Год в Касабланке - Тахир Шах

— У вас здесь две тысячи каналов, я попросил парня настроить их вам бесплатно.

— А что с ванной?

Камаль ущипнул себя за ус.

— Этим мы займемся позже, — сказал он.

Однако сторожей не впечатлили достижения этого дня, хотя я специально провел их по всей территории. Я показал им отремонтированный насос в бассейне, разобранную мельницу и спутниковое телевидение. Но они ходили за мной с такими вытянутыми, недовольными лицами, словно я предал их.

— Мсье Камаль — нехороший человек, — заявил Хамза презрительно.

— Он украдет у вас дом, — добавил Медведь.

— Тогда мне нужно быть осторожным, — сказал я. — Но если Камаль за один день может столько всего сделать, то я без него не обойдусь.

Той ночью нам всем не давал спать осел, кричавший от боли где-то в бидонвиле. Он кричал так протяжно и громко, словно возвещал о конце света. Я заподозрил, что причиной этому были мальчишки-хулиганы, продолжавшие свои шалости ночью. Я вышел в сад и позвал Хамзу, велев сторожу пойти и прогнать их. Ночь была темной, сквозь облака на небе пробивался лишь маленький кусочек луны. Сторож был у своего декоративного колодца, он бросал в него что-то напоминавшее куски сырого мяса.

— Прекрати! Это привлечет крыс! — крикнул я, стараясь заглушить эхо ослиной агонии.

— Это защитит нас, — ответил Хамза.

Мы оба рассмеялись. И впервые я почувствовал теплоту в наших взаимоотношениях. Я не верил в джиннов, но я уважал суеверие как проявление зрелой культуры.

— Ну что нам с этими джиннами делать? — спросил я его.

Хамза швырнул оставшиеся несколько кусков мяса в безводный колодец. Крик осла становился все глуше, пока полностью не утих.

— Джинны живут в Дар Калифа, — пояснил сторож. — Они всегда жили здесь.

— Мы можем провести обряд изгнания. Выгнать их отсюда.

— Вы же не выгоняете из дому дедушку только потому, что он состарился.

Мы оба замолчали. Тишина была важнее звуков. Я вдыхал ночной аромат жасмина и слушал бестолковый хор одичавших собак. Мы оба оказались зашоренными нашим воспитанием. Я был ограничен научными идеалами Запада, а Хамза — традициями арабской культуры. Его уверенность в существовании джиннов была зеркально противоположна моему убеждению в невозможности этого. Мне было любопытно узнать, сможем ли мы достичь некоего компромисса, найти, так сказать, нейтральную территорию, на которой можно было бы одновременно верить в это и не верить.

Лай бродячих собак стих, и стал слышен шелест бриза. Из всего времени, проведенного мной в Дар Калифа, я не мог припомнить минут более мирных. Я очень обрадовался этому ощущению. На Востоке молчание считается золотом, а не неуклюжей паузой в разговоре, как в Европе. Для меня перерыв в беседе всегда был страшным неудобством, которое следовало прекратить как можно быстрее. Но сейчас впервые за долгое время я оценил всю прелесть паузы.

Конечно же, первым прервал молчание я.

— Почему все-таки та комната всегда заперта?

Хамза обтер руки об рубашку.

— Я не могу вам сказать.

— Но почему?

— Есть вещи, о которых мы говорим, а есть и другие — о которых молчим.

— Что там произошло? Кто-нибудь умер? Это так? Там веет холодом. Там страшно. Там — запах смерти.

Сторож вздохнул.

— Я не могу говорить об этом. Если хотите узнать все о Дар Калифа, живите здесь. Дом сам вам все расскажет.

Когда через пару дней я утром шел по длинному коридору в кухню, чтобы позавтракать, со мной поздоровался какой-то мужчина в защитных очках, резиновых перчатках и специальном комбинезоне. За спиной у него был баллон, а в руках — шланг, соединенный с баллоном.

— Зайдите в помещение, — сказал он спокойно. — Это яд.

Он энергично махнул рукой своему напарнику, стоявшему в дальнем конце сада и одетому в такой же комбинезон с таким же баллоном за спиной. Оба одновременно открыли свои баллоны, и из них пошел густой черный газ. Сначала они направляли его вниз на клумбы, потом — на кусты, а затем — вверх на деревья. Через несколько минут не стало видно ничего, как будто мы оказались в эпицентре промышленной аварии. Птицы попадали с деревьев и лежали, не шевелясь, на земле. Я закрыл глаза и на ощупь пробрался в нашу спальню: предупредить Рашану и детей, чтобы они не выходили наружу.

После того как мы уже просидели взаперти около часа, появился Камаль. Он рассказал, что договорился с пестицидной командой задешево. Они были государственные служащие, но зашли сюда до работы, чтобы выручить нас.

В течение последующих нескольких дней мой новый помощник решал одну проблему за другой. Я благодарил судьбу за то, что Зохра сбежала. Тот, кто пришел ей на смену, работал гораздо эффективнее. Вообще Камаль вел себя со мной очень официально, всегда называл меня «мистер», и выглядел расстроенным, когда рабочий день подходил к концу.

— Работать по-настоящему я научился в Америке, — сказал он однажды. — Там люди стараются. Они не сидят на месте, не ищут оправданий, не жалеют себя и не пьют целыми днями мятный чай. В Соединенных Штатах если ты упорно трудишься, то можешь заработать неплохие деньги и, — добавил он, — и уважение.

Но я все равно не верил, что такое может продлиться долго. Подобный энтузиазм недолговечен.

Как-то раз мы ехали с ним в такси и застряли в пробке в Касабланке. Я спросил Камаля, что послужило главной причиной его отъезда в Соединенные Штаты. Некоторое время он молча смотрел на дорогу, а затем глубоко вздохнул и сказал:

— Произошла авария. С очень трагическим концом. Моя мать и маленькая сестра ехали по Испании, и в их машину врезался грузовик. Они обе умерли — сначала мать, а несколькими днями позже — сестра.

Я выразил свое сочувствие.

— Когда отец сообщил мне об этом, — продолжил Камаль, — я не плакал. Я вообще никак не мог отреагировать, я онемел.

— Когда это случилось?

— Девять лет назад.

— И после этого вы уехали в Штаты?

— Моя семья перестала существовать, — сказал он, — ибо лишилась своего сердца. Я не знал ни слова по-английски, но мне нужно было уехать. Поэтому я купил билет на самолет до Джорджии — родины южного гостеприимства.

Снова пошел дождь, а рабочие, которых прислал Мохаммед-архитектор, лениво передвигались по дому, словно сонные мухи. Каждый раз, проходя через главное здание, я испытывал ужас. Там ничего не менялось. Полы так и оставались вскрытыми, а двери — снятыми с петель; электрические выключатели были раскручены, а провода свисали с потолка и стен, как бы выразительно указывая на хаос под собой. Только половина арок была закончена, и честно говоря, было не похоже, что и остальные когда-нибудь тоже доведут до ума.