Полуденный бес - Павел Басинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Три мушкетера
Корреспондент газеты «Правда Малютова» Михаил Ивантер бежал к Палисадову, на ходу доставая ручку и блокнот. Сумка у него была большая, кожаная и потертая, с какими ходят на задание старые опытные фоторепортеры. Только вместо шикарного «Зенита-Е» в ней лежала постыдная для профессионала «Смена-М». Но импортная шариковая ручка из правой руки его торчала, как пистолет. Этим оружием он и нацелился на майора Диму.
– Дмитрий Леонидыч! Несколько слов для прессы!
Майор отвернулся:
– А ну, брысь отсюда… мелочь!
Это была его ошибка.
– Как вы сейчас сказали? – сузив миндалевидные глаза, спросил Мишка. – Как вы назвали работника партийной печати?
– Ты – работник партийной печати? – ошалел от такой наглости майор, глядя на коренастого, но невысокого Ивантера сверху вниз. – Ты студент, молокосос…
Но тут он заметил, что Михаил что-то пишет в блокнот.
– Эй, постой! Ты чего там пишешь?
– Видите ли, товарищ Палисадов, – задумчиво произнес Ивантер, не отрываясь от блокнота, словно стенографировал собственную речь. – В последней передовой статье в «Известиях» главный редактор отмечает вопиющие случаи отказа отдельных государственных чиновников от контактов с прессой. Под разными предлогами они избегают общения с журналистами. Почему? – задается законным вопросом главный редактор.
– Понял! – Палисадов одобрительно засмеялся. – Про статью врешь, я «Известия» регулярно читаю. Но парень ты хваткий! Пошли, поговорим!
– Дадите интервью?
– Пошли-пошли…
Вернувшийся Ивантер сиял, как новенький самовар.
– Видал? Как я его! Штурм и натиск! Редактор сдохнет от злости, но интервью с Палисадовым поставит на первую полосу.
– Что он тебе сказал? – с завистью спросил Востриков.
– Так, болтовня, демагогия… Но это неважно. Важно засветиться на первой полосе. Эх, Аркашка! Разве об этом мы мечтали, когда за одной партой сидели? Помнишь, ты – Холмс, я – Ватсон? Послушал тебя, пошел в газетчики. Но я не жалею! Без запаха типографии уже не проживу.
– И я, – грустно сказал Аркадий. – В нашей работе тоже, понимаешь, особый запах есть.
– Крови? – с уважением спросил Миша.
Востриков дипломатично промолчал. Что он мог сказать? Что вся его работа под руководством Палисадова свелась к рутинной писанине?
Михаил мечтательно закатил глаза:
– Нужно свое расследование проводить! Без Палисадова и Максимыча. Я в нашем городе каждую собаку знаю. Плюс твой следственный опыт. Пока твой босс с этим делом по старинке возиться будет, мы свой материал соберем. Одну копию – в газету, другую – в прокуратуру. Так во всех нормальных странах делается.
– У меня есть теория на этот счет, – подхватил Востриков. – Я ее однажды Кнорре изложил, и он мне ответил так: «Все это бред, юноша, но что-то в этом есть». Кнорре – это наш декан. Умный человек, хотя и тесть Палисадова. Теория в том, что преступление как бы с другого конца раскрывается. Сначала преступление надо в своей голове сочинить. Как роман. Ты о преступнике еще ничего не знаешь. Жертва тебе известна в общих чертах. Но в голове твоей все события уже выстроились.
– Гипотеза?
– Нет! Гипотезы возникают на основе фактов. А это свободная фантазия. Вот как бы ты сам это убийство совершил?
– Мы с тобой убить не можем.
– Во-первых, обстоятельства могут так сложиться, что и сможем. Ревность, например. Себя до конца никто не знает. Во-вторых, на то тебе и воображение дано, чтоб ты убил, никого не убивая. Воображение, старик, страшная сила! Ему надо доверять. Преступление – это что? Это извращенное проявление жизни. А воображение – что? Это особое проявление сознания. И то и другое – нарушение нормы. Между прочим, есть такая теория – искусство как преступление. Буржуазная, допустим, теория, но рациональное зерно в ней есть.
– Дальше.
– Дальше, Мишенька, мы сочиняем роман об этом убийстве. Не на бумаге, а в голове. На бумаге мы с тобой десять лет сочинять будем. Каждый сочиняет сам, потому что в соавторы мы не годимся из-за несовместимости характеров. Потом обмениваемся содержанием. Смотрим, что совпало, что не совпало. В результате у нас получается один роман. Или – два, но лучше, чтобы один. И уже потом узнаем реальные факты: кто эта женщина, с кем она общалась? Запускаем эти факты в вымышленные сюжеты… Смотрим… Там, где факты и вымысел совпадают, находится момент истины. Этот метод раскрытия преступления я назвал романическим.
– Ой, как сложно! А почему нельзя сразу взять факты, а потом строить версии?
– Иногда факты, особенно в запутанном деле, уводят от истины. Слыхал такое выражение: «факты врут»?
– А фантазия не врет?
– Фантазия на то и фантазия, чтобы врать. Но когда с враньем начинает совпадать реальность – ставь ушки на макушку! Где-то рядом находится момент истины. Ты «Преступление и наказание» читал? В этом романе следователь раскрывает преступление до того, как оно было совершено.
Мишка вытаращил глаза:
– Иди ты!
– Он прочитал статью одного студента в журнале и вычислил, что именно этот тип способен на убийство. Когда преступление было совершено, причем таким образом, что поймать преступника было невозможно, следователь уже знал, кто убийца и как его заставить сознаться.
– Шикарно!
Востриков весь светился от гордости. Заслужить восхищение вечно насмешливого Ивантера было ох непросто!
Кто-то рядом засмеялся.
– Максим Максимыч, идите-ка сюда! Вы только послушайте этих Пинкертонов! Мы с вами головы ломаем, а они уже знают, как вести расследование. С помощью романа – ха-ха!
Подошел Соколов:
– Что такое?
– Да вот, – не унимался Палисадов, – молодые люди решили вести собственное расследование. По личной теории Аркадия Петровича, который хочет совершить переворот в розыскной практике. Его интересуют не факты, а общий, так сказать, сюжет преступления. Наш Аркаша Достоевского начитался. Достоевский, конечно, титан. Но я что-то не слышал, молодой человек, чтобы он отменил уголовно-процессуальный кодекс. Где, между прочим, написано, цитирую: «Оперативно-розыскная деятельность – это система разведывательных мероприятий органов дознания, основанная на законе и подзаконных нормативных актах» . Запишите это себе в тетрадку.
Сжав кулаки, Востриков бросился на Палисадова:
– Вы не смели подслушивать! Это недостойно офицера!
– Что-о-о?!!
Палисадов стал озираться. Так и есть! Вся опергруппа уже смотрела на них. Даже капитан Соколов побледнел.
– Ах ты, щенок! – заорал Палисадов, понимая, что замять скандал не получится. – Ты кого сейчас оскорбил?! Ты советскую власть оскорбил?!
Максим Максимович поморщился:
– Остынь, Дмитрий… А тебе, Аркадий, придется извиниться.
– А зачем он подслушивает?!
– Да не нужны мне его извинения! – рассвирепел майор. – Но светлое будущее, Аркаша, я тебе обещаю. В кулинарный техникум пойдешь.
Глаза Соколова сузились, как у дикого кота. Он взял Палисадова под локоток и отвел в сторону.
– Не дави на пацана! Ты не забыл, Дима, кто тебя в институт направлял? А за что – не забыл?
Палисадова словно палкой по голове ударили. Не ждал он от капитана такого вероломства! О том, что Палисадов в юности служил осведомителем, в городе, разумеется, знали. В добровольном осведомительстве, положим, ничего позорного нет. Ну, помогал органам… Потому что не был, как другие, равнодушным! Ну, мечтал о карьере. Ну и что? Но лишнее обнародование этой информации все-таки было бы нежелательным. Мало ли что…
– Так как мы поступим, Дмитрий Леонидович? – громко спросил капитан. – Простим грубияна? Видишь, он уже раскаивается…
Востриков, нахохлившись, молчал.
– Покайся, дурак! – шептал ему стоявший рядом Тупицын. – Плюнь и покайся!
– Не буду, – выдавил из себя Востриков.
– Пусть он подавится своим раскаянием, – процедил Палисадов и сам плюнул себе под ноги. – Я не поп, чтобы передо мной каяться. Черт с ним! Прощаю! Но на работе держать не буду. Ты уволен, Аркадий!
– Вот и хорошо! – вдруг обрадовался Соколов. – В прокуратуре таким не место. У вас ведь должны быть – как это? – холодные руки и свежая с утра голова. Мы его к оперативной работе приставим. И для начала сгоняй-ка ты, Аркаша, к Беневоленскому. И узнай, что за странничек к нему утром явился?
– Не знаю, – заупрямился Палисадов. – Неизвестная личность в городе, в день убийства… Это очень серьезный факт. Вдруг он его спугнет?
– Не спугну! – сквозь слезы радостно воскликнул Востриков, не веря своему счастью. – Мы его аккуратненько…
– Кто это мы?
– С Мишкой! И Чикомасова с собой возьмем. Как бы делегация от комсомола. Выяснить, почему Беневоленский молодежь в религию агитирует?
– А он агитирует? – удивился Соколов.
– Вообще-то, нет. Но отдельная несознательная молодежь к нему похаживает. Вот об этом мы с ним и потолкуем по-комсомольски.
