Четыре подковы белого мерина - Наталья Труш

То был заключительный монолог героя, ее любимого Жени Лукашина, постаревшего в кино и в жизни на целых три десятка лет: «У любви нет прошедшего времени…»

Лада охнула и вцепилась в руку Веронички.

Лада никогда не писала стихов. Даже в юном возрасте, когда все девочки пишут стихи, даже когда была безумно влюблена в своего Сережу Долинина.

А вот когда не стало Глеба Стрелецкого, ей писалось. Причем как будто не по ее воле. Вдруг начинали накатывать какие-то стройные предложения, которые нужно было только записать. И она записывала.

Это были даже не стихи, а какие-то рифмованные разговоры. С Глебом…

Как будто он при жизни не успел сказать ей все, что хотел, и, уйдя туда, откуда не возвращаются, пытался таким способом договорить. Это длилось примерно до сорокового дня, а потом как отрезало.

Стихов было много, и с тем, что написалось, надо было что-то делать. Лада решила, что напишет книжку. Не для публикации, не для читателей. Просто для себя. На память.

Книжка писалась тяжело. Каждое слово давалось с трудом. Она тогда сама была не живой, только почему-то продолжала ходить, дышать, говорить. Каждое слово о Глебе прорывалось на волю вместе со слезами.

Книжка так и не была написана. Ну разве что она разложила в нужном порядке стихи. И придумала название для книжки – «У любви нет прошедшего времени…».

Она никому не рассказывала о том, что в столе у нее хранится ненаписанная книжка. Никто из ее окружения не знал, что у ненаписанной книжки есть название – «У любви нет прошедшего времени…».

Только она одна знала, как родилось это название. Она не сняла его с потолка, вот такое вот, готовенькое, в котором заложен красивый ритм и мудрый смысл. Изначально была мысль, длинная, корявая из-за плохо держащихся друг за друга слов. Она долго крутила их: выбрасывала одни, добавляла другие, отсекала лишнее, прицепляла нужное. И в какой-то момент из остатков – всего пяти слов, сохранившихся после художественного выпиливания из корявой, как старое дерево, фразы, родилось оно – «У любви нет прошедшего времени…».

Есть в природе что-то необъяснимое, вроде коллективного разума муравьев. А чем иначе объяснить, что кто-то буквально из воздуха выхватил эту искусно вырезанную, отполированную, приготовленную сыграть свою роль в новом произведении, да так и не востребованную фразу, которая без дела пылилась в старой тетради Лады Стрелецкой. Она билась с этим названием, оттачивала его до совершенства, а потом забросила за ненадобностью в дальний угол. А кто-то, буквально из воздуха, только руку протянул и взял ее, готовую, переспевшую, едва не лопнувшую от обиды за отставку. И актер выучил фразу: «Кто это сказал: «У любви нет прошедшего времени»?» – и Лада чуть не крикнула в полутемном зале: «Я!!! Это я сказала…»

И за эту фразу она простила, что у кого-то спустя тридцать лет родился этот «кинонешедевр». Конечно, не шедевр, в отличие от того, первого, который до сих пор все ждут с нетерпением перед Новым годом. Куда уж этой поделке кустарной, приправленной майонезом. Не спасли и лица, хоть и постаревшие, но узнаваемые. Не спасла и песня примадонны эстрады в дуэте с дочкой, хоть и отзвучала на титрах сильно и нежно. Потом Лада в опусе какого-то кинокритика прочитала о ней: «Саундтрек из блокбастера…»

Саундтрек из блокбастера, а не песня из кинофильма. Да попкорна побольше! И пойдет!

А фраза гениальная. У любви и в самом деле нет прошедшего времени…

– Ну, ты разворчалась, мать! Дался тебе этот попкорн! – хихикнула Вероничка. – Фильм-то ничего, смотреть можно!

– Деточка! – Лада была старше Веронички на пять лет и позволяла себе порой такое обращение к подруге – злила ее специально! – Деточка! Знаешь, я тот день, когда «Иронию судьбы» первый раз по телевизору показывали в семьдесят пятом, до сих пор помню, хоть маленькая была. Было тридцать первое декабря, под самый Новый год. И была метель.

Я болела, и вместо платья снежинки меня заставили надеть теплую безрукавку и шерстяные рейтузы. И я глотала слезы обиды и специально сидела на холодном подоконнике, чтобы заболеть еще больше и умереть и чтоб тогда все поняли, как обидели меня. Понимаешь, тогда, в детстве, год тянулся слишком долго, и до следующего Нового года была целая вечность!!! И прекрасное платье снежинки, в котором я только покружилась вокруг елки на утреннике в школе, на следующий год будет мне мало, потому что в детстве мы росли очень быстро.

Так вот, я сидела на холодном подоконнике и смотрела, как за окном беснуется метель. И вдруг темноту прорезала молния! Я не поверила своим глазам! Сначала подумала, что это от ветра провода наскочили друг на друга и заискрило, а потом поняла, что на такой высоте никаких проводов нет и быть не может! И снова увидела молнию – изломанную голубоватую вспышку, похожую на металлическую нитку люрекса, которую я аккуратно вытянула из маминой новой кофточки ради исследовательского интереса.

Это была молния. И гром был. Зимняя гроза – явление редкое, но порой случается…

К чему это я все, деточка? – спросила у Веронички Лада. – Ах, ну да! К тому, что я лучше, чем ты, вижу бо-о-о-о-ольшую разницу между настоящим искусством и поделкой. Настоящее – это как зимняя гроза. Редкое явление в природе. Уж прости меня за нравоучения!

– Уж прощаю! – не обиделась Вероничка. – Но песня-то в конце, по-моему, очень ничего!

– Песня – да! Песня! А не «саундтрек из блокбастера»!

«За тобой не закрывая дверь, я живу уже который год…» – крутилась у нее в голове строчка.

– Лад, ты плачешь? – удивленно спросила Вероничка. – И кто предмет твоих слез?

«А кто предмет моих слез? – спросила сама у себя Лада. – Глеб? Влад? А может, я сама? Может, не «за тобой», а «за собой», не закрывая дверь?..»

– Ты почему такая грустная? – спросил ее Влад, накрывая своей рукой ее тонкие пальцы.

Лада оторвала взгляд от бело-розового зефира со взбитыми сливками – именно таким был город за окном, – пожала плечами:

– Грустно…

– Почему?

– Осень. Почти зима… Мне всегда грустно в это время года.

– А со мной?

– С тобой – пока не знаю. Наверное, уже не так грустно!

– Ну и хорошо. – Влад погладил ее пальцы. – Не грусти. Доживем до весны!

Она влетела в весну, которая пожаловала в город на тонких зеленых ножках. Она была молода и красива. Весна. И Лада тоже. Потому что любима. И кажется, снова любила сама. Как оттаявшая в тепле замороженная в сезон вишня.

Еще не сказаны были те самые слова, которых так ждешь, когда тебе шестнадцать. Не шестнадцать ведь уже! И что слова, когда есть дела?

Влад впустил Ладу в свою жизнь, хоть это было не в его правилах. Однажды он уже впустил в свою жизнь женщину, которую, как ему казалось, любил. А потом был болезненный развод, дележка жилья, имущества.

Был ребенок, сын, которого не поделить: судья его поделила по-русски – маме без остатка. Потом снизошла и присудила папе время для общения с сыном – четыре часа в неделю. Он хотел с ним ходить в зоопарк и планетарий, а мама мальчика говорила, что надо идти в универмаг покупать новые ботинки, а потом – в гастроном, за продуктами. А кто еще принесет картошку?! «Ты сам виноват! – говорила Владу бывшая жена. – Ты нас бросил! И теперь твоя обязанность помогать семье!»

И он делал все, что она требовала, иначе мог вообще не увидеть своего ребенка. А потом она нашла себе жениха, миллионера из Австралии, и уехала туда, на край земли.

– Я не видел своего сына уже семь лет. Если бы она уехала в Финляндию или в Германию! Но Австралия! Ты представляешь себе – где это?!

– Конечно, представляю! Я же не дремучая! – возмутилась Лада.

– Ты не дремучая! Ты хорошая… – Влад тяжело вздохнул. – Расскажи мне о своем сыне…

Лада вздрогнула.

Она никогда не рассказывала Владу про Димку. Они с Белкой снимали квартиру, к Ладе приезжали не часто. Она в их жизнь не лезла.

Что рассказать Владу про Димку? Прошлое у него такое, что рассказывать не хочется. Настоящее?.. О настоящем она говорить не хотела – боялась вспугнуть. Живут мирно, работают – ну и слава богу!

– Он уже совсем взрослый, и у него своя жизнь, в которую я не лезу. – Лада осторожно подбирала слова.

– Значит, ты совершенно свободная женщина!

– Совершенно! – тряхнула волосами Лада.

– Тогда предложение, которое я тебе сделаю, ты должна принять!

– Я еще посмотрю, что это за предложение! – Лада смешно сморщила носик.

Она была уверена, что Влад шутит. Они уже как-то говорили серьезно на тему семьи и брака, и оба пришли к выводу, что им совсем не нужно ни ставить штамп в паспорте, ни жить вместе.

Все это Ладу очень устраивало. Она совсем не хотела жить с Владом одной семьей. Он ей очень нравился, и она была влюблена в него, но жить вместе… А Димка?! Владу она ничего не рассказывала о сыне и его проблеме. Вряд ли бы он понял ее…

И ее, и его очень устраивало то, что они встречаются, а не живут вместе. У нее свой быт, у него – свой. Лада чувствовала себя в его доме ненужным приложением. У него было все, что нужно для жизни: техника, которая мыла, стирала, готовила еду, огромный мягкий диван, добротная крыша над головой и даже красивый вид на город из окна. Окно – стеклянная стена от пола до потолка – в нестандартной квартире-мансарде под самой крышей на Суворовском. Ему было уютно и удобно в собственном доме. Если б еще можно было обойтись без привязанностей к женщине, то он бы вообще был счастлив! Наверное…