Мы остаёмся жить - Извас Фрай

– Пойдём, я покажу тебе одну кофейню, – сказал ему я и добавил, – впрочем, ты и так, наверное, знаешь, про что я. Все якобинцы, анархисты и противники власти с шестьдесят восьмого года встречаются и проводят свои собрания именно там.

Кофейня «Утомлённое солнце» – мы оба прекрасно знали, что означают эти слова.

– Да что ты…

– Ты обязательно должен её увидеть.

Кофейня находилась на несколько улиц левее от Латинского квартала – совсем неподалёку от богатых районов, но и не отдаляясь от бедных.

В былые времена художники и ораторы могли встречаться здесь и обсуждать последние новости, свободно высказывать своё мнение и не опасаться жандармов, в любой миг грозивших вломиться в эти двери. В те прекрасные месяцы кофейня была главным храмом и штаб-квартирой подпольной оппозиции. Но теперь, когда давняя мечта о новой революции свершилась, почти все завсегдатаи кофейни переехали в городскую мэрию и их места заняли пьяницы и гуляки.

Несмотря ни на что, народу в кофейне было больше, чем когда-либо; хозяин и несколько официантов едва успевали разносить заказы. И если раньше здесь было шумно, то теперь – гам стоял такой, что невозможно было услышать даже собственные мысли.

– Что-то это не похоже на место, где зародилась революция, – сказал Фридрих, когда мы зашли внутрь, – но мне нравится.

Он снял шляпу и закричал на всю кофейню:

– Товарищи, да здравствует Коммуна.

– Да здравствует Коммуна! – раздался крик в ответ.

– Здесь всё слишком изменилось. Прошло всего несколько часов.

– Давай лучше покурим на крыльце – внутри нам всё равно протолкнуться не дадут.

Так мы и поступили.

Хозяин, знавший меня уже не один год, всё равно вынес нам две чашки с кофе, за что я наградил его однофранковой монетой. За эти деньги можно было позволить себе целый обед в какой-нибудь дешёвой забегаловке, но я не мелочился.

– Я бы вынес вам стол и стулья, – развёл в стороны руками хозяин, – но вы сами видите – всё занято.

– Ничего. И без них обойдёмся, – и я добавил, – а ведь эта толпа бушует уже третий день на улицах. Теперь вот к вам пожаловать решили.

– Пока платят – не выставлять же их.

– Интересно, откуда у них деньги, что хоть целый дворец возвести можно?!

Но на этот вопрос, естественно, ответа не последовало. А сам хозяин – удачно скрылся где-то в гуще толпы.

Я засмолил папиросу и сделал первый глоток кофе; Фридрих тем временем вовсю дымил своей трубкой.

– Вижу, великий революционер ещё не отвык от роскоши.

– Перестань; настанет время – каждый сможет позволить себе маленькие радости жизни. Как ни крути – от своей семьи человеку всё равно никак не избавиться. Особенно, если она, к несчастью, так богата, влиятельна и знаменита.

Он перешел на шепот, разделавшись одним глотоком с доброй половиной чашки:

– А эта мадмуазель и месьё в соседнем окне… Прости, что спрашиваю сейчас, но они выглядели настолько буйными и страстными, что я просто не мог тогда не остановиться у твоего окна.

– А я ведь думал, что это ты меня заметил.

– Нет, тебя-то я конечно рад видеть тоже. Но эти двое – особенно мадемуазель… Париж, что и говорить – люди здесь более открыты.

– Не засматривайся на неё, – и тут я поймал себя на ревнивом тоне, – её кавалер – мой лучший друг в этом городе. Конечно, я тебя с ними познакомлю. Но Жорж на штык посадит любого, кто только посмеет обидеть её.

– Конечно! Я ни о чём таком и подумать не мог.

А я мог – стыдно признавать, пусть даже и перед собой. Я нарочно отпугивал Фридриха взрывным характером Жоржа – он хоть и служит в национальной гвардии, настоящего ада сражения ещё не видал и был таким себе примером детской наивности.

А Мария – в ней было нечто волшебно-человеческое и правдивое. То самое свойство, что в глазах других и старуху запросто может превратить в девочку. Этим она притягивала всех, кто её окружал; и даже тех, кто видел её впервые. Но это, конечно, было лишь первым впечатлением. Чем ближе ты подбираешься к ней, тем больше понимаешь, сколько слоёв скрывается под её невинно чистой кожей. Дьяволица, принцесса; невинная и распутная – это всё была она. И как только такой герцогине сердец было достаточно одного Жоржа – маленького и наивного солдата, которого вскоре неизбежно позовёт за собой судьба в преисподнюю передовой?! Ей нужен был такой как я – опытный, мудрый и видавший больше, чем кто-либо из людей. Она нужна была мне – разбавить собой серую горечь бесконечно тянущихся вдаль дней. Я должен был ждать, пока они закончат свой танец вдвоём, чтобы втиснуться в него в самый подходящий момент. Ждать, а затем появляться вовремя – это то, чему я учился не одно столетие и в чём достиг несравнимого совершенства. И Фридрих – мог помочь мне в этом по-своему.

– Буржуйка?

Мой немецкий друг вернул меня на землю.

– Что, ещё раз?

– Буржуйка она? Или из наших?

– Даже не знаю, что ты можешь иметь ввиду под «из наших», но семью её, до недавнего времени, можно было назвать состоятельной. Она член комитета женского самоуправления.

– Ясно. А она знает, за кого она будет голосовать?

– Ты про что?

– Про выборы в новое правительство.

– А разве власть себе в руки не забрал Центральный комитет национальной гвардии?

– Да, но на собрании комитета было решено, что правительство будет составлено согласно решению народа. Завтра будут проходить выборы. Я думал, об этом знают все.

– Завтра посмотрим.

– Надеюсь, ты не станешь доверять такие важные решения, как выбор правительства, воле случая.

– Знаешь ли, дорогой Фридрих, мой богатый жизненный опыт – не раз убеждал меня в том, что самые важные решения – лучше всего принимать по мановению судьбы, вверяя их случаю или настроению. Ведь эта революция тоже, хоть и готовилась годами – произошла по чистой случайности.

Внезапно, я ощутил усталость. У меня закружилась голова, закололо в желудке и стало скрипеть в ногах. Я понял, чем для меня могла обернуться революция – долгожданной смертью. И тогда мне было невыносимо хорошо, хоть я и понимал, что хоть сейчас могу потерять сознание и свалиться с ног.

– Тебе нехорошо? – спросил Фридрих, – я просто думал обговорить политику с мадмуазель и её кавалером, если ты познакомишь меня с ними сегодня… Да что с тобой?

– Всё в порядке – просто немного устал, – отмахнулся я, – все эти революции и свержения власти