Всему свое время - Лариса Уварова

Семилетний мальчишка не мог понять, отчего так случилось, что отец их оставил, что заставило его совершить такой поступок. И он мучился от этого непонимания, от того, что слишком мал еще и отец с матерью не могут ему объяснить причину развода. Ведь, казалось, все было хорошо или он чего-то не замечал? Валерка еще долго не знал, почему они разошлись.

Матери тогда было тридцать пять лет, и она еще выглядела хоть куда — светлые длинные волосы, матовая кожа, голубые глаза, аппетитные формы. Вот с этих самых форм все и началось…

В конце сентября Валерка поехал на выходные к бабуле. Она жила в двадцати километрах от города, в небольшой деревеньке, и Валерку туда подвез сосед по подъезду, дядя Саня, чьи родственники обитали там же. Валерка замечательно провел два дня и, переполненный радостными впечатлениями от того, что бабулин сосед, дед Иван наконец-то взял его с собой на рыбалку на острова, вернулся все с тем же дядей Саней домой. Ему не терпелось поделиться с матерью своим восторгом.

Валерка открыл дверь своим ключом, влетел в комнату и тут же замер как вкопанный. Мать лежала на кушетке, полуприкрыв глаза, а над ней пыхтел какой-то волосатый мужик. Валерка глазам своим не поверил. «Что они делают голые?» — бешеным пульсом забилась в голове мысль.

— Мам… — хрипло протянул он, не в силах выносить отвратительной для его детского сознания сцены.

— А, Валерочка, — как-то пропела она, открыв глаза, — ты вернулся, сынок? — И криво улыбнулась.

Мужик поднял косматую голову, глянул на Валерку пьяным, каким-то звериным взглядом, и с ненавистью прошипел:

— Убирайся, щенок!

У Валерки навернулись слезы от незаслуженной обиды, и он выбежал из квартиры, с силой хлопнув дверью. До темна просидел во дворе, в беседке, задыхаясь от рыданий и пытаясь понять, что же там происходило, почему мать позволила этому чужому дядьке не только лапать себя, но и выгнать его, Валерку? Под конец, когда уже стемнело, совсем обессилев от слез, но так и не найдя ответов на мучившие его вопросы, Валерка, крадучись, вернулся домой. Осторожно открыл дверь, шагнул в квартиру, постоял в полутемной прихожей, прислушиваясь. В доме было тихо. Он заглянул в комнату. Мужик исчез, а мать спала на кушетке, ничуть не стесняясь своей наготы, только слегка прикрывшись простыней.

В полумраке Валерка пробрался в свою комнатку и забился в угол как волчонок. Он просидел там полночи и только потом, когда сон его сморил, перебрался на кровать, уснул как убитый, не раздеваясь, не разбирая постели.

С этого дня ненависть в его душе стала медленно перевешивать любовь.

Так мать начала припивать и водить в дом мужиков.

Валерка, когда было тепло, шатался по улицам, а когда похолодало, пропадал у друзей. Об успеваемости в школе и речи быть не могло. И в конце ноября его учительница, озабоченная Валеркиными отметками, сама пришла к Тамаре — на вызовы в школу и на родительские собрания она никак не реагировала. Валерка пару раз показал ей свой дневник, но мать только пожала плечами. После этого он и вовсе перестал это делать. Она вообще не интересовалась его жизнью, его учебой.

Учительница Зинаида Васильевна ждала ее, ждала и однажды под вечер пришла сама. Мать, слава Богу, еще не выпила. Валерка сидел в своей комнате и настороженно прислушивался к их разговору. Зинаида Васильевна была женщиной мудрой, проницательной. Она поняла Тамарино состояние, чисто по-женски ее пожалела, участливо с ней поговорила. Валерка тогда мало что понял из их беседы, только что учительница маму жалела и уговаривала подумать о сыне. А мама лишь тихо плакала.

Но после этого мать пить перестала, перестали в их доме появляться и чужие дядьки. Мать, казалось, окончательно взялась за ум — интересовалась учебой сына, делала вместе с ним уроки, даже ходила на родительские собрания. А вместо многих мужчин у нее появился один, постоянный, переехавший к ним в дом — невысокий, щуплый и лысоватый дядя Слава.

Валерка с удивлением наблюдал за тем, как он обживался в их квартире, как по-хозяйски расхаживал по комнатам в отцовских тапочках, чуть ли не на четыре размера ему великоватых, как сидел за ужином во главе стола, словом, пытался делать вид, будто так было всегда. Валерка, конечно, сравнивал его с отцом, и сравнение это было явно не в пользу дяди Славы, но мать не пила, и этого ему было достаточно. Он подтянулся в школе, перестал пропадать вечерами у друзей и даже научился стойко сносить снисходительный тон дяди Славы.

Так прошло пять месяцев, Валерка понемногу расслабился и жалел теперь мать только потому, что больно уж даже на его, мальчишеский взгляд, неказист был дядя Слава. А потом приехал отец.

Он ввалился в квартиру как-то под вечер, здоровенный голубоглазый великан, светловолосый и усатый — ни дать ни взять, русский витязь.

— Папка! — задохнулся от радости Валерка и, подлетев, повис у него на шее.

— Здорово, сынок! — подхватив сына на руки, улыбнулся отец. — Как ты тут? — Он неловко чмокнул Валерку в щеку и присмотрелся к нему внимательнее. — Вырос, вырос! — заметил довольно, а потом, отпустив Валерку с рук, спросил: — А мамка где?

— Сейчас придет! — все еще в радостном возбуждении ответил Валерка, не сводя обожающего взгляда с отца. — Она в магазин пошла! — Он обнял его, обхватив руками за пояс, и так, казалось бы, и не отпускал.

— Соскучился? — добродушно поинтересовался отец. — Ну сейчас, подожди, только разденусь.

Из ванны выглянул испуганный дядя Слава.

— Простите, — промямлил он, совершенно потерявшись от внушительных габаритов гостя, — с кем имею честь?

— С хозяином этой квартиры, — громоподобно отозвался отец и, прищурившись, оценивающе оглядел дядю Славу. — Назаров Николай Васильевич, — и протянул руку.

— Очень приятно, — как-то просипел дядя Слава, пожимая большую отцовскую ладонь. — Вячеслав Геннадьевич.

И тут пришла мама. Она остановилась в дверях, и ее голубые глаза как-то сразу заблестели. «Это слезы», — подумал Валерка, переводя взгляд с отца на мать и обратно.

— Здравствуй, Тамара, — проговорил отец. Она только сдержанно кивнула, но Валерка видел, как задрожали ее руки. — Ты, сынок, — обратился отец к Валерке, — пойди пока в свою комнату. Поговорить нам надо с твоей мамой, Потом я к тебе зайду, — он подмигнул ему. Валерка послушно кивнул и поплелся к себе, услышав еще, как отец добавил: — Пойдем на кухню, что ли? И ты, Вячеслав Геннадьевич, тоже.

О чем они там говорили, для него так и осталось тайной. Только спустя два часа отец вышел из кухни и, позвав Валерку, усадил его к себе на колени, сказал:

— Что ж, сынок… — Он вздохнул и погладил сына по голове. — Понимаешь, какие дела… Теперь у меня другая женщина.

— Вместо мамы? — спросил Валерка, глядя ярко-синими глазами в голубые отцовские.

— Да, получается, что так… — кивнул отец. — И живу я теперь другой жизнью. Ты потом, когда вырастешь, может быть, меня поймешь. Не хотелось бы, — он отвел глаза, — чтобы ты держал на меня зло.

— Держал зло? — повторил Валерка, наморщив лоб. — Ты хочешь, чтобы я на тебя не злился? — сама мысль о том, что он может злиться на отца, казалась ему до того абсурдной, что он даже улыбнулся.

— Что? — спросил отец.

— Я не злюсь на тебя, папа, — серьезно, очень серьезно ответил сын. — Только теперь мы совсем не будем видеться?

— Нет, что ты, — облегченно проговорил отец. — Наоборот. Тебя это не должно огорчать, потому что ты теперь сможешь все каникулы проводить у меня. Если, конечно, захочешь. Что скажешь на это?

— Каникулы у тебя? — Валеркины глаза загорелись. — Конечно! — и он прижался к отцовской груди.

— Маленький ты у меня еще, — снисходительно, но нежно сказал отец и погладил сына по волосам. — Что ж, лады. Летом я тебя жду. Договорились?

Валерка радостно кивнул.

Отец уехал. После его визита мать выгнала дядю Славу. В тот же вечер выгнала, со скандалом. Валерка ретировался из дома к соседу Вальке, как только понял, что предстоит ссора. А когда вернулся уже в десятом часу, дяди Славы и след простыл, а мать сидела на кухне, у окна и молчала.

— Мам… — протянул Валерка, не решаясь войти на кухню.

— Чего тебе? — спросила она равнодушно, даже не повернув головы.

— Да так… — ответил он. — Я спать пошел.

— Иди, — пожала она плечами.

Валерка еще немного постоял, но так и не осмелился подойти к ней, обнять. А ему хотелось этого. Хотелось приласкаться к ней, но вот странное дело — обнять отца он мог, а ее, мать, нет. Не мог даже к ней подойти. Да и ее ласки, если и были когда-то, уже им забылись. Он вздохнул и отправился спать. Но уснуть не мог долго, все ворочался в постели, прислушивался к звукам. Мать что-то делала на кухне, а потом снова наступила тишина, и Валерка, отчего-то смертельно перепугавшись, не выдержал, соскочил с постели, прокрался к кухонной двери. Мать сидела за столом, а перед ней стоял стакан и бутылка уксуса. Она так внимательно смотрела на эту бутылку, словно ждала от нее какого-то ответа на долго мучивший ее вопрос. Потом, решившись, налила уксус в стакан. Руки ее при этом дрожали. Она взяла стакан, но снова поставила его перед собой. Встала, подошла к окну и долго вглядывалась куда-то далеко, в темную улицу. Наконец резко развернулась, снова подняла стакан, но, зажмурившись от запаха, закрыв нос рукой, вылила его содержимое в раковину.