою любовь то одному, то дру­гому, была уверена, что ее покупателям, кроме плотских наслаждений, ничего больше не нужно на бульваре Мад­лен? И уходят они оттуда к следующим радостям, ни­сколько не поранив сердца ни искренней привязанностью к ней, ни сожалением. Встречи без будущего. Прощанья без печали.

Но по крайней мере к двум людям Мари была неспра­ведлива. Старик Штакельберг любил ее, несмотря ни на что. Груды золота, сложенные к ногам Мари, освящены молчаливым, обреченным и потому еще более трогатель­ным чувством.

Был среди любовников Мари и молодой виконт Эду­ард де Перрего. Красавец, блестящий остроумец и бонви­ван, до сумасшествия храбрый, стрелок и наездник, он влюбился в нее отчаянно. Мари отдалась ему, как и всем, кто предлагал ей большие деньги и не вызывал отвраще­ния. Пожалуй, виконт был даже симпатичен ей, и она вы­деляла его из толпы поклонников. Но сердце ее все-таки оставалось спокойным.

В конце концов Дюплесси даже стала избегать Эдуар­да из-за его чересчур требовательной страсти. Она уже притерпелась к карнавальному образу жизни: всегда на людях, в вихре новых развлечений, в суматохе сменявших друг друга лиц, звуков, раззолоченных залов, празднеств, застолий, здравиц в честь ее несравненной красоты. И любая остановка, тишина — а любовь, конечно же, потре­бует этого — могли сбить дыхание, заставить взглянуть на все иными глазами. Это было страшно...

И Мари избегала Эдуарда.

Первая встреча Мари Дюплесси и Александра Дюма-сына длилась секунды. Восемнадцатилетний юноша, весь капитал которого составляло имя знаменитого отца, прогули­вался как-то днем по площади Биржи, рассматривая хо­рошеньких женщин. Наследственная страсть к пригожим личикам давала себя знать. Но надо отметить, что на вы­сокого молодого широкоплечего человека с красивой тем­но-каштановой вьющейся шевелюрой дамы поглядывали весьма благосклонно.

Но вдруг он остановился как вкопанный, и уже ниче­го — ни сиянья погожего дня, сулившего приятный вечер где-нибудь под фонариками уличного кафе, ни женщин, плавно огибавших его, — не существовало.

Словно охотник за заветной добычей, Александр устремился к голубому элегантному экипажу, из которого вышла стройная дама. Он разглядел шляпку из итальян­ской соломки и яркую кашемировую шаль, струившуюся по белому платью. На поводке незнакомка вела двух спа­ниелей. В другой руке она сжимала букетик камелий.

Перед входом в магазин, куда она спешила, собаки, натыкаясь друг на друга, затеяли возню. Это рассмешило даму, и неожиданно она повернула лицо к Александру, улыбаясь и словно призывая его в свидетели веселой сва­ры. Через мгновенье незнакомка скрылась за зеркальной дверью, а Александр продолжал стоять, как громом пора­женный этим прекрасным видением.

Несмотря на юный возраст, у Александра был изряд­ный любовный опыт. В ином случае он, наверное, угово­рил бы незнакомку познакомиться с ним. Но эта красота, такая чистая, такая торжественная, лишила его обычной смелости. Он потерял «даму с камелиями» на два года.

Вот как вспоминал о следующей встрече, ставшей на­чалом их романа, сам Дюма:

«В один из чудесных сентябрьских дней 1844 года я был в Сен-Жермен-ан-Лэ у моего отца. Но тут я встре­тил Эжена Дежазе, сына известной актрисы. Мы проеха­лись верхом по чудесному Сен-Жерменскому лесу, возвра­тились в Париж пообедать и затем пошли в «Варьете». Наши места были в партере. Мари Дюплесси в одино­честве сидела в правой ложе. Время от времени она нюха­ла цветы, доставала из кулька конфеты и едва слушала, что происходило на сцене. Мари бросала во все стороны взгляды, обменивалась улыбками с некоторыми из наших соседей и изредка отклонялась назад, чтобы перемолвиться словом с невидимым гостем, который был не кем иным, как престарелым русским графом Ш.».