Око флота - Ричард Вудмен

День клонился к вечеру когда Дринкуотер, утомленный долгим путешествием и тряской на Большой Северной дороге, добрался до Барнета. Оттуда он направился в Манкин-Хэдли и подошел, наконец, к маленькому домику.

Любовь, которую он чувствовал к Элизабет, усиливала в нем желание повидаться с матерью и братом. Притягательная атмосфера ее дома напомнила ему про родной очаг, а переживания Бауэра обострили желание повидаться со стареющей матерью. Задерживаться в Фалмуте не велели приличия, но он чувствовал, что не в силах вступить снова на палубу этой проклятой брандвахты. Не взирая на усталость, Натаниэль был доволен собой. Свобода и независимость, которыми он пользовался на борту «Алгонкина» и яхты Тринити-Хауза, не прошли для него даром, чувство ответственности за приз закалило его характер. Растущая привязанность к Элизабет, такая сильная в своей основе, давали ему равно надежду и уверенность, изгоняя прочь многие страхи, терзавшие его прежде. Перемена в его взглядах нашла и материальное выражение. Заимствуя небольшую толику из доли короля на «Алгонкине», он терзался стыдом, поскольку обычаи войны шли в разрез с его представлениями о морали. Но честно заработанные гинеи Кэлверта, и, что еще важнее, сертификат об экзамене на должность помощника штурмана, предоставляли ему ту степень независимости, о которой он раньше не мог и мечтать. Подходя к материнскому порогу, он согревал себя мыслями об этом.

Дринкуотер постучал и открыл дверь. Позже, когда у него появилось время поразмыслить, он понял, что пришел вовремя. Радость матери была омрачена только краткостью его визита. У него же зрелище ухудшающегося здоровья и нарастающей бедности матери вызвало печальные чувства. Он не задержался в доме надолго. Поговорив с матерью и почитав ей, он, пользуясь тем, что она заснула, выскользнул за дверь и направился попросить ректора найти в Барнете кого-нибудь, кто мог присмотреть за матерью. Здесь пригодились гинеи Кэлверта. От ректора Натаниэль узнал, что Нэд теперь не частый гость в Манкин-Хэдли. Брат, одержимый любовью к лошадям, нашел работу конюха в Вест-Лодже, где и живет невенчанным с одной из тамошних служанок, грозя окончательно разбить сердце матери. Покачав головой, ректор проворчал: «что отец, что сын…», — но подвинул к себе золотые и обещал позаботиться о миссис Дринкуотер.

Натаниэль сидел в тишине, наблюдая, как пыль играет в лучах солнечного света, падающего через окно. Завтра ему предстоит ехать в Плимут. Он чувствовал подавленность и беспокойство. Мать задремала, и, вспомнив о своих обязанностях, он продолжил письмо Нэду. Оно было написано коряво, но в его строках читалась недавно усвоенная молодым человеком властность.

— Что ты делаешь? — голос матери вывел его из задумчивости.

— Ах, мама! Ты проснулась… Я только пишу Нэду, чтобы он лучше заботился о тебе.

— Милый Натаниэль, — с улыбкой промолвила она. — Разве ты не можешь остаться подольше?

— Мама, я должен вернуться на службу, я уже…

— Ну конечно, дорогой… Ты ведь теперь королевский офицер. Я понимаю…

Она протянула руку, и Натаниэль опустился на колени перед ее креслом. Он чувствовал, как скованная подагрой рука коснулась его волос. Он не мог найти слов, подходящих случаю, да и говорить их было незачем.

— Не будь жесток к Эдварду, — тихо сказала она. — У него своя жизнь, и он так похож на своего отца…

Натаниэль встал, склонился над матерью, поцеловал ее в лоб и отвернулся, чтобы скрыть слезы.

Когда утром он вышел из дому, было еще темно. Ему было невдомек, что мать слышала, как он уходит. И только когда за ним закрылась дверь, она заплакала.

Глава двенадцатая. Новый приказ

Ноябрь 1780 — январь 1781 гг.

Дринкуотер снова взошел на борт «Циклопа» в последний день октября 1780 года. Корабль стоял на рейде Плимута уже несколько дней, принимая пресную воду и собирая призовую команду, так что история с «Алгонкином» опередила мичмана, рассказанная устами Хэгена и прочих. Так что Дринкуотер ощутил себя чет-то вроде героя для нижней палубы, где его репутация и так была высока после истории с Моррисом. Последний, впрочем, частично восстановил свое прежнее положение в кокпите. В этом ему помогло отсутствие Дринкуотера, а также прибытие на фрегат пополнения в лице нескольких юных мичманов, сделавшихся новыми жертвами Морриса. Однако в одном из новичков Дринкуотер быстро разглядел возможного союзника. Мичман Крэнстон, молчаливый парень лет тридцати, был не из тех кому пришлись по душе зазнайство и задиристость Морриса. В прошлом простой матрос, Крэнстон проложил себе путь наверх только благодаря своим способностям. Его отличали ум, жесткость и прямолинейность. Дринкуотер сразу почувствовал к нему расположение. Ему понравился еще один из новичков, но более юных. Мистер Уайт был бледным, щуплым парнишкой лет тринадцати, и сразу же сделался мишенью для нападок Морриса. В ближайшие недели переполненный кокпит, обитатели которого столь разнились по возрасту и привычкам, обещал стать ареной ссор и раздоров.

К концу ноября капитан Хоуп счел подготовку к новому походу законченной, и фрегат покинул Плимут, направляясь на юго-запад, к месту прежней дислокации. Погода все время стояла отвратительная. Уныние становилось день ото дня все сильней: внизу было неютно и тоскливо, наверху ждала беспросветная работа. Неизбежными последствиями стали мелкое воровство, драки, нарушения субординации и пьянство. Когда пороли человека, попавшегося на краже, Дринкуотер подумал, не тот ли это парень, который так помог им тогда на «Алгонкине»? Он уже привык к подобному зрелищу, и оно не слишком волновало его, хотя ему было известно о существовании иных способов заставить людей выполнять рутинную работу. Но здесь, на переполненных палубах «Циклопа», они были неприменимы, и мичман не держал зла на капитана Хоупа за его стремление железной рукой наводить тот порядок, который поддерживает королевский флот в состоянии постоянной боеготовности.

Все на «Циклопе» устали от тусклой рутины повседневных дел. И офицеры и матросы ждали сражения с врагом как праздника.

Капитан Хоуп, удрученный тем, что до сих пор не получил причитающихся ему за «Санта-Тересу» призовых денег, редко появлялся на палубе. Та же причина наложила отпечаток на поведение лейтенанта Дево: его обычные благодушные манеры уступили место жестким издевкам над младшими лейтенантами, особенно на Скелтоном — неопытным еще юношей, пришедшим на смену погибшему Прайсу.

Старый штурман Блэкмор все видел, но молчал. Он презирал этих капризных королевских офицеров, способных из-за пары недоданных им жалких пенсов вести себя как старые девы. Прошедший старую школу штурман не ждал от моря подачек, и потому никогда не испытывал разочарований. Хирург Эпплби, тоже из породы философов, печально качал головой, прихлебывая свой блэкстреп[12]. Любому, кто согласен был слушать, он с удовольствием излагал свое видение происходящего на корабле.

— Мы наблюдаем, джентльмены, естественные плоды того, что можно обозначить исключительно метким термином «разложение», — это слово он произносил с особой, присущей докторам интонацией, словно нюхал ампутированную конечность в поисках признаков гангрены. — Разложение — это процесс, идущий следом за периодом роста и созревания. С медицинской точки зрения оно начинается после смерти: так бывает с яблоком, упавшим с ветки, и не получающим более живительных соков дерева; или с телом человека, которое неизбежно начинает разлагаться, как только сердце перестает функционировать. В обоих случаях мы ясно видим, что для завершения цикла необходим существенный промежуток времени.

Однако в случае с моральным разложением этот процесс, смею вас уверить, протекает быстрее и не зависит от сердца. Возьмем нашу доблестную команду. Истые львы в сражении… — тут Эпплби сделал паузу, чтобы хлебнуть блэкстрепа, — они разлагаются под воздействием болезнетворной атмосферы фрегата.

— Сидите, мистер Дринкуотер, и попомните мои слова, когда станете адмиралом. Следствием этого является все зло: пьянство, драки, неподчинение, содомия, воровство, и самое страшное преступление как перед Богом, так и перед людьми — отчаяние. И от чего же возникает это отчаяние? От призовых денег!

— Да при чем тут призовые деньги, Скелет? — вмешался лейтенант Кин.

— И вправду друг мой, причем? Вы их заработали. Честно заслужили, но где же они? Как же, полеживают себе в карманах у милорда Сэндвича и его подхалимов-тори. Кто-то наживается ни на чем. Кровь Христова, они смердят так же, как этот проклятый корабль. Но я говорю вам, джентльмены, наступит день расплаты. Придет день, когда не только чертовы янки прижмут их сиятельств к стенке, но и Том Булинь и Джек Ратлинь.

— Ага, и еще Гарри Эпплби! — раздался голос.