Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины - Александр Гордиенко

Логичный, рациональный и неэмоциональный. На одной чаше весов – самозабвенная сумасшедшая любовь, шторм эмоций, океан нежности и… отсутствие материального комфорта в широком смысле, в привычном для нее виде, – Железнов на секунду задумался, подыскивая слово. – Да.

Наверное, самое точное определение ее стиля жизни – элитный. Элитный стиль жизни – с одной стороны, а с другой – я. Не элитный. Более того, отвергающий этот стиль в силу того, что он мне не нравится, скучен и, наверное, самое главное, мне не интересна система ценностей этого элитного мира, жестко отранжированная в долларах во всех координатах. Какую составляющую ни возьми: работа, дом, отдых, образование – всё, всё что угодно, вплоть до женитьбы, моментально будет оценено в денежном эквиваленте. Железнов про себя усмехнулся, представив, что во время любого (!) обычного разговора двух представителей элитного общества в сознании каждого из них параллельным потоком идет денежная оценка каждой фразы, каждого слова. Долларовый марафон длиною в жизнь. Что ж, это их Бог, и по-другому они не умеют или не могут, так как сразу же станут чужими для этого сообщества. Да… искренне жаль этих людей – бессмысленное ежедневное соревнование, исключающее обычное человеческое общение и человеческое участие.

Железнов, а может, ты все усложняешь? У нее была отстроенная жизнь: муж, семья, дети, родители – всё ровно и «правильно». Полная определенность «что есть» и «что будет», а тут появляешься ты и взрываешь ее эмоциональный мир своей любовью и энергетикой, которая, как выяснилось, вошла в резонанс с ее энергетикой, вызвавшей импульс такой духовной близости, что привел к осознанию, что мы – это одно целое, неделимое, единое человеческое счастье неведомого и невиданного взаимопонимания мужчины и женщины. И уже «что есть» – поплыло: когда ты рядом – она под воздействием твоей искренности, твоего восхищения ее магией и вовсе не от того, «что есть», а потому, что она – такая. А когда она стала далеко, выяснилось, что волны улеглись, резонанс эмоций исчез, а воспоминаний оказалось недостаточно для того, чтобы не испугаться того, «что будет».

Железнов закурил. «Черт! Но я же не исчез! Я такой же, как прежде. Но стал для нее «не пара»…

Размышления Железнова были прерваны острожным звуком в дверь: чтобы спящий не проснулся, а не спящий услышал. Железнов взглянул на часы: четверть двенадцатого и двинулся открывать. «Няма, что ли, вернулся из Будвы»… Но мы предполагаем, а Господь располагает: в дверях стояла улыбающаяся Екатерина Строева, выглядящая на «ах» в своем коротком черном платье и с бутылкой красного в руках.

– Не спишь? Работаешь? Можно к тебе? Продегустируешь? – Катя приподняла бутылку. Было видно, что она волнуется, а потому скороговоркой выпалила, по-видимому, заранее подготовленные и отрепетированные по пути к железновскому номеру вопросы.

– Два раза «нет» и два раза «да», – Железнов усмехнулся каким-то своим мыслям и пробормотал: – Прям, бляхер-бляхер какой-то получается.

– Не поняла, – Катя вопросительно смотрела на Железнова.

– Не обращай внимания. Сейчас объясню, – Железнов взял из Катиных рук бутылку, оценил блеклость этикетки. – Проходи на балкон.

Катя окинула взглядом номер: «Идеальный порядок. Все на своем месте. А, собственно, чего еще можно было ожидать?» Двигаясь через номер, Катя притормозила возле кровати, обернулась к Железнову, который на правах хозяина ополаскивал бокалы:

– Я скину? – Катя глазами показала на туфли на высоком каблуке.

– Только не с моего балкона, – улыбнулся Железнов, – а то еще голову кому пробьешь. И мне придется доказывать, что я не ношу в номере женские туфли в свободное от лежания на пляже время.

– Тогда я вынуждена буду остаться здесь, чтобы у тебя было алиби, – Катя пыталась поймать взгляд Железнова, чтобы увидеть там реакцию на ее как бы шутливое предложение. Но не срослось. Железнов головы не повернул, сосредоточившись на протирании до блеска бокалов, лишь бросил:

– Достаточно будет твоих отпечатков пальцев на холодильнике – там есть персики и груши, тащи их на балкон. Извини, сыра нет.

Когда Катя через минуту появилась на балконе с тарелкой вымытых фруктов, Железнов уже разливал по бокалам вино темно-красного, почти черного цвета.

– Так что ты там бормотал на входе? – Катя уселась в шезлонг рядом с Железновым.

– А… ты об этом. Это принцип исключения предыдущего последующим. Отвечая на твои вопросы, вспомнил, что в первый раз я с ним столкнулся еще курсантом в училище, когда преподаватель по антенно-фидерным устройствам представился: «Моя фамилия – Бляхер». В аудитории, естественно, раздались смешки. Педагог выдержал паузу и продолжил: «И если первая часть моей фамилии может вас навести на какие-то сомнения, то вторая их категорически рассеивает».

Катя рассмеялась:

– То есть, последний ответ был самым важным?

– Нет, последний вопрос был самым значимым, – Железнов взял красно-фиолетовый персик и ловко, двумя движениями перочинного ножика, разделил его на четыре части. – А где ребята? Насколько я помню, в Будву вы отправлялись втроем.

– Да. Мы немного побродили по «старому» городу, потом посидели в местном ресторане, где познакомились с черногорцем, который рассказывал нам про Колыму…

– Про что?!.

– Он там был на заработках. Это было смешно – черногорец, рассказывающий нам о России, ее людях и особенностях наших окраин. А потом он нас позвал в «свой» ресторан. Наум с Валей пошли с ним… А я выбрала лучшую бутылку вина, которую нашла, и сбежала к тебе.

– Тебе, что, неинтересно с ними?

– Мне интересно с тобой. Железнов поднял бокал:

– Есть большой шанс, что ты ошиблась. Ну да ладно, – он улыбнулся. – Так у нас повод? Или просто желание, – Железнов приподнял бокал, – слегка расслабиться?

Катя подняла свой:

– И то, и другое.

– Тогда – за «и то, и другое», – Железнов сделал глоток, прислушался к своим ощущениям. – Катя, я, конечно, не сомелье, но ты точно – кавист.

– Это ты меня обзываешь? – Катя улыбнулась.

– Кавист – это специалист по элитному алкоголю, – Железнов приподнял бокал. – Бесподобно… Терпкое… Если бы я раньше нечто подобное пробовал, я сказал бы, что это именно то, что я люблю.

– Говоришь, элитный? Проверим! – Катя поднесла свой бокал к губам и на едином дыхании выпила его до дна. После секундной паузы решительно взяла бутылку, наполнила бокал еще раз, глубоко выдохнула и как лекарство медленно, но неотвратимо, глядя прямо в глаза Железнову, осилила второй стакан. Медленно поставила его на стол, поймала взглядом внимательно наблюдающего за ней Железнова и немного хмельным голосом с интонацией, с которой обычно сообщают о великой тайне, негромко произнесла:

– Железнов, я кажется в тебя влюбилась… Вот.

Железнов всматривался в распахнутые Катины глаза и никак не мог определиться с их цветом – на балконе царил полумрак. Впрочем, и без того было видно, что Катя безумно напряжена:

– Слово «кажется» вселяет надежду, что ты не сошла с ума.

– Железнов!

– В меня нельзя влюбляться. По-моему, это написано крупными буквами у меня на лбу.

– Железнов, поздно! Словом «кажется» я заполняла паузу от неловкости и смущения. Господи! Сколько раз я слышала и слышу эти слова…

– Вполне справедливо, надо отметить.

– Но никогда не думала, что в самом важном случае произнесу их первой: Железнов, я люблю тебя!

– Катя! – Железнов поднял руку, – во-первых…

– Не перебивай меня, пожалуйста! Я знаю, что это не я! Наверно, мне надо тебя за это ненавидеть!

– Ты бы определилась, – пробормотал Железнов, совершенно не надеясь, что Катя услышит его сейчас. – Любить или ненавидеть.

– Боже мой, Саша, посмотри на меня, я так привыкла, что мне покоряются, умоляют, любят! А теперь я на месте тех, кого не замечала или на ком «практиковалась» в искусстве флирта. Я благодарна тем, кто в меня до сумасшествия влюблялся, а знаешь, почему?!. Потому что я не допущу, не наврежу, не «прижму», а молча буду ждать только тебя. Если бы ты знал, что ты значишь в моей жизни…

– Бред.

– Пусть так! Железнов, я буду ждать тебя! Молча и преданно ждать, пока ты не поймешь… Я не говорила тебе, но для меня ты стал единственным мужчиной в моей жизни, с которым я хочу быть. Я решила и буду верна только тебе! И кроме тебя у меня никого не будет! Я не уверена, что хочу того, чтобы ты об этом знал, чтобы ты, не дай бог, подумал, что требую от тебя того же. Да, представь себе, я допускаю и не только мысль… Ну, что ж… – Катя всхлипнула. – Больше всего на свете я боюсь тебя потерять… Я чувствую впервые «такое». Каждую ночь, – Катя сложила ладони друг к другу и поднесла к глазам, обращенным к звездам, – обращаюсь к Богу: «Господи, я так хочу сделать этого мужчину счастливым, научи меня, помоги; он заслуживает, я знаю… И может быть, я тоже чего-нибудь заслуживаю. Каждая моя молитва к тебе о нём, о Саше… о моем Саше. Береги его!»