Почтовые открытки - Энни Пру

Мэри-Магг была шахтой, работавшей в месте залегания твердых пород. Старинная дробилка откалывала низкосортную руду от пласта, а полотно конвейера доставляло ее в помещения, где золото отделяли от блестящих фрагментов скалы. Много золота миновало толчею[29]. На всех крупных разработках уже перешли на новые шаровые или стержневые дробилки. Мэри-Магг была не из тех шахт, где работали высокооплачиваемые «братцы Джеки»[30], все эти твердолобые корнуольцы трудились где-нибудь в Южной Дакоте, на Хоумстейке[31], где своими белыми, не знающими солнечного света ртами выговаривали себе условия, чтобы озолотиться от тамошних скал, подчиняли остальных горняков своей воле и заставляли их выколачивать металл из камня, пусть даже кровавой ценой; или в Мичигане, на Анаконде, выдалбливая из камней медь со свойственной им суровой неукротимостью: вместо сердца – горящий уголек, кулаки – из гранита, сами – сладкоречивые и охочие до крови. Никто из них не работал на Мэри-Магге. Для нее их труд был слишком дорог.

Магг, маленькая разработка, которая привлекала к себе изгоев и калек, была на 30 процентов пустопорожней – и в смысле золота, и в человеческом смысле, как выражался Дево. Но никогда нельзя было сказать заранее, на что здесь можно наткнуться и кто в итоге может стать миллионером. «В том-то и беда», – сказал Берг, когда Дево его не слышал; они-то знали: маленькая Мэри-Магг сама была калекой.

Берг привязал Перлетт к сосне и налил ей в таз воды из бурдюка. Он молча смотрел мимо Лояла. В облике Берга было нечто брутальное, притом что он обращался с мулицей ласково и вечно что-то бормотал ей. У него были выцветшие усы, как два увядших буковых листка, свисавших из-под ноздрей. Таз все лето имел и второе предназначение. В нем он мылся вечером, перед тем как спускаться вниз. Лоял скорей бы сдох, чем стал мыться в Перлеттовых слюнях, но Берг не мог обойтись без мытья в конце рабочего дня. Для человека, когда-то занимавшегося фермерством, он был слишком привередлив. Утверждал, будто его веснушчатая кожа свербит после целого дня, проведенного среди камней. Однажды, ясным февральским днем, когда светлое время суток заметно удлинилось, он вышел из шахты в конце смены и развел костер на груде камней, потом, когда огонь затух, выгреб угли и воздвиг над раскаленными камнями навес из жердей и двух кусков брезента, которыми обычно накрывал Перлетт. Его голые ноги и руки длиной своей напоминали поршни от колес локомотива. Все наблюдали, как он в сумерках выскочил из своей доморощенной сауны – светящийся столб, окутанный пропахшим мулицей паром. Бросившись на землю, он стал кататься в снегу, пока не покрылся инеем и не стал похож на обсыпанный сахаром пончик.

– Одно слово – варяг, – сказал тогда Дево.

Булькающие звуки двигателя эхом метались туда-сюда между Медным пиком и плоскостью горной выработки под Мэри-Маггом. Грузовики и легковые машины судорожными рывками взбирались на уровень выше Лемона. Разворотный круг и стоянка для машин находились на сотню футов ниже входа в шахту. Грубые ботинки горняков топотали по тропе, слышались смех, кашель и звуки плевков. Сначала появлялись шляпы, потом головы и плечи, подпрыгивающие на каждом шагу. Лоял видел блестящие струйки крови, уже вытекавшие из мясистых ноздрей Огурца, и его руку, держащую пропитанную кровью тряпку, которой он промокал их. Никто не мог выговорить его неудобопроизносимого иностранного имени. Ближе всего по звучанию было слово «огурец». Дево бросил окурок на землю и затоптал его своей маленькой ступней, но дым все еще поднимался вверх.

– Ему надо бы найти другую работу, раз он не переносит высоты, – сказал он. – Меня тошнит, глядя на его красные сопли. – Дево сказал это, когда Берг не мог его услышать, тот утаптывал свою «кофейную» площадку и протирал изнутри кастрюльку пучком травы. Дево повысил голос: – Это поденщики. Те, которые на подряде, знают, где работают.

Берг и Огурец два года протрубили вместе. Лоял был новичком, перешел к ним из породоуборочной бригады с почасовой оплатой, договорившись с Дево.

– Мне нужен шанс заработать больше, чем я зарабатываю сейчас. Я коплю на ферму. Возьмите меня в бригаду контрактников, а? – Он не мог сдержать дерзости в голосе, давая понять Дево, что Мэри-Магг для него лишь промежуточное звено между сегодня и завтра.

– Ну, не знаю, эти ребята сами составляют свои бригады. Кстати, тебе должно хватать того, что ты зарабатываешь, у тебя ведь ни жены, ни детей. – Тем не менее, он сказал что-то Бергу, и тот кивнул.

Разговоры Берга сводились к воспоминаниям о погоде, земле и сезонным работам на его бывшей ферме, он вел их с буйволоподобным Огурцом; ворчливый фриз[32], в свою очередь, заикаясь, талдычил что-то про корабли, детей и дом. У него был расщепленный большой палец, огромный, широкий, с двумя грязными ногтями, налезающими друг на друга. Лоял помалкивал.

Жене ненасытного Огурца редко удавалось накормить его досыта. Он съедал громадные куски свинины, крекеры, клинья сыра, потом жадно набрасывался на бутерброды в ланч-боксах с выпуклыми крышками и, проглотив кусок, всегда облизывался, как собака на пикнике. Как-то Лоял угостил его овсяным печеньем, которое принес с собой из пансиона, от Дэйва. Старик Дэйв, продавец аккордеонов и гармоник, хорошо зарабатывал на этом, пока его не охватила золотая лихорадка и он не ударился в золотоискательство. Пьяное падение закончилось переломом таза.

– А что еще делать в субботу вечером, кроме как напиться и сломать себе задницу? – вопрошал он.

Кости срослись неподвижно, как отлитая из металла конструкция, поэтому он ходил, словно цирковая собака на задних лапах. Всю оставшуюся жизнь ему было суждено работать поваром в лемонском пансионе. В печенье он добавлял кедровые орехи.

– Это придает ему вкус ничуть не хуже ваших снобских фаршированных оливок и черной икры, – говаривал он.

Несколько дней спустя Лоял нашел печенье на каменном выступе у тропы, ведущей вниз по склону. Сначала он сказал себе, что Огурец положил его там и забыл, но потом припомнил, как Огурец и Берг сдавленно хихикали на обратном пути, и в горле у него застряло злобное ругательство. Мое угощение недостаточно хорошо для него, видите ли! Проклятый иностранец.

У Огурца была куча странных привычек. Возвращаясь в Лемон после смены, они заглядывали, бывало, в «Ульманс пост», промыть горло от каменной пыли.

– Принесите-ка мне «Рыжую лису», – сжимая деньги в кулаках, засунутых в карманы, рассеянно бормотал Огурец в спину тем, кто выходил из машины. Кто-нибудь приносил ему бутылку. Огурец брал пиво, прикладывал край крышки к рамке спущенного окна,