Современная практика православного благочестия. Том 2 - Николай Пестов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если же плач не истинный, то он отходит от тебя и снова приходит; и это происходит оттого, что помысел твой попеременно то расслабляется, то разгорается.
Когда же теплота сделается постоянною, бывает великое и постоянное умиление, а ему последует и истинный плач, о котором ты должен заботиться, понуждая себя, чтобы получить его».
Следует упомянуть вместе с тем, что покаяние никогда не должно сопровождаться отчаянием, унынием или подавленностью духа.
Прп. Никодим Святогорец пишет:
«Сокрушенное покаяние, которое только мучит и грызет сердце, никогда не восстанавливает души в благонадежное настроение, если не бывает соединено с твердым упованием на милосердие и благость Божию».
О том же так пишет о. Александр Ельчанинов:
«Ужасает не только грех, но и возможное после него отчаяние и уныние. Исаак Сирин об этом говорит: "Не устрашайся, когда бы ты падал каждый день, и не отходи от молитвы. Стой мужественно — и ангел, тебя охраняющий, почтит твое терпение". Вспомним, что говорит Христос в подобном случае — "Иди и впредь не греши" — и только: ни проклятий, ни отлучений. Нельзя поддаваться злому духу, который тянет в большой грех — уныние. Снова и снова надо припадать ко Христу, и Он снова и снова нас примет».
Приложение к главе 23-й
Покаяние «блудного сына»Изглаживает ли покаяние воспоминание о совершенных ранее грехах? Что в дальнейшем переживает «блудный сын» — покаявшийся грешник — по возвращении в дом Небесного Отца? Ниже даются ответы на эти вопросы в очерке на евангельскую тему «Блудный сын».
«Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его.
Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка и заколите; станем есть и веселиться!» (Лк. 15, 20–23).
Кончился пир в доме благого, милосердного отца. Затихли звуки ликования, расходятся званые гости. Вчерашний блудный сын выходит из чертога пира еще полный сладостного чувства любви и всепрощения отца…
За дверями он встречается со стоящим вне старшим братом. В его взоре он встречает осуждение — почти негодование.
Замерло сердце младшего брата; исчезла радость, заглохли звуки пира, перед взором встало недавнее тяжелое прошлое… Что он может сказать брату своему в оправдание? Разве его негодование не справедливо? Разве заслужил он этот пир, эту новую одежду, этот золотой перстень, эти поцелуи и прощение отца? Ведь еще недавно, совсем недавно…
И низко склоняется голова младшего брата перед суровым, осуждающим взором старшего: заныли, заболели еще совсем свежие раны души…
Со взором, просящим милосердия, блудный сын бросается на колени перед старшим братом.
«Брат… Прости меня… Не я устроил этот пир… И не просил я у отца этой новой одежды, и обуви, и этого перстня… Я даже не называл себя более сыном, я просил лишь принять меня в наемники… Твое осуждение меня справедливо, и нет мне оправдания. Но выслушай меня, и ты, может быть, поймешь милосердие нашего отца.
Что прикрывает теперь эта новая одежда?
Вот, посмотри, следы этих страшных (душевных) ран. Ты видишь — на моем теле не было здорового места — здесь были сплошные язвы, пятна, гноящиеся раны(Ис. 1, 6).
Они сейчас закрыты и "смягчены елеем" милосердия Отца, но они еще мучительно болят при прикосновении, и мне кажется, будут болеть всегда…
Они постоянно будут напоминать мне о том роковом дне, когда я с черствой душой, полный самомнения и горделивой уверенности в себе, порвал с Отцом, потребовав свою часть имения, и ушел в ту ужасную страну безверия и греха…
Как счастлив ты, брат, что не знаешь ее, что у тебя нет воспоминаний о ней, что ты не знаешь того смрада и тления, того зла и греха, которые царят там. Ты не испытал духовного голода и не знаешь вкуса тех рожков, которые в той стране надо красть у свиней.
Вот ты сохранил свои силы и здоровье. А у меня их уже нет… Только остатки их я принес обратно в дом Отца. И это сейчас разрывает мое сердце.
Для кого я работал? Кому я служил? А ведь все силы можно было бы отдать для служения Благому Отцу…
Ты видишь этот драгоценный перстень на этих грешных, уже слабых руках. Но что бы я ни отдал за то, чтобы на них не было следов той грязной работы, которую они выполняли в стране греха, за сознание, что они всегда работали только для Отца…
Ах, брат! Ты всегда живешь во свете и не будешь знать никогда горечи тьмы. Ты не знаешь тех дел, которые там совершаются. Ты не встречался близко с теми, с кем там приходится иметь дело, ты не касался той грязи, которой не могут избежать живущие там.
Ты не знаешь, брат, горечи сожалений: на что ушли силы моей юности? Чему посвящены дни моей молодости? Кто вернет мне их? О, если бы жизнь можно было начать сначала!
Не завидуй же, брат, этой новой одежде милосердия Отца. Без нее были бы нестерпимы муки воспоминаний и бесплодных сожалений…
И тебе ли завидовать мне? Ведь ты богат богатством, которого, может быть, не замечаешь, и счастлив счастьем, которого, возможно, не чувствуешь. Ты ведь не знаешь, что такое невозвратимая утеря, сознание растраченного богатства и загубленных талантов. О, если бы все это было возможно вернуть и вновь принести Отцу!
Но имение и таланты выдаются лишь один раз на всю жизнь, и сил уже не воротишь, а время ушло безвозвратно.
Не удивляйся же, брат, милосердию Отца, Его снисхождению к блудному сыну, Его стремлению прикрыть жалкое рубище грешной души новой одеждой, Его объятиям и поцелуям, оживляющим опустошенную грехом душу.
Сейчас пир окончен. Завтра я вновь приступлю к работе и буду трудиться в Отчем доме рядом с тобой. Ты как старший и беспорочный будешь господствовать и руководить мною. Мне же подобает работа подначальная. Мне ее и надо. Эти опозоренные руки не заслуживают иной.
Эта новая одежда, эта обувь и этот перстень также снимутся до времени: в них неприлично будет исполнять мне черную работу. Днем мы будем работать вместе, а затем ты можешь со спокойным сердцем и чистою совестью отдыхать и веселиться со своими друзьями. А я?..
Куда я уйду от моих воспоминаний: сожалений и мыслей о растраченном богатстве, загубленной юности, потерянных силах, рассыпанных талантах, запачканных одеждах, о вчерашнем оскорблении и отвержении Отца — от мыслей об ушедших в вечность и навсегда утерянных возможностях?..»
Глава 24
Достаточно ли искупительной жертвы Христа для прощения грехов христианина?
Всякому имеющему дастся и приумножится.
Мф. 25, 29По вопросу о необходимости деятельного христианского покаяния и выбора себе для этого «узкого пути» есть мнения отдельных сект, «учителей» и книг, которые ведут души христианские по неправильному пути.
Они односторонне устремляют внимание на безмерное милосердие и человеколюбие Бога; они говорят, что спасение дается всем «даром», лишь через одну веру во Христа, через Его искупительную жертву.
Итак, по их мнению, благодушествуй, «покойся, ешь, пей и веселись» (Лк. 12, 19), христианская душа, а свое спасение предоставь только Богу»!
Подобной «теплохладностью» (Откр. 3, 15) заражены лютеране и сектанты. Из известных учителей в христианстве это ложное направление принадлежит, между прочим, Оригену, несмотря на глубину его богословской мысли.
Про него так пишет св. Иоанн Лествичник:
«Будем внимать все мы, особенно же падшие, да не внидет в сердце наше пагубное учение безбожного Оригена. Оно, скверное, выставляло преимущественно Божие человеколюбие, очень по сердцу сластолюбцам».
Может быть, и некоторые из православных думают, как лютеране, что человек оправдывается перед Богом без заслуг и усилий, только благодатью искупительной жертвы Христа.
«И разве не силен Господь прощать грехи только при одном сознании в них согрешившей души, без деятельного подвига покаяния?» — думают они.
Конечно, никакие подвиги и заслуги наши не снимают с нас проклятия первородного греха. Иначе не была бы для всех необходима искупительная жертва Иисуса Христа. И с тех, кто не в силах принести деятельного подвига покаяния, например, при покаянии на смертном одре, Господь очевидно не спрашивает ничего сверх внутренней скорби души о своих грехах.
По этому поводу св. Григорий Нисский говорит:
«Только пожелавший доброго, а к совершению его встретивший в чем-либо препятствие, в силу этой невозможности, в расположении души отнюдь не меньше обнаруживает свое решение, чем через дела».
