Судьба, или жизнь дается человеку один раз… - Яков Рахманов

Стоимость всех продуктов, курева и алкоголя расписывалась поровну на всех участников экспедиции. Кто выходил из курительной и питейной нормы, платил дополнительно. Это называлось «брать под забор». Мое предложение, с точки зрения большинства участников экспедиции, было более чем выгодное. Значительная сумма денег исключалась, как они полагали, из оборота. Мои коллеги ни в коем случае не были шкурниками или скрягами, это был тот случай, когда пустячок, а приятно. Работать нам предстояло почти в заполярье, и сомнений, что мне удастся сохранить масло, не было никаких. По прибытию на место будущей базы, как только мы выгрузили снаряжение и продукты из гидросамолета, я взял лопату, кирку и пошел в лес. Подняв мох и обнаружив искомую мерзлоту, я выдолбил две ямы под размер ящиков со сливочным маслом. Принес ящики, накрыл их палаточной тканью, а сверху мхом. Потом призвал весь народ и сказал: — Масло брать только из одного ящика, пока оно совсем не кончится. Если кто будет ковырять, а не отрезать прямоугольными ломтиками, убью на месте, — добавил шутливо–строго.

Чем меньше открытая поверхность сливочного масла, тем медленнее и меньше оно окисляется. Через три дня я испек первый хлеб и отнес его, еще дымящийся и ароматный, под навес, служивший нам столовой. Сам пошел за полотенцем, чтобы накрыть горячие буханки. Хлеб должен как бы дозреть. Завтра предстоял первый маршрут. Когда я вернулся, четырех булок хлеба и масла в миске как не бывало.

— Вы думаете, при таком аппетите нам оставшихся шести булок хватит на три дня? — торжествуя в душе, вопрошал я.

— А мы завтра устроим в честь прибытия баню и испечем еще хлеб, — последовал незамедлительный ответ.

— Муку и масло на кого записывать будем? — не преминул я возможностью съязвить.

Дружный смех и предложение сходить за маслом и намять еще пару булочек хлеба, пока он не остыл, стали единогласным принятием моего городского условия.

В этой же экспедиции была и Сара. В Академгородке мы смогли вытерпеть друг без друга чуть больше месяца: стали приходить на работу в институт по выходным, ходили на лыжные прогулки, ездили на велосипедах по лесным тропинкам, иногда назначали свидания в городе. Лишь незадолго до выезда в экспедицию мы стали бывать вместе чаще, поскольку мне выделили отдельную комнату в новом общежитии. Наш отряд состоял из двенадцати человек, лагерь разбивали из 8–10 палаток. Мы с Сарой ставили свои палатки на краю лагеря и ночевали, как правило, в ее палатке. В моей палатке всегда были радиостанция, радиоприемник, несколько фотоаппаратов и оружие с комплектом боезапаса. В июле в нее попала молния. Палатка мгновенно вспыхнула, народ кинулся тушить пожар, но раздались многочисленные взрывы, сопровождаемые свистом пуль. Все залегли. Не сгорели лишь фототехника, которая была в добротном кожаном кофре, и радиоприемник «Геолог», имевший специальный корпус, рассчитанный на трудности экспедиционных условий. Я был на рыбалке, и у меня остались только штормовка, сапоги и удочка. На следующую ночь мне приснился сон, в котором со мной приключилась оказия, которые иногда случаются с малыми детьми, в результате чего я оказался измазанным в дерьме с головы до ног. Народ пошутил, что по примете — это к деньгам. Самое невероятное, что именно в этот день была опубликована таблица с выигрышами облигаций по трехпроцентному займу, в которой на мою облигацию выпал выигрыш в пять тысяч рублей, о чем я узнал по приезду в Академгородок. По тем временам это была сумасшедшая сумма, обычному ученому и инженеру надо было вкалывать почти три года и не тратить ни копейки, чтобы получить такие деньги.

Интеллигентное научное окружение приняло нас с Сарой, как это обычно бывает в любом людском сообществе: если вы в ваших отношениях не выходите за рамки, которые устанавливает и принимает это окружение — да будут они на радость вам и окружающим. В профессиональном сообществе такие ситуации вызывают как отторжение, так и восхищение и, безусловно, дают повод для пересудов — иногда нейтральных, иногда завистливых, но в нашем случае не осуждающих и тем более не злобных. Мы снова были круглые сутки неразлучны.

Кстати, о приметах и снах. Я вообще–то почти не верю в эти потусторонности, но факты неумолимая вещь. Так вот еще об одном случае. На обеде в студенческой столовой у меня в тарелке оказались четыре (!!!) лавровых листа: один огромный, два поменьше и один, просто маленькая веточка с кусочком листика. Ни у кого за столом в тарелках не было ни одного листика. Один из сидящих сказал, что если из всей компании только у одного в тарелке окажется лавровый лист, то это к письму. Все развеселились и стали обсуждать, что же это за письма я получу. К окончанию обеда после острых дисскусий все пришли к заключению: я, по меньшей мере, должен получить посылку, денежный перевод и письмо. Что мог означать этот лавровый обрывок никто не мог предположить. Ради потехи мы всей компанией пошли на почту. Я получил… четыре извещения из Магадана: на посылку, денежный перевод, заказное письмо и приглашение на телефонные переговоры, которые должны были состояться… вчера. Вот что означал этот непонятный для нас обрывок лаврового листа. Ну и как тут не верить приметам или снам? Правда, такие невероятные совпадения случались всего дважды, хотя, может быть, именно они, в отличие от других запомнились из–за их точного попадания и значительности.

В середине сезона полили дожди, реки разбухли, вода в них помутнела и рыба перестала ловиться. Мы работали на отвесных обнажениях по берегам рек с узкими пляжными полосками, на которых едва размещались палатки, поэтому олени, если и были в окрестностях, обходили нас стороной. Проходила неделя за неделей, продукты сокращались, а про вкус мяса все уже давно забыли. Наш предводитель Иван Васильевич как–то за ужином, подъедая гречневую кашу, сказал: «А что Яшка, не взять ли тебе завтра карабин, да и поискать в тайге мяса». Народ дружно поддержал эту идею. Я не очень охотно согласился. Стояла серая мокрая погода, и на моховой влажной подстилке в лесу свежие следы долго не сохраняются, они напитываются водой, и не поймешь, когда и куда пошел зверь. Но мяса, естественно, хотелось, да к тому же льстило прослыть добытчиком и чуть ли не «народным спасителем». Со мной напросился семиклассник Генка — сын одной из наших сотрудниц. Я его предупредил, что ходить придется далеко и весь день.

Утром, встав пораньше, приготовили бутерброды с маслом, взяли банку тушенки, чай и сахар и отправились на поиски оленя или, по крайней мере, глухаря. В сибирской замшелой тайге в бессолнечный день видимость была не более ста метров, под ногами попадались очень редкие старые оленьи следы. Мы старались выходить на песчаные или глинистые берега реки, но там тоже не было свежих следов. С правой стороны по нашему ходу наметилось что–то наподобие небольшой возвышенности, и мы направились в ее сторону. Надо отметить, что Генка оказался хорошим ходоком, сказывалось его пребывание в геологической семье. Бугор этот оказался покрыт высокими лиственницами, но даже забравшись на дерево, выяснить какую–либо обстановку из–за низкой облачности и полусумеречного освещения не удавалось. Мы перекусили, попили чаю и отправились странствовать дальше. Примерно через час я понял, что мы напрасно топчемся по тайге и повернул назад, чтобы выйти к реке и по берегу быстро вернуться на базу. Меня смущало, что не появлялся шум реки и где–то спустя полчаса меня обдало жаром: я увидел характерное кривое дерево, которое мне хорошо запомнилось, (я собирал наросты на деревьях и вырезал из них различные лица и морды) - значит, мы давно ходили по кругу. Я оглянулся, Генка был абсолютно спокоен, значит, он пока не понимает, что мы плутаем в этой тайге. В тайге или в тумане без ориентиров человек начинает ходить по кругу, потому что шаг одной, ведущей, ноги всегда немного длинней другой. Теперь получалось, что мне совершенно неизвестно, где мы находимся. Я посмотрел на часы, до наступления темноты, когда начнет тревожиться Генка, оставалось чуть более двух часов. Я ни на мгновенье не сомневался, что рано или поздно мы доберемся до реки, а по ней все равно выйдем к людям, но сколь долго это может продлиться, не предполагал. Я решил моему напарнику пока ничего не говорить. Потом, когда станет ясно, что сегодня не выйдем из лесу, все объясню ему: что у нас есть тушенка и ее ему хватит на четыре дня, а за три дня мы все равно доберемся до каких–то людей, и что мы ни при каких обстоятельствах не пропадем, даже если нам придется построить плот и сплавляться. Незаметно для него определил, где находится север, благо, что мох и лишайники были почти на каждом дереве. Предложил Генке сесть и отдохнуть. Мне надо было успокоиться, все трезво и хладнокровно взвесить: река наша течет с востока на запад, значит, нам надо идти на юг и через какое–то время мы просто обязаны выйти на ее шум. Мы не могли за день пройти больше двадцати километров, поэтому очень далеко от реки не смогли уйти, рассуждал я дальше. Сложность возникнет в том, чтобы определить, в какую сторону идти после выхода к реке — вверх или вниз по течению, чтобы найти наш лагерь. Это еще примерно двадцать километров — десять вверх и десять — вниз. Чтобы преодолеть этот путь, понадобится примерно 12–14 часов ходьбы, с учетом неуверенности и усталости на это уйдет полтора–два дня. Получалось, что не так страшен черт, как его малюют. Мне стало значительно спокойнее. «Ну, Генка, двинулись, мы ничего сегодня с тобой не добудем», — сказал я твердо и уверенно, намекая, что мы направились к лагерю. Мы шли, я тщательно следил за мхом на деревьях, примечал впереди выделяющееся дерево или какой–то другой предмет и шел прямо на них, не отступая ни шагу в сторону. Нам необыкновенно повезло. Через час мы вышли на речку, а здесь нам повезло просто сказочно!!! Я увидел наши утренние следы, перекрываемые отпечатками волчьих ног, и тут раздался Генкин голос: «Дядя Яша, чьи это следы, что тут есть другие геологи?» — «Не волнуйся, сказал я, — и продолжил, — посмотри внимательно». Он различил следы своих и моих сапог и не обратил внимание на волчьи. Я вспомнил, что когда мы пионерами ходили в походы, вожатые нас учили, что надо обязательно оставлять следы на мягком грунте, чтобы облегчить поиск тем, кто будет искать заблудившихся или пропавших путников. Через сорок минут нас встречала в лагере, начавшая волноваться мама Генки.