Испанские репортажи 1931-1939 - Илья Эренбург

Можно оглянуться назад, вспомнить трудные месяцы. Мятеж генералов охватил три четверти страны. Многие гарнизоны примкнули к бунтовщикам. Безоружные рабочие брали казармы и форты. Началась война. У народа не было ни дисциплины, ни военных знаний, ни амуниции, ни твердой власти. Изменяли генералы, изменяли посланники. Офицеры старой армии оказались столь же несведущими в военном деле, как и дружинники. Народ был беспечен. Дружинники храбро кидались в атаку, но зачастую после первой неудачи они отступали. Каждый городок, каждая деревушка жили своей жизнью. Тысячи различных комитетов придумывали свои законы. Десятки различных партий не могли друг с другом столковаться. Фашисты с помощью итальянцев и германцев перекинули в Испанию полки наемных марокканцев. Мятежные полчища захватывали все новые и новые города. Они истребляли десятки тысяч рабочих и крестьян. Они взяли Толедо, они подошли к Мадриду. Воспользовавшись минутной паникой, они ворвались на окраину столицы. Тогда негодование, гнев, отчаяние сжали сердце испанского народа.

«Мы возьмем Мадрид 7 ноября», — говорили фашисты. Запомним эту дату, и без того нам памятную! 7 ноября началась вторая фаза гражданской войны в Испании — народ перестал отступать. Он начал обороняться. Мадрид превратился в неприступную крепость… Заводы Каталонии стали лихорадочно работать на оборону. Мало-помалу бесформенные отряды милиции превращались в дивизии народной армии. Фашисты были принуждены окопаться у ворот вожделенной столицы.

Настали недели передышки. Народ создает свою армию. Еще много беззаботности. Еще много и длинных речей, и пестрых комитетов, и потерянных часов. Но Испания теперь зажила новым, непривычным для нее ритмом. Горек и страшен полуразрушенный Мадрид. Горек, страшен, но вместе с тем отраден. Здесь рядом с фашистскими ордами родились дисциплина, воинское мужество, воля к победе.

Тыл фашистов — ненадежный тыл. Три дня назад я разговаривал с делегатом отряда, который сражается в Эстремадуре, в тылу фашистов. Он сказал мне: «Мы ждем сигнала». На первую победу народной армии откликнутся винтовки многих тысяч партизан. Фашисты в первые месяцы смогли захватить десяток губернаторств. Но они не могут их оккупировать. Тревожным сном спят фашистские стражники в деревнях Андалусии и Галисии. Кроме карт генеральных штабов, существует крепкий ум крестьянина. Крестьянин знает, что республика дает ему землю и что эту землю отбирают у него фашисты.

Дорогой ценой, кровью лучших сынов отечества, оплачены старые ошибки беззаботного и доверчивого народа. О них теперь можно говорить в прошлом: новый год будет действительно новым для народной Испании.

В окопе десяток солдат, вино, колбаса, круглый хлеб. Хуан Перес, смеясь, говорит: «Довольно мы повторяли: «¡No pasarán!» — «Они не пройдут!» С Новым годом, товарищи, и с новыми словами: «¡Pasaremos!» — «Мы пройдем!» Да, теперь мы пройдем в Сарагосу, Бургос, Саламанку, Севилью!..»

Валенсия, 31 декабря 1936

Нейтралитет

В Цюрихе почтенный судья недавно судил рабочего. Этот опасный преступник осмелился в кино крикнуть: «Да здравствует испанский народ!» Догадливый судья сказал: «Если бы вы хотели остаться действительно нейтральным, вы бы крикнули: «Да здравствует Испания!»

Слов нет, Испания прекрасная страна, в ней много и меди, и цинка, в ней оливковые рощи, апельсиновые сады, пробка, вино, уголь. На беду, в ней живет какой-то испанский народ. Итак, да здравствует Испания без испанского народа — Рио-Тинто, копи Астурии, станки Сабаделя, рис Валенсии, добыча, которую поделят между собой агнцы рейхсвера и голубки из Аддис-Абебы78.

Швейцария, как известно, страна Красного Креста. Можно предположить, что сердца всех швейцарцев, включая и суровое сердце цюрихского судьи, горят одним желанием: перевязать раны страждущих. Недавно из Женевы выехали в Испанию семь грузовиков с санитарами и медикаментами. По приказу швейцарского правительства грузовики были задержаны на границе: нейтралитет запрещает перевязывать раны испанских марксистов.

Один из польских волонтеров, солдат батальона имени Домбровского, был убит под Мадридом. По просьбе матери его тело отправили в Варшаву. Польские власти возмутились: что им делать с этим подозрительным прахом? Как отнесется его высокопревосходительство генерал Франко к подобному нарушению нейтралитета? Тело лежало день, лежало два. Наконец жандармы зарыли его ночью, тайком от матери.

Четыре школьника из Загреба решили пробраться в Испанию. Старшему из них было пятнадцать лет. Беглецов поймали. Пятнадцатилетнего мальчика допрашивали: «Кто вербовал?..» Содрали ногти с его пальцев. Потом полковник ударил преступника железной линейкой по голове.

Все народы видят: на нейтралитет покушались санитарные грузовики, четыре загребских школьника, мертвое тело поляка. Грузовики задержаны, тело спрятано, школьники забиты насмерть. Нейтралитет торжествует. В севильском кафе «Пасахе дель ориенте» сидят летчики «национальной армии генерала Франко». Они пьют национальный коньяк из Хереса. Какое кому дело, если они говорят друг с другом по-немецки? Это красивый язык, к тому же это язык «национальной армии», если не испанской, то германской. Какое кому дело, если они поздравляют друг друга с успехами? Разговоры в кафе — частное дело. Лучше послушать генерала Кейпо де Льяно. Генерал вчера объявил по радио: «Наши доблестные летчики в Малаге бьют хлопушкой марксистских мух»…

В морге Малаги лежат детские трупы. Впрочем, какое кому до этого дело? В Кадис плывут суда с германскими пехотинцами, итальянские самолеты уничтожают испанские поселки, несутся через мирную Португалию поезда с «мирными дарами» Эссена79. Дипломаты все еще пишут вежливые ноты. Швейцарские судьи и югославские жандармы свято оберегают нейтралитет. Этот нейтралитет можно взвесить. Он означает тысячи трупов, развалины городов, кровь и слезы. От дипломатических нот несет духом мертвецких. Впрочем, какое кому дело до истребления целого народа? Да здравствует нейтралитет!

февраль 1937

Барселона в феврале 1937

Барселона жила весело и беззаботно. По Рамбле гуляли молодые люди в щегольской форме. Рестораны, кокетливо прибедняясь, подавали «военные завтраки» из четырех блюд. В ночных кабаре полуголые шансонетки прославляли «павших героев». Пятнадцать газет различных партий и подпартий рассуждали о мировой политике. На стенах пестрели плакаты: «Читай анархистские книги, и ты станешь человеком» или «Во имя человеческого достоинства не дари своим детям игрушечных солдатиков». Германские летчики тем временем разрушали Мадрид, и полчища чернорубашечников ползли из Малаги к Альмерии.

Вчера орудия фашистского корабля напомнили Барселоне о том, что на дворе война. Был хороший, теплый вечер. Молодые люди, как всегда, гуляли по Рамбле. Как всегда, были переполнены кафе, рестораны, кино. Люди глядели на подвиги чикагских гангстеров или мирно пили в «Кафе Экспресс». Вдруг раздалось мяукание, потом грохот. Еще и еще… Завыли сирены. Город сразу стал черным, врос в ночь.

Час спустя я бродил среди камней, мусора, битого стекла. Гудели санитарные машины. На носилках несли молодую женщину. Старик в крови стонал.

Много раз я наблюдал, как испанцы смотрели фильм «Мы из Кронштадта». Когда человек с камнем на шее швыряет в воду гитару, зрители неизменно смеялись: они не могли поверить, что кронштадтских моряков кинут в воду. Потом они ожидали: сейчас выплывут! Когда показывался единственный уцелевший, они одобрительно смеялись: они знали заранее, что он спасется. Они ожидали спасения других. Я рассказываю об этом потому, что трудно понять военную карту Испании, не зная исконной беззаботности ее народа. Мадрид пережил свою драму задолго до того, как первые бомбы начали уничтожать его дома: в те дни, когда марокканцы шли от Талаверы, от Македы, от Толедо к его заставам и когда молодые люди в щегольской форме с семи до девяти вечера гуляли по Алькала. Снаряды и бомбы пробудили Мадрид. Фашисты уже разрабатывали программу празднества по случаю взятия столицы, а Мадрид очнулся Верденом Испанской республики.

Развалины домов и стоны раненых сделали свое дело. Эпоха пестрых флагов, красивых лозунгов, беззаботного оптимизма кончилась и для Барселоны.

февраль 1937

Малага

Простоволосая женщина глядела на меня большими незрячими глазами. Иногда она чуть шевелила губами. Я боялся спросить, что она делает одна на дороге возле узла с тряпьем. Из будки сторожа вышла девочка лет трех. Она смешно ступала чересчур пухлыми голыми ногами. Тогда женщина всполошилась. Оглядываясь по сторонам, она начала руками ловить воздух. Сторож вышел, увел девочку и шепнул мне: