Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

— Он найдет тебя, куда бы ни поехала ты! — огрызнулся Ежи. — И тройка-пяток дней тут не препона. Он найдет тебя! Даже в Московии! Одумайся, Кася! Ведь голову в петлю сунет!

— Нет нужды ему за мной ехать, — отрезала Ксения, решив уйти от разговора этого тягостного для него, укрыться в спаленке. Ведь ее решимость стала таять, как снег по весне, стоило только Ежи слова сказать те самые, что она так желала слышать. — Напиши ему в грамоте своей, что нет ему нужды мать сыну возвращать. По своей воле оставляю земли эти, не силком тащат.

Уже сидя на постели и глядя в угол на лики святые, освещенные тусклым светом лампадки, Ксения услышала, как выехали со двора холопы, посланные текунами разыскать пана Заслаского в Варшаве ли или в Заславе. Не успеют текуны к сроку, подумала она. Уедет она из этих земель обманными путями. А после и искать-то нужды нет…

В ту ночь Ксения не спала. Воскрешала в памяти каждый день, проведенный в этих землях, каждое слово сказанное, каждый жест. Ныло сердце, но молчало, не смея перечить разуму, который неустанно приводил доводы, отчего ей ехать нужно. Сложила аккуратно в торбу нехитрый скарб свой: рубахи из тонкого полотна, юбку и шнуровку на смену, небольшой лик Богородицы, дарованный ей когда-то Влодзимежем. Она увезла этот образ из земли отчей, настала пора тому возвращаться обратно.

Взяла с собой в торбу и рубаху маленькую, в которой когда-то Андрусь по двору бегал. В память о том, что оставляет здесь, за спиной, уезжая.

А вот большую мужскую рубаху не сложила, оставила, словно отрекалась от прошлого своего. Андруся она желала вспоминать, а вот мысли о Владиславе причиняли ныне такую боль, что воскрешать память о нем в той стороне она не желала. И платье оставила то самое, из дивного переливчатого шелка, в котором когда-то встречала Рождество в Заславском замке и которое валялось на полу спальни ордината в ту последнюю ночь. Каждый поцелуй тогда, каждое касание руки словно огнем были выжжены на сердце, и Ксения подозревала, что даже если она оставит все свидетельства ее любви здесь, она никогда не забудет. Не сможет.

В гриднице, когда она вышла из своей спаленки, сидели, словно воробьи на жердочке, подле друг друга на лавке Ежи и Эльжбета. Он хмурил брови и дымил чубуком, а она дремала, положив голову ему на плечо, ладонями прикрывая большой живот. Когда тихонько скрипнула дверь спаленки Ксении, они оба повернули к ней головы, взглянули на вошедшую в гридницу и так не отводили глаз, пока она переступала порог.

— Знать, верно, едешь, — проговорила Эльжбета, при помощи Ежи поднимаясь на ноги, и заплакала беззвучно, когда Ксения кивнула в ответ, сглотнув внезапно образовавшийся в горле комок слез.

— Ты прости меня, Касенька, коли я виновна пред тобой, — проговорила она после того, как поплакав у плече друг друга, женщины прощались у порога гридницы. — Я к тебе душой прикипела, как дочери своей. Да только как с дочерьми-то беседы вести, так и не научилась — мальцы только были у меня. Святая Дева да не оставит тебя, моя хорошая, добрая девочка! Она поможет тебе, направит на путь истинный, куда бы тот не вел. И помни, Кася — коли Московия для тебя землей отчей была предназначена была по праву рождения, то эта земля матерью пыталась стать. Пусть не родной, пусть била когда-то, но и хорошее пыталась принести тебе, не только худое. И я верю, что стала бы она тебе не менее родной, коли б осталась ты…

— Спаси и сохрани тебя Господь, Эльзя, — прошептала Ксения, в последний раз обнимая ту, целуя троекратно в щеки на прощание. — И дитя твое тоже пусть хранит. Я буду молиться за вас. Каждый день. И Андруся… Андруся моего береги, коли доведется то. И скажи ему, что мамина любовь всегда будет с ним. Где бы ни был он. И где бы ни была я…

— Кася… — начала Эльжбета, но Ксения прочитала по глазам, что та начнет ее уговаривать остаться, переменить решение, потому и резко развернулась, шагнула за порог, а после из сеней — на двор, где холоп уже держал узду оседланной Ласки.

— За лошадь, дар твой, благодарю тебя, — проговорила она Ежи, ступившему на двор вслед за ней.

— Я провожу тебя до места, — упрямо повторил Ежи то, что твердил неустанно, пока они в доме были. Но и как и прежде, Ксения покачала головой. Кто ведает, что случится, коли московиты с ляхами лицом к лицу встанут? Стерпит ли Ежи, что брат тайком в его землях ходил? Уймут ли и брат, и пан отец названный обиды, что в душе каждый лелеет?

— Я одна поеду. Так надобно, — а потом даже ахнуть не успела, как сгреб ее в объятия Ежи, сжал в руках, пряча подозрительно блестевшие глаза свои в меховом околыше ее шапки.

— Ну, заноза ведь в заднице ты, Кася! И чего тебе не сидится-то на месте да не ждется? Я чую то, приедет он за тобой, настанет день… Что скажу я ему тогда? Ты всегда была той занозой для него. Только в сердце засела… да глубоко села, ничем ту занозу не вытащить! Подожди, откажись от пути в Московию…

— Я уже решила, Ежи. Прости меня, — она поцеловала его в щеку, колючую от седой щетины, провела пальцами по его лицу. — Ну, прощай, пан отец. Будь здрав. Пусть хранит тебя Господь, пусть оградит от худого!

Уже повернулась к Ласке, чтобы в седло сесть, но вдруг снова взбежала по ступеням, обхватила шею Ежи руками, прижалась к нему и прошептала в ухо:

— Ты стал мне отцом, и берег меня, как ласточку свою. Прости меня, если что не так творила, и за боль прости, что чинила тебе невольно. Теперь тебе иное дитя беречь, пан отец, а обо мне не думай. А коли он когда приедет, то скажи ему… скажи ему…

Но слова не находились, а невыплаканные слезы с силой давили на грудь, мешая дышать. Потому Ксения просто еще сильнее обняла старого шляхтича, расцеловала его лицо и так же быстро сбежала по ступенькам крыльца, а потом, не оглядываясь, направила Ласку быстрым шагом со двора.

— Касенька… — позвали из-за спины. Это Эльжбета вышла на крыльцо, заливаясь слезами, но Ксения только хлестнула Ласку. Я не Кася, не Катаржина. Я Ксения, дева из Московии…

Едва оказалась за воротами двора, едва поехала по длинной улочке меж дымов, как с постепенно светлеющего неба повалил белыми крупными хлопьями снег, затрудняя обзор. Не видно было ни вперед, ни назад шагов на два десятка. Словно сама погода поворачивала ее назад, заставляла отложить выезд. Придется переждать снегопад в сторожке, подумала Ксения, и поймала себя на том, что не ощущает разочарования при этой мысли, а какое-то странное удовлетворение.

Это были снежинки, что таяли, попадая на горящие от волнения щеки Ксении, или это были слезы? Она и сама бы не могла ответить ныне. Каждый шаг лошади через снежную стену удалял ее от прошлого, каждый шаг отгораживал от самого дорогого, что только было в жизни. Нет, она более никогда не сможет пустить в свое сердце иного мужчину, думала с грустью Ксения. Потому что он будет иным. Не Владиславом.

А потом пришли воспоминания, закружили вокруг, мешая забыть. Губы словно чувствовали вкус губ, а руки помнили прикосновения. Еще бы раз… только раз… подумалось вдруг Ксении, когда за стеной снега показалась темнота леса. Коснуться его… да хотя бы просто увидеть, услышать голос Владислава.

— Ты оглохла разом? — вдруг раздался крик где-то сбоку от Ксении, и она, вздрогнув от неожиданности, придержала Ласку. Всадник в темном кунтуше объехал ее и перегородил путь вороным валахом. На Ксению зло взглянули из-под собольего околыша темные глаза Владислава.

— Ты оглохла? — переспросил он хрипло, а она только моргала, растерянно глядя на него пытаясь понять, откуда он появился. А потом протянула руку и коснулась того, до чего только и смогла дотянуться — до ушей вороного, который тут же вскинул голову, пытаясь ухватить ее пальцы своими длинными зубами.

— Ты тут! — наконец-то осознала Ксения, чувствуя, как враз вдруг становится тело мягким, а сердце встрепенулось и стало биться в груди с невиданной силой.

— А ты думала, я тебе привиделся? — снова зло и резко проговорил Владислав, придерживая разгоряченного коня, которому после той быстрой скачки, что была этой ночью, не стоялось не месте. — Куда едешь? В какую сторону дорогу выбрала? А говорила давеча иное совсем… Снова лгала? За тобой не угнаться вовсе. Пока я делаю шаг вперед, ты уже на два в сторону ушла. Как и ранее, разве не схоже? Так куда путь держишь?