Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - Энтони МакКартен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В силу государственных интересов я решил предложить Палате собраться сегодня. Господин спикер согласился со мной и предпринял все необходимые шаги в соответствии с полномочиями, возложенными на него парламентской резолюцией. В конце сегодняшнего заседания планируется обсудить предложение о перерыве в работе палаты до вторника 21 мая, разумеется, при условии, что в случае необходимости следующее заседание может быть проведено и раньше. Список вопросов, которые подлежат рассмотрению в течение этой недели, будет передан членам Палаты при первой же возможности. А теперь я предлагаю палате рассмотреть принятые мной кадровые решения, по возможности официально одобрить предложенные мной кандидатуры и выразить доверие новому правительству.
Формирование правительства такого масштаба и сложности – предприятие сложное само по себе, но следует помнить, что мы находимся на пороге одного из величайших сражений в истории, а также что уже сейчас мы ведем боевые действия в Норвегии и Голландии и должны быть готовы к действиям в Средиземноморье. Война в воздухе продолжается, и мы должны, как указал мой достопочтенный друг из парламентского меньшинства, многое сделать у себя дома. В этой кризисной ситуации, я надеюсь, члены парламента простят мне, что я не выступаю перед ними с подробным отчетом. Надеюсь, мои друзья и коллеги, а также бывшие коллеги, которых затронут политические перемены, отнесутся к моим действиям с пониманием и простят мне несоблюдение стандартных процедур и традиционных формальностей. Я должен сказать Палате то же, что я уже сказал тем, кто вошел в новое правительство: „Все, что я могу вам предложить, – это кровь, тяжкий труд, слезы и пот“.
Нам предстоят тяжелейшие испытания. Нас ждет множество долгих месяцев борьбы и страданий. Вы спросите: какова же наша политика? Я отвечу: мы будем вести войну на море, на суше и в воздухе, собрав всю нашу мощь и всю силу, которой наделил нас Господь, мы будем вести войну против чудовищной тирании, чей мрачный, скорбный список страшных преступлений против человечества не имеет равных в истории. Такова наша политика. Вы спросите: какова наша цель? Отвечу одним словом: победа, победа любой ценой, победа, несмотря на страх, победа, какой бы длинной и трудной ни была дорога к ней; потому что без победы нам остается лишь неминуемая гибель. Нам пора осознать: гибель грозит Британской империи и всему, что она собой олицетворяет, гибель ждет взлелеянные прошлыми поколениями мечты о лучшем будущем для человечества. Но я принимаюсь за дело с оптимизмом и надеждой. Я уверен в том, что грядущие поколения по достоинству оценят наши подвиги. Сейчас я чувствую себя вправе обратиться за помощью и поддержкой ко всем и каждому и воззвать: „Приидите, и да выступим мы все вместе единой силой!“»[181]
Черчилль говорил семь минут, а потом вернулся на свое место.
Его заключительный призыв к единству и силе не был достаточно убедителен, чтобы противники поспешили поддержать его. Речь, которая сегодня считается одним из величайших политических выступлений, «была встречена не очень хорошо», как записал в дневнике Чэннон[182]. Хотя Палату убедить не удалось, Ллойд Джордж решил выразить уважение новому премьер-министру: «Я поздравляю страну с тем, что он стал премьером в этот очень, очень критический и ужасный момент. Если мне будет позволено так выразиться, то скажу, что, по моему мнению, государь сделал мудрый выбор. Мы знаем, что этот достопочтенный джентльмен чрезвычайно одарен интеллектуально, абсолютно бесстрашен, обладает глубокими познаниями в военной науке и опытом ведения боевых действий и командования… Он принял на себя высочайшую ответственность в самый тяжелый момент, во времена величайшей опасности. Ни один британский министр никогда еще не принимал на себя такой груз»[183].
Столь высокая похвала от премьер-министра военного времени вызвала слезы на глазах Черчилля. Как вспоминал Гарольд Николсон, он утирал глаза[184]. Но в этом выступлении и во всех последующих, как отмечал Чэннон, энтузиазм вызывали только упоминания о Невилле[185].
В дневниках же многие были более щедры. Николсон назвал выступление Черчилля очень коротким, но по делу[186]. Джок Колвилл упомянул о «блестящей короткой речи»[187]. А Чэннон писал, что новый премьер-министр говорил хорошо, даже драматично[188]. Но никто тогда не почувствовал истинной силы этой речи, которую сегодня считают истинным шедевром политической риторики, сопоставимым с Геттисбергской речью.
Разочарование Черчилля легко понять. Он долго работал над этой речью, понимая, что его слушает сама история. Он снова и снова оттачивал слова и фразы, с чуткостью поэта взвешивал предложения, слова и ритм. Он даже использовал ключевую фразу, которая дала его речи историческое название, в разговорах, чтобы проверить ее действенность. Один из министров, назначенных Уинстоном ранее, Малькольм Макдональд, вспоминал: «Я вошел в кабинет. Великий человек расхаживал взад и вперед, наклонив голову в глубоких раздумьях. Массивные плечи его поникли, руками он вцепился в лацканы пиджака, словно выступая перед Палатой общин.
Он обернулся, заметил меня и, не останавливаясь, сказал довольно высокопарно: „Мой дорогой Малькольм, рад вас видеть. Мне нечего предложить вам, кроме…“ Он на мгновение запнулся. Я почувствовал себя разочарованным. Мне показалось, что он не может предложить мне более серьезного поста, чем министерство связи или что-то в этом роде. Но потом он продолжил: „…крови, тяжкого труда, слез и пота“.
Я был поражен, подумав, не собирается ли он создать новое министерство военного времени и не предлагает ли мне стать министром крови, тяжкого труда, слез и пота.
Он смотрел на меня, чтобы понять мою реакцию. Какое-то время молчал, а потом самым обычным, дружеским и неформальным тоном заметил: „Я бы хотел предложить вам пост министра здравоохранения в моем правительстве“.
В приемной меня ожидал [Лео] Эмери… Он спросил: „Тебе он тоже предлагал кровь, пот, тяжкий труд и слезы?“
Я ответил: „Да“. Эмери сказал, что получил такое же предложение: „По-видимому, он репетирует выступление перед парламентом“»[189].
Этот рассказ дает нам представление о процессе и методах ораторского искусства, которыми пользовался Черчилль: он расхаживал по комнате, вцепившись в лацканы пиджака, и снова и снова повторял свою речь. Джок Колвилл вспоминал, что Черчилль никогда не жалел времени на написание речи[190]. Говорили, что на каждую минуту речи он тратит целый час. В данном случае, несмотря
