Современная практика православного благочестия. Том 2 - Николай Пестов

Но, говорят, что как это возможно? Как я могу обещать себе и своему духовнику, что я не повторю своего греха? Не будет ли ближе к истине как раз обратное — уверенность, что грех повторится? Ведь опытом своим всякий знает, что через некоторое время неизбежно возвращаешься к тем же грехам. Наблюдая за собой из года в год, не замечаешь никакого улучшения, «подпрыгнешь и опять остаешься на том же месте».

Было бы ужасно, если бы это было так. К счастью, это не так. Не бывает случая, чтобы при наличии доброго желания исправиться последовательные исповеди и Святое Причастие не произвели бы в душе благодетельных перемен.

Но дело в том, что прежде всего мы не судьи самим себе. Человек не может правильно судить о себе, стал ли он хуже или лучше, так как и он, судящий, и то, что он судит, — величины меняющиеся.

Возросшая строгость к себе, усилившаяся зрячесть духовная, обостренный страх греха могут дать иллюзию, что грехи умножились и усилились, — они остались те же, может быть, даже ослабели, но мы их раньше так не замечали.

Кроме того, Бог по особому промышлению Своему часто закрывает нам глаза на наши успехи, чтобы защитить нас от злейших грехов — тщеславия и гордости. Часто бывает, что грех-то остался, но частые исповеди и причащение Святых Таин расшатали и ослабили его корни. Да сама борьба с грехом, страдания о своих грехах — разве не приобретение?

«Не устрашайся, — говорит Иоанн Лествичник, — хотя бы ты падал каждый день, и не отходи от путей Божиих. Стой мужественно, и ангел, тебя охраняющий, почтит твое терпение».

Если же нет этого чувства облегчения, возрождения, надо иметь силы вернуться опять к исповеди, до конца освободить свою душу от нечистоты, слезами омыть ее от черноты и скверны. Стремящийся к этому всегда достигнет тою, чего ищет.

Только не будем приписывать себе свои успехи, рассчитывать на свои силы, надеяться на свои усилия — это значило бы погибнуть и погубить все приобретенное.

«Рассеяный мой ум собери, Господи, и оледеневшее сердце мое очисти яко Петру, дай мне покаяние, яко мытарю — воздыхание и якоже блуднице — слезы».

Мы приходим на исповедь с намерением получить прощение грехов от Господа Бога через священника. Так знай же, что исповедь твоя бывает пуста, бездельна, недействительна и даже оскорбительна для Господа, если ты идешь на исповедь без всякой подготовки, не испытав своей совести, по стыду или другой причине скрываешь свои грехи, исповедуешься без сокрушения и умиления, формально, холодно, механически, не имея твердого намерения вперед исправиться.

Часто подходят к исповеди не приготовившись. А что значит приготовиться? Испытать усердно свою совесть, вызвать в памяти и восчувствовать сердцем свои согрешения, решиться все их, без всякой утайки, поведать духовнику, в них покаяться, и не только покаяться, но и впредь их избегать. А так как часто память нам изменяет, то хорошо делают те, которые на бумагу заносят воспомянутые грехи. А о тех грехах, которых ты при всем своем желании не можешь вспомнить, не беспокойся, что они тебе не простятся. Ты только имей искреннюю решимость во всем покаяться и со слезами проси Господа простить тебе все твои грехи, которые помнишь и которые не помнишь.

На исповеди говори все, что тебя беспокоит, что у тебя болит, не стесняйся поэтому лишний раз сказать и о своих прежних грехах. Это хорошо, это будет свидетельствовать, что ты постоянно ходишь с чувством своего окаянства и препобеждаешь всякий стыд от обнаружения своих греховных язв.

Есть так называемые неисповеданные грехи, с которыми многие живут в течение многих лет, а может быть, и всей своей жизни. Хочется иной раз их открыть духовнику, да уж слишком стыдно о них говорить, так и проходит год за годом, а между тем они постоянно тяготят душу и готовят ей вечное осуждение. Иные из этих людей бывают счастливы: приходит время, Господь посылает им духовника, отверзает уста и сердца этих нераскаянных грешников, и они исповедуют все свои согрешения. Нарыв, таким образом, прорывается, и эти люди получают духовное облегчение и как бы выздоровление. Однако как надо бояться нераскаянных грехов!

Неисповеданные грехи — это как бы наш долг, который постоянно нами чувствуется, постоянно нас тяготит. И на что лучше, как с долгом расплатиться, — спокойно тогда на душе; то же и с грехами — этими духовными долгами нашими: исповедуешь их перед духовником, и на сердце легко-легко станет.

Покаяние на исповеди есть победа над самим собой, есть победный трофей, так что покаявшийся достоин всякого уважения и чести.

(по 1-й части «Откровенных рассказов странника»)

В качестве образца для определения своего внутреннего духовного состояния и для обнаружения своих грехов на исповеди может быть взята и «Исповедь внутреннего человека, ведущая ко смирению», приводимая во 2-й части «Рассказов странника о благодатном действии молитвы Иисусовой», которая цитируется ниже (в несколько сокращенном виде).

Следует, конечно, оговориться, что все нижеперечисленные грехи, погрешения и слабости души могут проявляться не у всякого человека или могут проявляться в различной степени.

Кроме того, нормы воздержания, также как степени развития добродетелей, строго индивидуальны, и у каждого христианина должна быть своя мера в воздержании или проявлении добродетели, зависящая от степени перерождения «душевного» и «внешнего» человека в «духовного» и «внутреннего».

Вспомним, что «все доброе становится недобрым, перейдя известную черту» (о. Валентин Свенцицкий).

Помня об этих оговорках, пусть читающий углубится в нижеизложенное и каждый возьмет из него то, что найдет отзвук в его разуме, совести и сердце.

«Внимательно обращая взор мой на самого себя и наблюдая свое внутреннее состояние, я опытно уверился, что я не люблю Бога, не имею любви к ближним, не верю ничему религиозному и преисполнен гордости и сластолюбия…

1. Я не люблю Бога. Ибо если бы я любил Его, то непрестанно размышлял бы о Нем с сердечным удовольствием. Напротив, я гораздо чаще и гораздо охотнее размышляю о житейском, а помышление о Боге составляет Для меня труд и сухость. Если бы я любил Его, то собеседование с Ним через молитву питало бы меня, наслаждало и влекло к непрерывному общению с Ним.

Но, напротив, при занятии молитвою я чувствую труд… расслабляюсь леностью и готов с охотою заняться чем-нибудь маловажным, только бы сократить или перестать молиться. В пустых занятиях время мое летит бесприметно, а при занятии Богом, при поставлении себя в Его присутствии каждый час мне кажется годом.

Кто кого любит, тот в продолжение дня беспрестанно о нем мыслит, воображает его, заботится о нем, и при всех занятиях любимый друг его не выходит из его мыслей.

А я в продолжение дня едва ли отделяю и один час, чтобы глубоко погрузиться в размышление о Боге…

В беседах о предметах суетных, о предметах, низких для духа, я бодр, я чувствую удовольствие, а при рассуждении о Боге я сух, скучлив и ленив…

Поучение в законе Господнем не производит на меня впечатления, не питает души моей, и я это почитаю несущественным занятием христианина, которым я должен заниматься разве только на досуге…

2. Я не имею любви к ближним. Ибо не только не могу решиться для блага ближнего положить душу мою (по Евангелию), но даже и не жертвую частью моего блага и спокойствия для блага ближнего.

Если бы я его любил, по евангельской заповеди, как самого себя, то несчастье его поражало бы и меня; благополучие его приводило бы и меня в радость.

Но, напротив, я с любопытством выслушиваю повести о несчастьях ближнего, не сокрушаясь о нем, а бываю равнодушным, или, что еще хуже, нахожу как бы удовольствие в его несчастьях и плохие поступки брата моего не покрываю любовью, но с осуждением их разглашаю.

Благосостояние, честь и счастье его не восхищают меня, как собственные, но возбуждают во мне скорее зависть или презрение.

3. Я не верю ничему религиозному— ни бессмертию, ни Евангелию. Если бы я был твердо убежден и несомненно верил, что за гробом есть жизнь вечная с возмездием за дела земные, то я всегда бы думал об этом.

Самая мысль о смерти ужасала бы меня, и я провождал бы эту жизнь как пришелец, готовящийся вступить в свое отечество. Напротив, я и не думаю о вечности.

Если бы Святое Евангелие как слово Божие было с верою принято в мое сердце, то я всегда занимался бы изучением его и смотрел бы на него с глубоким благоговением.

Премудрость, благость и любовь, в нем сокрытые, приводили бы меня в восхищение, я питался бы ими, как ежедневною пищею, и сердечно влекся бы к исполнению его правил.