Изгнание в рай - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы расстанемся врагами. Не хотелось бы.
И когда Манол вошел в прихожую, я торопливо заговорила:
– Я очень извиняюсь, что вас побеспокоила. Но видите ли, в чем дело. Ко мне приехала знакомая, и она совсем запуталась во всех этих «умных» штучках. Вышла во двор, когда дом стоял на охране, попыталась открыть ворота. Вот к вам вызов и поступил.
Мужчина окинул нас обеих подозрительным взглядом. Буркнул:
– У меня есть видеозапись. Ваша гостья входила снаружи. Но сигнал тревоги почему-то не прозвучал, хотя дом стоял на охране. Хорошо, что есть система двойного контроля. Тревожная кнопка сработала позже, когда открылась входная дверь…
Лариса стояла столбом. А я продолжала тараторить:
– Ваша электроника все напутала. Она не вламывалась сюда, она, наоборот, хотела выйти. Ей просто срочно надо в Агатополис, у нее там встреча. О, кстати! Вы ведь все равно сейчас в город едете? Захватите ее, пожалуйста, с собой. Мы обе будем вам очень благодарны!
В коридоре на тумбочке очень кстати я вчера вечером оставила кошелек. Сейчас вытянула оттуда сто левов, сунула Манолу в карман.
Сервисмен пожал плечами, молвил саркастически:
– Ладно, мне не сложно. Сначала приехать по тревоге. А потом – отвезти человека на встречу. В половине третьего утра.
Махнул Ларисе:
– Пойдемте.
Она растерянно последовала за ним.
Я не сводила с монитора глаз, пока машина Манола не выехала и не включилась плашечка: «Ворота заперты, сигнализация включена».
А потом опустилась на колени. С чувством произнесла:
– Спасибо тебе, чудесный, замечательный, самый лучший в мире дом!
* * *Лариса яростно бросала в сумку свои вещи. Пусть болгарин уверял, что самолеты начинают летать только в семь утра, она поедет в аэропорт прямо сейчас. Она не может ни минуты больше оставаться в этом мерзком городишке и в этой гостиничке.
Ее обманули. Просто посмеялись над ней, и все.
Ей позволили поверить, что программа-взломщик работает.
Дали пройти по участку, открыть входную дверь. А потом – щелкнули по носу.
Лариса не сомневалась: Максова полюбовница глубокой ночью будет мирно спать. Но та встретила ее во всеоружии. Загодя вызвала охранника. А пока тот ехал, пудрила мозг: «Я бедная овечка, невиноватая! Он сам пришел!»
Да еще напоследок в благородную сыграла. Хотя запросто могла ее сдать.
В итоге ни эффекта неожиданности, ни красивой сцены. А убивать соперницу Лариса была не готова. Не потому, что добрая. Из-за сыновей. Каково мальчишкам будет, если ее посадят?
Собственная гордость уязвлена максимально. Восторжествовать над соперницей не удалось. Взломать «умный дом» – тоже.
Что оставалось?
Только убегать и пока что зализывать раны.
Ну а потом она решит, как поступить дальше.
Но худеть – для Макса! – и танцевать для него стриптиз Лариса точно не станет никогда!
* * *Девять лет назад
Семья Томских покидала Москву. Навсегда.
Михаила сей факт почти не волновал. Зато Кнопка с Леночкой прощались с городом – азартно, увлеченно, со вкусом. То в зоопарке они, то на ВДНХ, то на Воробьевых горах. В последний раз. То есть, конечно, в крайний.
А сегодня вечером в Большой театр собирались.
Юная Леночка перебрала с десяток пар туфель – чтобы обязательно подходили к платью. И даже накрасила себе ногти. А когда Кнопка начала возмущаться, что в восемь лет красный лак – это полное безобразие, девочка немедленно прибежала к папе – жаловаться.
Ни один человек в мире не смел врываться к Томскому в кабинет. Но дочери позволялось все.
Михаил оторвался от компьютера, выслушал дочку. Позвал жену, вступил с ней в дипломатические переговоры. Тянулись они долго, но завершились убедительной победой программиста. Нина Васильевна больше не ругала второклассницу-дочь. Больше того, она и себе сделала маникюр. А также уложила волосы и выщипала брови.
– А вы прям почти красивая, – милостиво похвалила домработница, Галина Георгиевна. (Она с хозяйкой была без церемоний.)
Томский любовался своими девочками. И почему-то страшно не хотел отпускать их одних. Именно сегодня. Даже заикнулся:
– Может, в другой раз сходите?
Но те возмутились.
– Папа, ты, конечно, велик. На афишу ради тебя пока не переписывают, – съехидничала дочь.
И Кнопка ей в унисон:
– Миш, да ты что?! Я за этими билетами два часа в очереди отстояла!
Подошла, обняла, сбавила тон:
– Почему ты не хочешь, чтобы мы шли?
Томский растерянно улыбнулся. Пробормотал:
– Сам не знаю. Я просто очень за вас беспокоюсь.
Леночка немедленно забралась к нему на колени, начала убеждать:
– Пап, но мы ведь идем в главный театр страны! Там Кремль напротив и президент совсем рядом. Что с нами может случиться?
Михаил и сам понимал: он ведет себя глупо. Чего опасного, если жена с дочкой сами сходят на выпускной концерт хореографического училища?
Но ничего с собой поделать не мог.
Чем больше девочки упорствовали, тем сильнее тревога пропитывала все его существо, въедалась в кровь, точила мозг. Казалось: именно сегодня, чудесным июньским днем, случится что-то непоправимое.
«Да что за бред? – говорил он себе. – Возьми себя в руки, несчастный психопат!»
Но трудно успокоиться аутотренингом, когда нервы постоянно на взводе. И дела идут все хуже и хуже.
Его пока еще называли гением. Брали интервью, приглашали в ток-шоу (иногда, под нажимом Севы, он соглашался, шел).
Их фирма продолжала снимать офис в дорогом бизнес-центре. К Михаилу даже, бывало, подбегали восхищенные геймеры или юные программисты, брали автографы.
Но выгодных или хотя бы интересных заказов они не получали давно. А безделушки, что исправно выбрасывались на рынок, продавались все хуже.
Когда-то, после своих побед на международных олимпиадах, Томский считался едва ли не первым и, несомненно, лучшим программистом страны. А теперь задыхался в толпе безликих, но многочисленных конкурентов.
Рынок компьютерных игрушек – как горшок с кашей из рассказа Носова – выходил из берегов, растекался, изгаживал все вокруг. Сотни, тысячи одинаково примитивных стрелялок и бродилок расползались по России.
И продукция фирмы Томского ничем не выделялась – наоборот, тонула в серой массе.
Но враги не просто теснили с рынка. В соцсетях, в прессе развернулась гадкая пиар-кампания. То тут, то там проскакивали явно оплаченные статейки. Что игрушки Томского сложны в установке, долго грузятся, занимают непомерное количество памяти.
И доля правды в утверждениях врагов, увы, имелась.
Компьютерная игра (как и любое произведение искусства) получается гениальной, если ты вложил в нее всего себя.
Но Михаил всегда недолюбливал программирование. А сейчас искал любой повод, чтобы тупое занятие отложить. Увильнуть от него. Или сварганить что-то очень быстренько, лишь бы отвязались.
Не до игрушек ему сейчас.
Пять лет назад их семья наконец начала в Болгарии «стройку века». И Томского полностью захватило новое занятие – сделать чудо-жилище, самый необычный, самый лучший дом в мире.
Работать в команде – вместе с любимыми женой и дочкой – ему неожиданно понравилось. Куда интереснее оказалось, чем в гордом одиночестве просиживать за компьютером.
Кнопка с Леночкой обожали летать в Болгарию, болтаться по стройке. Постоянно рвались помогать рабочим. Нина Васильевна выносила строительный мусор, очень ловко клеила обои, аккуратно, по линеечке, выкладывала паркет. А крошка-дочурка однажды увидела в строительном супермаркете маленькую, в десятую долю от обычного размера, плитку, загорелась: «Хочу такую себе в ванную! Только я сама, сама все сделаю!»
И ведь выложила – пусть криво-косо, зато собственными руками. Томский не терпел неаккуратности, но творение любимой дочери переделывать не велел.
…Когда в их любимом доме стало можно жить, Михаил потерял голову окончательно. При любой возможности рвался в Агатополис. Только там, в доме-корабле на обрыве, он чувствовал себя спокойным и счастливым.
Друг Сева до поры с пониманием относился к причудам гения. Соглашался: программист – не слесарь, его работать от звонка до звонка не заставишь. Да и с чего было беспокоиться, если игрушки Томского установлены были, без преувеличения, в каждом компьютере страны.
Но когда их начали выдавливать с рынка – Акимов занервничал.
Сначала искренне старался создать Михаилу максимально комфортную атмосферу для творчества. Придумать для друга мотивацию. Раззадорить.
