BAD KARMA. История моей адской поездки в Мексику - Пол Адам Уилсон

путешествия мы могли чувствовать, как корабль поднимается и опускается на волнах, но быстро привыкли к движению и не придавали этому особого значения. Теперь же корабль целенаправленно вздымался, резко взмывая вверх на счет шесть или восемь, а затем снова падал. Мокрое полотенце Лося, подвешенное на единственном крючке на задней двери нашей каюты, служило эффектной иллюстрацией того, насколько сильно мы наклонялись вверх или вниз. Я предположил, что общее отклонение составляло около пятнадцати градусов от высшей до низшей точки, и попытался прикинуть, на сколько метров поднимались и опускались нос и корма.

– Эй, Жеребец, как ты думаешь, какой длины этот паром?

– А что?

– Я думаю, что смогу определить, насколько велики волны, используя полотенце Лося в качестве отвеса.

Боже, почему я звучу как Пойндекстер[27]? Ладно, плевать. Я хочу знать. Кроме того, я чувствую легкую тошноту, и это может отвлечь меня.

– А, понятно. Я видел открытку с изображением парома в кафе. По-моему, там говорилось, что он длиной сто шестьдесят метров или что-то в этом роде.

Ладно, придется работать с тем, что есть. Давайте посчитаем… Тридцать девять дюймов на метр, разделим на двенадцать…

– Чуть больше ста пятидесяти метров.

– Черт, Оптерс. Тебе следовало бы стать астронавтом.

О, если бы…

– Спасибо, Лось.

Математика – это просто. Теперь перейдем к геометрии. Я ненавижу геометрию. Для этой части мне понадобится бумага.

– Эй, ребята, вы не знаете, находимся ли мы ближе к середине корабля или к одному из краев?

Пустые взгляды и пожатие плечами.

– В середине?

– Спасибо, Жеребец. Я учту это.

На самом деле я не совсем уверен, что это имеет значение. Ненавижу геометрию.

Я умножал и делил, делал грубые рисунки, строчил и стирал. После нескольких попыток я дважды получил один и тот же ответ.

– Хорошо, я думаю, что если мы используем полотенце, чтобы узнать угол наклона, мы сможем более или менее точно выяснить, насколько велики волны. В нашем случае я думаю, что нос корабля поднимается и опускается примерно на полтора метра на каждый градус.

– Так что же это значит для нас, Мистер Волшебник? Ак-ак-ак-ак.

– Это означает, что от нижней части впадины до гребня следующей волны будет около полутора метров, умноженных на то, на сколько градусов отклоняется полотенце. Я предполагаю, что сейчас это примерно пятнадцать градусов, так что получается, что высота волны составляет половину от полутора, умноженных на пятнадцать, то есть примерно одиннадцать метров.

– Почему половину, Оптерс?

Самая умная вещь, которую я слышал от Лося за всю поездку.

– Потому что, как и в серфинге, вы измеряете высоту волны сзади, а не из впадины перед ней. Обычно это примерно половина, так что я использую такие расчеты.

Прямо в тот момент корабль опустился вниз после особенно долгого подъема, и это было похоже на падение лифта, но с длинным плавным поворотом влево.

Мой желудок долго не протянет, если так пойдет и дальше.

– Насколько большой была эта, Оптерс?

– Я не смотрел на полотенце, Жеребец. – На самом деле мои глаза были закрыты, когда я боролся с желанием блевануть. – Просто умножьте градусы на полтора и разделите на два. Или сначала разделите, потом умножьте. Ответ будет один. Мне нужно прилечь.

– Откуда ты все это знаешь, Оптерс?

Должно быть, этому не учили в колонии для несовершеннолетних…

К этому времени я уже хватался за живот и глубоко дышал, чтобы не потерять свой ужин.

– Представь, что это пицца «Ла Белла», Лось. – Я был уверен, что это то, что он легко может себе представить. – Вся пицца – это триста шестьдесят градусов. Разрежь ее на четвертинки, и у каждой из них будет угол девяносто градусов. Разрежь одну из четвертей на три части, у каждой из которых будет угол тридцать градусов. Так понятно? Меня сейчас вырвет.

Я бросился в туалет в то же самое время, когда корабль качнулся и сильно накренился на бок, и упал на четвереньки, оказавшись головой в душе. Смесь цвета апельсинового сока из измельченной свинины, обжаренных бобов и «отверток» выплеснулась наружу, забрызгав стену и пол крошечного душа. Корабль накренился еще раз, и я повторил свои действия с той лишь разницей, что на этот раз все пошло еще и через нос и жглось, как огонь.

– Господи, Оптерс! С тобой все в порядке?

– Нет, я, на хрен, умираю здесь, Лось.

Через несколько минут ко мне присоединился Жеребец. Он добрался до туалета и стоял на коленях у меня между ног, опустив голову в унитаз. Я был слишком занят, чтобы обращать на это внимание. Примерно через десять минут он жалобно застонал и взмолился:

– Боже милостивый, пожалуйста, заставь эту, мать ее, лодку перестать болтаться.

Я не думаю, что Бог оценил бы такие обороты в молитве, Жеребец.

После особенно долгого и мучительного подъема, мучительно короткой паузы на гребне, нырка вперед и последующего падения в следующую впадину Лось крикнул:

– Я думаю, что было почти тридцать градусов! Насколько велики сейчас волны, Оптерс?

Серьезно, Лось? Ты хочешь, чтобы я сейчас занялся математикой? Меня сейчас наизнанку вывернет. Блевотина Жеребца забрызгала мне ноги, когда он попытался сесть и его снова стошнило. Ты серьезно хочешь, чтобы я занимался математикой?

– Не важно, я спрошу позже, когда вам, ребята, станет получше. Я тоже все это чувствую, наверное, потому, что тут воняет вашей рвотой.

Прежде чем наконец ответить ему, что волна достигала примерно двадцати метров, я услышал, как дверь нашей каюты распахнулась, и Лося вырвало в проход. Жеребец тоже это услышал и начал смеяться, подняв голову от унитаза и фыркая так сильно, что рвота пузырилась из обеих ноздрей, а слезы катились по его щекам. Мы ужасно страдали от морской болезни. Море становилось все более бурным, и кроме постоянных взлетов и падений нас еще неслабо болтало из стороны в сторону.

Интересно, можно ли от морской болезни умереть? Или, может быть, вы чувствуете, что это вот-вот произойдет, и просто прыгаете за борт, чтобы побыстрее с этим покончить?

Так продолжалось несколько часов. В конце концов я смог частично встать в душе, уперев локти в бока, прижав колени к одной стене и выгнутую спину к другой. Когда я был почти уверен, что смогу сохранить эту позу, то включил воду, надеясь смыть с себя часть нашей общей рвоты. Брызги размывали слегка переваренный бульон, но только около половины его попадало в канализацию, так как вода выливалась обратно. Я попытался размять наиболее упрямые куски и пропихнуть их через решетку пальцами ног.

Но корабль вдруг