Тугайно-тростниковый скиффл - Борис Денисович Белик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Семнадцать на вечерней зорьке взял.
Эта цифра оказалась для нас достаточно убедительной и определяющей в решении сменить угодья и чуть ли незамедлительно переместиться в злачные места на Балхаше.
Мы склонились над птицами, стали с интересом перебирать их, оценивая на вес каждый крупный экземпляр.
– В основном, турпан идет, нырок такой, – пояснил Гена.
Юрик, со свойственной ему способностью запоминать иноязычные слова, тут же окрестил утку близким по звучанию и знакомым, как автомобилисту по названию автомагазина, словом «тулпар». В таком выражении она прочно закрепилась в его памяти.
Это была довольно крупная утка. Селезень имел большую ярко-рыжую голову, но особенно бросались в глаза ярко-красные клюв и лапы. В окраске оперения преобладали светло-бурые тона.
– Я что-то не слышал о такой утке – турпан, – чистосердечно признался Владимир Петрович.
– Это местные её так называют, – высказался Гена, – не знаю, откуда они взяли, что это турпан? Скорее всего, это красноносый нырок. Турпан имеет черное оперение.
По окончании осмотра и выяснения некоторых подробностей об упомянутом виде семейства и подсемейства утиных, все расселись в кружок и принялись ощипывать птиц.
– Жаль, Николая нет, а то бы он быстренько наполнил перышками свою наволочку, – сказал я Юрику, вспомнив нашу первую вылазку на Бакланьи озера.
– Тут есть кому использовать перья по назначению, – откликнулся Гена, кивая в сторону жены.
Тем временем Маша уже хлопотала у плиты, осмаливая первую партию уток.
– Жирные утки, – перевел разговор в русло, направленное в сторону тоскующего желудка, Юрий Иванович.
– Пойдем, перекурим, – вдруг встрепенулся Владимир Петрович.
Мы вышли во двор. Вовик проворно нырнул в машину. Достал из рюкзака бутылку водки и кусок колбасы.
– По семь капель, – предложил он, – за успешную охоту.
После четырех перекуров, когда с утками было покончено, изрядно повеселевшие, мы сели, наконец, за стол и уже с официальным принятием заздравных «капель» продолжили трапезу.
За чаем Маша неожиданно вспомнила о заезжих гостях.
– Я забыла сказать, – обратилась она к мужу. – Тут вечером на грузовике охотники приехали из города. Спрашивали тебя.
– Ну, и куда они делись?
– Сказали – утром заедут.
– Разберемся, – заплетающимся языком грозно промолвил Гена, очевидно, вспомнив о своих надзирательных функциях.
Он решительно встал из-за стола и, обращаясь ко мне, тем же командирским тоном скомандовал:
– Поехали!
– Куда ты, на ночь глядя? – забеспокоилась жена. – Они утром сами приедут.
– Нельзя откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, – глубокомысленно заметил егерь.
Он достал из шкафа форменную фуражку с зеленым околышем и жестяными дубовыми листиками на кокарде. Со значением надел её, мельком взглянул на себя в зеркало и удалился. Я, туго соображая, куда и зачем нужно ехать, поплелся за ним.
На небосклоне нарисовалась полная луна, в её свете я смог заметить Гену, который стоял неподалеку у трактора, нервно наматывая на шкив пускача веревку. Я шагнул с крыльца в направлении рулевого, но тут почувствовал, как земля уплывает из-под ног.
Взвизгнул пускач, неистово затрещал на высоких нотах и так же неожиданно замолк, уступая партию басовитому напеву дизеля.
Я с трудом вскарабкался в кабину. Хлопнула дверца справа. Гена уселся за руль. Со скрежетом зарычала коробка передач. Двигатель взревел. Машина дернулась и неуклюже покатила по наезженной дороге в пляшущем свете фар.
Через пару километров Гена резко затормозил и съехал с дороги
– От меня еще никто не уходил, – самодовольно изрек он, стараясь быть услышанным.
Сквозь пелену я сумел разглядеть на песке глубокий отпечаток мощного протектора. След уводил в барханы. Трактор болтало из стороны в сторону, передние колеса подпрыгивали на кочках. Карабкаясь по склонам, Гена давил на ручку газа, машина ревела и резко клонилась на бок. Я весь сжимался, судорожно цеплялся за выступающие детали в кабине, стараясь изо всех сил удержаться на месте. Но тут же трактор разворачивало на другой бок. Лучи света от фар упирались в темноту, затем резко очерчивали дугу и устремлялись вниз. Тогда приходилось хвататься за спинку сидения, чтобы не пробить лбом переднее стекло. В голове неистово бился один и тот же вопрос: «Какого черта я поехал?» Гена слегка подлетал на своем месте, упершись ногами в педали, и сосредоточенно ворочал рулевым колесом.
В очередной раз перевалив через холм, внизу увидели свет от костра. Гена сбросил обороты, и мы медленно подкатили к небольшой рощице. У огня сидели несколько мужиков. Рядом стоял «Газ-66» с брезентовым верхом.
Гена лихо выпрыгнул из кабины и направился к охотникам. Те встали и пошли навстречу, что-то выкрикивая с приветственно поднятыми руками. Я кое-как выбрался наружу и двинулся к ликующей толпе, но приближаться к неизвестным людям не рискнул. Остановился в десяти шагах, уцепившись за первое попавшееся дерево. Меня сильно шатало: то ли от выпитого, то ли от перенесенного «шторма», а может, от того и другого вместе. Я обнял ствол туранги и постарался принять устойчивое вертикальное положение.
Из разговоров я понял, что Гена требовал предъявить документы.
– Ты чё, Гена, не узнаёшь, что ли? – недоумевали граждане в камуфляжных одеждах.
Но егерь был непреклонен. Он что-то сурово втолковывал окружившим его мужикам, а затем обернулся ко мне и внятно произнес:
– А что я ему скажу?
Все разом устремили настороженные взгляды в мою сторону и оцепенели. Я весь напрягся, боясь пошатнуться на нетвердых ногах, и плотнее прижался к дереву. Никто не вымолвил и слова. Взрослые люди, которые наверняка не раз приезжали сюда и знали егеря не хуже меня, полезли в карманы и безропотно протянули Геннадию то, что он у них требовал.
– Ружья сдадите мне завтра утром, – суровым голосом распорядился Гена и пошел к трактору. Я с трудом отделился от опоры и проследовал за ним.
II
Впервые за всю нашу охотничью жизнь я и Владимир Петрович спали на кроватях в теплом доме, на белых простынях, погрузив безвольные тела в нежные перышки перин. Это был благословенный, райский сон. Не помню, чтобы когда-то испытывал такое сладостное ощущение, и не мог даже представить, что обычная постель может принести столько удовольствия.
Юрик отправился спать в свой автомобиль, сославшись на то, что в машине без надзора остались собаки: моя Дуська и его Лайма, собака сомнительной породы, которую бывший хозяин почему-то называл «гончаком». Юрию Ивановичу покойнее было почивать в обнимку с Лаймой, нежели обременять хозяев излишними хлопотами по его обустройству на ночь, а затем просыпаться в чужой кровати и чувствовать неловкость оттого, что своим присутствием в доме создал для них неудобства.
Утром к домику подкатил грузовик с охотниками, которых Гена терроризировал прошедшей ночью. После короткого обмена мнениями во дворе Гена вернулся в горницу и предложил нам поехать на
