Цвет твоей крови - Александр Александрович Бушков

угадывались домики – одни простые, приземистые, с широкими крышами, другие больше похожи на башенки, крыши высокими конусами.

– Мы сейчас примерно вот здесь. – Грайт ткнул пальцем почти в самый краешек зеленого пятна. – До большого тракта доберемся, если не мчаться галопом, через два с половиной бахула – по-вашему, часа. Одно деление на твоих часах означает один бахул. Протяженность у бахула и часа разная, но тебе вряд ли это интересно… Сколько времени проведем в дороге, точно неизвестно. Зависит от того, сколько на ней будет путников, иногда можно пустить йорков размашистой рысью, а иногда приходится плестись шагом. Скоро Праздник Иореля, так что путников будет много, все спешат к домашнему очагу, где и полагается Праздник встречать, но нас это не касается, мы едущие домой охотники…

Он показал на одну из вьючных лошадей, и я увидел то, на что раньше не обратил внимания: свернутая, как солдатская шинель, и перевязанная тонкими желтыми ремнями шкура, покрытая длинной густой шерстью медового цвета, в коричневых пятнах и полосах. Вряд ли она принадлежала травоядному, скорее уж какому-нибудь хищному зверю. У него должны быть голова и лапы, очень возможно, и хвост, но их не видно – скорее всего, закатаны внутрь шкуры.

– Все выглядит безупречно, – продолжал Грайт. – Мы ездили на охоту, добыли прайта, что не каждому удается – зверь осторожный, да и попадается редко. Удачливые охотники. Обычная картина, не способная вызвать подозрений даже у тех, кому за болезненную подозрительность платят большое жалованье… Мы должны к темноте – а если повезет, то и до заката – добраться до постоялого двора, – он показал на домик, единственный стоявший впритык к двойной светло-коричневой линии. – По дороге не будет случая выдать тебе в разговоре полнейшее незнание нашей жизни. Низшие не вправе разговаривать с готангами, если они сами к ним не обращаются, а попутчики-готанги, если заведут беседу, будут говорить о пустяках, как принято в дороге. В крайнем случае пробормочи что-нибудь с видом человека, не склонного поддерживать дорожную болтовню. Это никаких подозрений не вызовет и поводом для поединка не послужит…

– Он нелюдимый, – ехидно бросила Алатиэль. – Переживает после болезни, бедняжечка.

Впрочем, она и сейчас не удостоила меня взглядом – ну, соизволила заметить мое присутствие, и на том спасибо.

– Именно так, Алатиэль, – серьезно сказал Грайт. – Молодой готанг замкнулся в себе, после хвори стесняется еще не отросших волос. Ничего позорного, однако все равно неприятно. Помнится, твой старший брат вел себя точно так же? Вообще носа не показывал из замка, пока волосы не приняли должную длину.

Алатиэль задрала носик с видом гордым и независимым, но в дискуссию вступать не стала.

– Теперь – о Золотой Страже, – деловито продолжал Грайт. – Они частенько проверяют подорожные на больших трактах… сплошь и рядом без особой необходимости, просто хотят лишний раз напомнить о себе. Они никогда не разговаривают с путниками. Поэтому и для тебя все обойдется… ну а для пущей надежности при виде стражников заранее прикинешься глухонемым.

– А как я узнаю эту Золотую Стражу?

– Узнаешь издали и без нашей подсказки, – заверил Грайт. – Трудно будет не узнать… Далее. На постоялом дворе опять-таки не стоит ожидать долгих бесед с посторонними. Многие, прежде незнакомые, быстро знакомятся и устраивают попойки, но те, кто держится замкнуто, удивления не вызывают и внимания к себе не привлекают – их право вести себя именно так… Ну а когда мы доберемся до города, тут уж тебе с самого начала нужно притворяться глухонемым… В любом большом городе полно шпиков, это на трактах их нет. Хотя на постоялых дворах встречаются, но и тут нелюдимость тебе – надежная защита…

Я еще раз взглянул на карту. В правом верхнем углу имелся трехцветный знак, несомненно изображавший стороны света – затейливые стрелы в кудрявых завитушках. Как я понял, сторон света здесь насчитывалось не четыре, как у нас, а шесть. А вот масштабной линейки не было, скорее всего, оттого, что кроме букв под запрет попали и цифры, исключая разве что знаки на часах – ну говорилось же, что там цифры разрешены.

– У тебя будут вопросы?

– Да нет, пожалуй, – сказал я не раздумывая. – Если что-то будет непонятно, спрошу по дороге…

Из дома вышел Лаг с двумя большими сумками на плече, стал их крепить к седлам вьючных лошадей. Красиво живут здешние подпольщики, подумал я, с комфортом устроились. Группа отправляется на задание в сопровождении слуги, который накрывает стол, вообще берет на себя всю черную работу. Впрочем, и у декабристов были слуги, а у самых богатых – и имения с крепостными мужичками. Да и в других странах в разные времена очень многие революционеры были не из мужиков и даже не из разночинцев.

В связи с этим, возможно, следовало допустить версию, что красотка Алатиэль выполняет при Грайте, как бы это поделикатнее выразиться, строго определенные функции. Юная, но не подросточек. Иначе зачем суровый, жесткий человек с одиннадцатью жмурами на счету взял на серьезное дело девчонку, чье единственное достоинство – мастерское владение мечом, не проверенное не то что в драке, но даже в несерьезных поединках?

Даже если так и обстоит, какое мне дело? Главное, чтобы не оказалась слабым звеном и не провалила все в критическую минуту…

– И последнее, – сказал Грайт. – Всем, не исключая и меня, нужно перед поездкой опорожнить нутро до донышка. Дорога долгая, в лесу еще можно устроиться, но нам предстоит ехать и через обширные пустоши, где в кустах не примостишься… Вон туда, Костатен.

Он показал на длинное строение с высокой острой крышей и дюжиной дверей в ряд. Чересчур красивое для прозаического сортира, но это явно был именно что сортир.

Не прекословя, я направился туда, отпер кованую щеколду. В самом деле сортир, только крайне благоустроенный: безукоризненная чистота, не полированные, но на совесть ошкуренные каким-то здешним наждаком темные доски. На занимающей треть невеликого помещеньица приступочке прозаическая дырка в полу, но очень аккуратно сделанная, на медном шпеньке – толстая пачка аккуратно обрезанных квадратиков тонкой бумаги. Что интересно, нет обычного в таком немудреном нужнике специфического амбре, пахнет чем-то вроде сосновой хвои. Ага, вот и источник благоухания, надежно забивающего вульгарные запахи, – медный сосудик в углу, чуть ли не до краев наполненный зеленой массой, полужидкой на вид. Одним словом, сортир для благородных господ…

Вот только устраиваться в нем следовало как в обычном деревенском нужнике, не блещущем чистотой и комфортом, – ну, дело привычное. Процесс немного затянулся – видимо, из-за непривычной еды, точно так же обстояло этим