Венеция. Прекрасный город - Питер Акройд

Первыми капиталистическими фабриками были шелковые мануфактуры Венеции. Корабли покидали кораблестроительные верфи Арсенала, полностью оснащенные и снаряженные, как в наше время автомобили. Стекло и зеркала производили на полномасштабных индустриальных предприятиях, где разделение труда сочеталось с экономией за счет роста производства. Все это были семейные владения, передаваемые по наследству от отца к сыну.

Городские власти внедрили систему зонирования, распределявшую разные виды производства по различным локациям. Можно было составить карту Венеции, где каждое ремесло или производство занимало собственную территорию: сушильщики ткани на западе, а жестянщики на северо-востоке. Район Дорсодуро занимали рыбаки и производители шелка, район Кастелло населяли моряки и кораблестроители. Это разделение городского пространства продлилось до XIX века, когда был принят декрет, которым Лидо целиком отдавался под отдых и развлечения и превращался в приморский курорт.

Индустриальная мощь Венеции в XVI веке подтверждается тем фактом, что ее технические новации быстро достигали других частей Европы. Ткать золотую парчу во Франции начали венецианские ткачи. Производство роскошного дорогого мыла началось в Венеции. Печатные шрифты венецианских прессов скопировали в других городах. Венецианские мастера революционизировали производство материй из тонкой шерсти. Невероятно, но этот город стал городом технологических инноваций. Больше столетия он был первым индустриальным городом Италии и центром европейской промышленности. На пике развития, в третьей четверти XVI столетия, его население достигало ста восьмидесяти тысяч человек.

Но в конце концов эта промышленность пришла в упадок. Природа упадка всегда интересна – любого упадка в нашем мире. Это захватывающий спектакль и неоценимый урок. Нация в период упадка интереснее, чем на вершине могущества. Печаль и смирение более привлекательны, чем триумф. Было ли так и с Венецией? Похоже, в данном случае печали было немного, а смирения и вовсе не было.

Причин промышленного упадка города много и они разные; можно сказать, что это были изменения человеческого мира в целом. Можно упомянуть в качестве объяснения открытие в конце XVII века новых торговых путей и начало господства Амстердама и Лондона. Купцам из Англии, Голландии и Франции удалось сбить цены венецианских поставщиков. Венецианское правительство отказалось идти на компромисс в ущерб качеству своих предметов роскоши; соперники таких сомнений не знали. Ткани и металлические изделия с Севера были дешевле. В сущности, произошло глобальное перемещение торговых путей из Средиземноморья в Северную Атлантику. Границы мира изменились. Поэтому в XVII веке рынок шерсти, ключевой элемент венецианской торговли, оказался опасно близок к коллапсу. Венецианцы, в свою очередь, оказались по своему темпераменту не расположены к инновациям; уже отмечалось, что патриции и купцы были традиционалистами. Особенности управления, возникшие в начале истории города и его борьбы за выживание, не могли измениться за поколение. Другие экономики были более гибкими и открытыми. В результате в начале XVIII века венецианская промышленность значительно сократилась.

Правда, нельзя сказать, что это сильно отразилось на уровне жизни различных слоев венецианского населения. Было бы совершенно неправильно употреблять антропоморфные образы слабости и увядания. Быть может, речь об упадке вообще не оправданна. Быть может, это было просто изменение. Венеция просто изменила свою сущность в соответствии с изменившимися обстоятельствами и достигла коммерческого успеха в другой форме. Это по-прежнему богатый и богато одаренный город, любимое место туристов и Биеннале. Но он нашел рынок сбыта и переключился на продажу последнего товара – самого себя. Память и история Венеции стали предметом роскоши для удовольствия гостей и путешественников. Она торговала товарами и людьми, и, в конце концов, она стала торговать собой.

Глава 14

Бесконечная драма

Венецию можно описать как череду театральных подмостков, открывающихся друг за другом. Уже стало клише, что она напоминает громадную декорацию, которую горожане используют для парадов и карнавалов. Картины Карпаччо и Лонги, рисунки Якопо Беллини запечатлели ее как своеобразный сакральный театр; в произведениях этих венецианских художников город – tableau vivant (живая картина), пронизанная тем, что Хауэллс в «Жизни в Венеции» назвал «очаровательным неправдоподобием театра». Граждане стоят живописными группами; их позы и жесты позаимствованы у театра, у торжественных процессий. В этом есть нечто искусственное, так что даже обычные вещи кажутся присыпанными пылью сцены. Это придает им блеск. Дома и церкви имеют вид сценических декораций, размещенных так, чтобы было удобно глазу. Арки и ступени – только видимость. Дворец дожей и базилика Святого Марка занимают место перед просцениумом площади Святого Марка.

Устроители зрелищ в полной мере использовали эту площадь для шествий, парадов, процессий и маскарадов; при каждом крупном государственном событии театральные возможности города раскрывались полностью. Эта же площадь была сценой для выступлений акробатов и фокусников. Особенно популярны были кукольные театры, что неудивительно для города, который и сам часто называли кукольным театром. Венеция приветствовала актеров в шутовских нарядах. Во время маскарадов и фестивалей сцены возводили даже на воде. Их устанавливали на Большом канале для исполнения серенад. Были и разукрашенные баржи для певцов и музыкантов. Вода – прекрасный зрительный зал и великолепная сцена.

Фасады венецианских церквей с выложенными из камня фантастическими орнаментами зачастую чрезвычайно театральны; витые колонны, волюты и шпили, капители и лепнина громоздятся вверх на манер свадебного торта. Церковь Сан-Моизе, перестроенная Алессандро Треминьоном в 1682 году, – буйство причуд и крайностей. Более известная Санта-Мария делла Салюте внушает скорее трепет, чем восхищение. Церковные службы в Венеции были театральны по замыслу и воплощению, с музыкой, больше подходящей для оперы, чем для священнодействия; паства была зрителями, шумящими и болтающими во время ритуала, а сам ритуал – представлением. В укромных уголках церквей царила атмосфера таинственности: беспорядочная смесь света и тьмы, блеск мрамора и драгоценных камней, воздух, пропитанный благовониями. Рёскин назвал это венецианской бутафорией суеверий. И все это можно было найти, к примеру, в базилике Святого Марка, которую Рёскин считал «беспримерно театральной среди любых других европейских церквей».

Чрезмерная театральность Венеции иногда вызывала недовольство самих венецианцев. Когда в конце XVI века на этой площади построили новые колонны, сенатор Федериго Контарини сравнил их с театральным реквизитом. В XXI веке венецианцы критикуют недавно перестроенный театр La Fenice за то, что он являет собой бездарное повторение прежнего здания, уничтоженного пожаром.

Монастыри Венеции тоже сделались своего рода театром, с монахинями, наблюдающими из-за решеток, как остальная Венеция скачет перед ними; для их удовольствия устраивали маскарады с Пьеро и Арлекином. Гражданские судебные процессы в Венеции изначально разворачивались как театральные постановки. Во время одного из заседаний инквизиции стены в комнате были задрапированы черным; занавеси внезапно отдернули, и появился труп задушенного. Заседания Совета десяти были полны сюрпризов. Различные приемы и встречи, назначаемые во Дворце дожей, обставлялись со всей возможной театральностью. Принимая посла, дож сидел в золотой мантии в окружении советников. По случаю смерти дожа площадь Святого Марка обходила по кругу огромная процессия, каждый участник которой нес факел или большую свечу; перед базиликой гроб поднимали и опускали девять раз под звон всех колоколов города. В Страстную пятницу возле домов и дворцов, выстроенных вдоль каналов, зажигали факелы, так что все каналы Венеции освещались отражениями пламени. Визуальные спектакли играли в Венеции более важную роль, чем в любом другом европейском городе.

В Венеции написана долгая история сотрудничества живописи и театра. Якопо Беллини был не только художником, но и организатором торжеств, и сценографом; в его время не было нужды в разделении этих профессий. Все это объединялось словом festaiuolo (организатор праздников). Искусство Веронезе и Тинторетто тоже имеет отношение к сцене; их видение мира было очень театрально. Работы Веронезе называли maestoso teatro (величественный театр). Так же можно было бы назвать творения великих архитекторов Венеции – Сансовино и Палладио, имевших сходное чувство пространства и композиции. Когда Сансовино в XVI веке перестраивал piazzetta, он интуитивно определил ее как декорацию с перспективой в одну точку; если смотреть со стороны Бачино, с водной глади перед ней, то здания по обе стороны уменьшаются к точке схода перспективы – изукрашенной башне с часами. Если же смотреть с другой стороны, от piazzetta на Бачино, то водный пейзаж обрамляют две огромные колонны. Здесь проводились главные постановки венецианской жизни. К примеру, это было место публичных казней. Ритуалы Венеции освещались огнями рампы.