Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - Энтони МакКартен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Культовый образ поэта с сигарой в зубах и стаканом виски в руке – Черчилль немало сделал для того, чтобы этот образ запечатлелся в памяти современников, – сегодня кажется комичным, но в воскресенье 12 мая 1940 года над подмоченной репутацией не смеялись. Коллеги-консерваторы смеялись над другим: его последняя военная кампания закончилась катастрофой в Дарданеллах, он окружал себя странными людьми из «вульгарных кругов»[177]. Думая об этом, министр без портфеля, лорд Хэнки, писал стороннику политики умиротворения, сэру Сэмюэлу Хору, о своем посещении Адмиралтейства: «Утром я застал там совершеннейший хаос. Никто не думал о войне и национальном кризисе. Диктатор [Черчилль], вместо того чтобы диктовать, был занят отвратительными спорами с левыми политиками о второстепенных постах. НЧ [Чемберлен] находился в состоянии, близком к отчаянию. Единственная наша надежда – на союз Черчилля, Чемберлена и Галифакса, но смогут ли мудрые старые слоны [Чемберлен и Галифакс] сдержать слона-отшельника [Черчилля]? Я сильно сомневаюсь»[178].
Черчилль понимал, насколько опасны для него такие мнения. Каждый его шаг рассматривали под лупой. Если он хочет остаться премьер-министром, ему нужно найти способ завоевать сердца недовольных.
Общественная же поддержка была очень сильна. Почти год газеты призывали включить его в правительство. По всему Лондону висели плакаты с надписью: «Какова цена Черчилля?» Но для успеха ему нужно было нечто большее, чем поддержка нации. Накануне Черчилль отправил весьма любезные письма Чемберлену и Галифаксу, стараясь вызвать у них симпатию своим обаянием. Чемберлен оставался лидером консервативной партии и, несмотря на недовольство лейбористов, лордом-председателем Совета.
Черчилль оказал и еще одну любезность Невиллу – не стал немедленно перебираться в дом № 10 по Даунинг-стрит. Вместо этого он еще месяц провел в резиденции Адмиралтейства, чтобы мистер и миссис Чемберлен могли переехать без спешки. Черчилль делал все, что было в его силах, чтобы нормализовать отношения между партийными фракциями. Именно этому была посвящена его первая речь в Палате общин в качестве премьер-министра. Он выступил на следующий день, 12 мая.
Генерал Исмей вспоминал: «Через два или три дня после того, как он стал премьер-министром, я шел с ним с Даунинг-стрит в Адмиралтейство. У личного входа его ожидало множество людей. Они приветствовали его криками: „Удачи, Уинни! Благослови вас Бог!“ Черчилль был явно тронут. Когда мы вошли в здание, он разразился слезами. „Бедные люди, – твердил он, – бедные люди! Они доверяют мне, а я не могу дать им ничего, кроме страданий – на долгое время“»[179].
Справившись с задачей формирования правительства, Уинстон переключился на то, что мог предложить в самый мрачный час не только коллегам-политикам, но и всей нации.
Понедельник, 13 мая 1940
ГЕРМАНСКИЕ ВОЙСКА ЧЕРЕЗ АРДЕННСКИЙ ЛЕС ВТОРГЛИСЬ ВО ФРАНЦИЮ.
КОРОЛЕВА ГОЛЛАНДИИ ВИЛЬГЕЛЬМИНА БЕЖАЛА В АНГЛИЮ.
6. Кровь, тяжелый труд, слезы и пот
Прошло чуть больше двух дней с того момента, как Уинстон Черчилль «поцеловал руку короля» и стал премьер-министром. Хотя ему предстояло вести войну и управлять правительством, перед ним стояла еще одна важнейшая задача – выступить в Палате общин в качестве премьер-министра.
Несмотря на одержанный триумф, в предыдущие дни Уинстон находился в довольно сложном положении. Чтобы унять критиков на Уайтхолле и обеспечить себе столь необходимую поддержку, нужно было выступить с речью. И речь эта должна была быть прекрасна.
И Черчилль это знал.
Палата не собиралась с 9 мая, когда завершились драматичные норвежские дебаты. На следующий день произошло вторжение в Голландию. Некоторые консерваторы глубоко сожалели о своих поступках. Многие из тех, кто голосовал против правительства, сделали это из раздражения, желая выплеснуть гнев, но не понимая, что это приведет к отставке Чемберлена. Эти раскаивающиеся и не заслуживающие доверия лица, испытывавшие нечто вроде покупательского сожаления, смотрели на нового премьер-министра, переступившего порог Палаты. Встретили его приглушенным гулом. Со стороны лейбористов и либералов раздались приветственные крики, однако консерваторы хранили ледяное молчание.
Палата общин пребывала в состоянии хаоса. Чипс Чэннон описывал эту атмосферу в дневнике: «Все происходило абсурдно драматично и очень по-уинстоновски: сначала нас всех вызвали телеграммой, подписанной спикером, в которой просили не упоминать о заседании. Но поскольку вызвали членов обеих Палат, то было разослано более 1300 телеграмм, которые могли увидеть тысячи людей, в буквальном смысле слова.
Я прибыл в 14:15. В Палате царила атмосфера смятения и смущения. Никто не знал, кто сохранит свое место, кто уйдет в отставку, кого заменят. Это была безумная неделя. Я присоединился к группе растерянных министров… Они разговаривали, ничего не понимая и не имея никакой информации.
Невилл вошел, как всегда, очень скромно. Парламентарии потеряли голову. Они кричали, они приветствовали, они размахивали бумагами. Встреча Чемберлена превратилась в настоящую овацию»[180].
В Британии было неспокойно. Известия с театра военных действий говорили о серьезном ухудшении ситуации вокруг Голландии, Бельгии и Франции. Напряженность в Палате была физически ощутима. Черчиллю нужно было попытаться преодолеть это «смятение и смущение» и развеять страхи парламентариев словами, одними лишь словами.
Сам Уинстон не мог бы выбрать момента лучше – и в какой-то мере он так и поступил. В 14:54 он поднялся, вышел вперед и заговорил: «Осмелюсь начать.
Я выношу на рассмотрение Палаты предложение одобрить такой состав правительства, который позволил бы нашей нации проявить несгибаемую решимость и довести войну с Германией до победного конца».
Пока все было хорошо – довольно высокопарно, но вполне по-государственному. Черчилль взял себя в руки и продолжил: «В прошлую пятницу вечером я получил от его величества поручение сформировать новое правительство. Нация и парламент ясно дали понять, что оно должно быть максимально представительным, то есть туда должны войти члены всех партий, как тех, что поддерживали прошлое правительство, так и тех, которые находились в оппозиции к нему. Я только что завершил работу над самой важной частью поставленной передо мной задачи. Военный кабинет был сформирован из пяти членов, в том числе представителя оппозиционных либералов, обеспечивающих единство нации. Три лидера партий согласились работать либо в военном кабинете, либо в правительстве. Я назначил также руководителей трех военных министерств. Все это нужно было сделать за один день, принимая во внимание условия крайней срочности, обусловленной чрезвычайностью обстановки. Вчера были определены кандидаты на ряд других ключевых должностей, и сегодня вечером я
