На заре самурайской вольницы - Александр Альшевский

Отец Киёмори, Тадамори, первым из Хэйкэ удостоился права присутствовать в залах императорского дворца. Когда умерла мать Киёмори, Тадамори взял в жены Фудзивара Мунэко, которая родила ему двух сыновей, Иэмори и Ёримори. В 1153 г. Тадамори умирает, и Мунэко подстригается в монахини. Она жила в Рокухаре в усадьбе Икэдоно младшего сына, Ёримори, поэтому ее прозвали Икэнодзэнни – монахиней из Икэ. Ее дети не ладили со старшим сводным братом, Киёмори, особенно Иэмори, искусный политик, быстро продвигавшийся по служебной лестнице, который терпеть не мог мужицких замашек Киёмори. Иэмори, хоть и являлся вторым сыном Тадамори, вполне мог стать его законным наследником и возглавить дом Хэйкэ. В те времена карьерный рост при императорском дворе во многом зависел от происхождения матери. У императора, например, имелось множество жен и наложниц – фрейлин, говоря более элегантно. Если у фрейлины не подкачала родовитость, ее сын вполне мог стать принцем крови, а то и наследным принцем. Если же тажа самая фрейлина была низкого происхождения, ее сын в лучшем случае стал бы, скажем, восьмым принцем и коротал дни где-нибудь в глухой дыре. С этой точки зрения позиция младшего брата Киёмори, Иэмори, представлялась посолиднее. Он был законнорожденным сыном Тадамори, а его мать приходилась дочерью Фудзивара Мунэканэ, приближенного императора-инока Сиракавы. Пошли слухи, что Тадамори намерен сделать наследником именно Иэмори, пусть и второго, но более родовитого, значит, более перспективного, а главное, родного без всяких сомнений сына. Все шло к тому, что Иэмори достанутся не только обширные владения дома Тайра, но и его семейные реликвии: доспехи «каракава» и меч «когарасу». Однако в марте 1149 г. Иэмори неожиданно умирает, сопровождая императора-инока Тобу в паломничестве в Кумано. Ему не было и тридцати лет. Фудзивара Мунэко лишилась сына, любовь к которому она пронесет через всю свою жизнь, а Киёмори – серьезного конкурента, способного помешать ему стать главой Хэйкэ. Тадамори и не скрывал, что собирается передать любимый меч именно Иэмори. В первую годовщину его кончины Тадамори преподнес этот меч национальной сокровищнице Сёсоин, четко дав понять всем, кому он предназначался. Вместе с этим смерть Иэмори исключила вероятность раскола в клане Хэйси. Не заболей он и останься в живых, судьба Киёмори и его семьи могла сложиться совсем по иному. На чьей стороне оказался бы Иэмори в смутные времена? Зная его отношение к старшему брату, не трудно предположить, что они прибились бы к разным лагерям. Значит, кровавая междоусобица, значит, все как у Гэндзи…

Тайра Мунэкиё доставил пленника в Рокухару, и по распоряжению Киёмори поселил его у себя в доме, который находился в усадьбе Тайра Ёримори. Уладив формальности, Мунэкиё попросил Икэнодзэнни о встрече. Ближе к вечеру ему сообщили, что монахиня ждет его в домашней божнице, где она проводила большую часть времени. В полумраке божницы угадывался контур довольно высокой женщины, стоявшей перед статуей Будды, сложив ладони. Не поворачивая головы, она молча выслушала длинный рассказ Мунэкиё, который самое главное приберег напоследок: «Госпожа, Ёритомо по сути еще мальчик и не заслуживает уготованной ему участи. К тому же», в этом месте Мунэкиё умышленно сделал паузу, «он как две капли воды похож на вашего покойного сына, Иэмори…». Узнав в чем дело, Икэнодзэнни сразу смекнула, к чему клонится разговор: «Какой сердобольный оказывается этот Мунэкиё. Я то полагала как раз наоборот. Как печется о судьбе отрока! И свою, конечно, не забывает».

Довольно скептическое настроение Икэнодзэнни изменилось, когда ей удалось незаметно понаблюдать за пленником, который в свете дня склонил голову над свитком, внимательно вглядываясь в текст и изредка поворачиваясь к окну в глубоком раздумье. «Не может быть», прошептала пораженная монахиня. «Неужели боги смилостивились и подарили мне возможность еще раз встретиться с безвременно покинувшим мир сыном, хоть и в другом обличье?!». Словно в бреду она промолвила: «Нового расставания с сыном я не вынесу». Этой женщине многое было по силам. Ее уважали и за то, что она привнесла в Рокухару дух истинного аристократизма, которого столь не хватало по сути своей самураям, рвущимся в высшее общество. Сам Киёмори не только с глубоким почитанием относился к мачехе, но даже побаивался ее острого ума и проницательности. Не раз советы Икэнодзэнни помогали ему принимать правильные жизненно-важные решения.

Ёримори передает Киёмори просьбу матери пощадить мальчика. Тот не в какую. Ёримори, стараясь сдержать раздражение, воскликнул: «Разве вы не простили Наритику по ходатайству Сигэмори? Что мешает вам также поступить по просьбе мачехи?». Киёмори вскипел и чуть не замахал руками: «О чем ты говоришь?! Кто такой Наритика? Только и способен крутить задом перед экс-императором. А случись что, не соберет и десяток самураев, готовых отдать жизнь за него. За этим же, как ты считаешь, мальчиком пойдут тысячи. Не забывай этого, Ёримори. Они могут пойти и против тебя и вряд ли будут столь слезливы, как ты. Больше не смей докучать меня подобными увещеваниями. Ёритомо казнят в Рокудзё Каваре. Тринадцатого числа этого месяца».

Неуступчивость Киёмори натолкнулась на непреклонность его мачехи, которая и не думала смиряться. Вскоре перед ней предстал Сигэмори, ее любимчик и баловень с малых лет. Только он мог успокоить отца во время вспышек гнева. «У меня к вам настоятельная просьба, Сигэмори-доно», начала Икэнодзэнни. «Уговорите отца пощадить Ёритомо. Глядя на него, я сразу вспоминаю Иэмори. Мне кажется не переродился ли он в этого юношу. Их сходство просто поразительно. Мне известно, что вы отвели руку отца от Фудзивара Наритики. Я знаю о вашем геройском поведении в прошедшей войне, а героям приличествует великодушие». Сигэмори просьба бабки сильно озадачила. Пленником являлся хоть и малолетний, но глава дома Гэндзи. Сохранит ему жизнь сейчас, значит своими руками создать повод для волнений в будущем. И волнений нешуточных. Видя колебания внука, Икэнодзэнни добавляет: «Скажите только Киё… нет, моему старшему сыну, а он был мне сыном и останется им до конца моих дней, что с мольбой к нему обращается эта монахиня. Не все в ваших силах, а я немолода. Вероятно, демон тьмы Дакини уже начертал в своих чертогах дату моей смерти. Но пока я еще на этом свете, мне хотелось бы сделать доброе дело. Узнать о перерождении Иэмори и осознанно бросить его на произвол судьбы – значит, отказаться от дороги в рай и обречь себя на мучительные перерождения. Сжальтесь над старухой! Я буду молиться, и ждать синюю птицу». Слова Икэнодзэнни убеждали. Сигэмори несколько раз встречается и беседует с пленником. Его глубоко поразило высказывание о том, что тот хочет стать монахом и молиться за погибших родичей, забыв про мирские обиды. Но как убедить в этом отца?

Выслушав Сигэмори, Киёмори с озабоченным лицом ответил: «Мой отец завещал не отказывать в просьбах мачехе. И я старался, ты тому свидетель, следовать заветам. Но тут случай особый. Да, я, как ты и хотел, пощадил Наритику. И что? Кому-то станет хуже от этого? Или лучше? Или это отразится на судьбе государства? А как все может обернуться в деле Ёритомо, ты понимаешь? Я слышал, что он хороший воин. Я также слышал, что он очень популярен. Сохрани я такому мальчику жизнь, и глазом не успеешь моргнуть, как недобитые Гэндзи повылезают из щелей и поднимут мятеж, сплотившись вокруг него. Надо нам это? Я вынужден быть жестоким, и моей мачехе придется вытерпеть это испытание». Киёмори дал понять, что разговор окончен.

В последние дни у него из головы не выходила легенда, которую ему в свое время рассказал почтенный старец из святилища Ицукусима дзиндзя. В 829 г. у великого министра Фудзивара Ёрифусы родилась дочь, которую нарекли именем Акиракэйко. Слыла она необыкновенной красавицей, однако с младенческих лет в нее часто вселялся злой дух, мучавший ее. Проходит время и Акиракэйко становится женой императора Монтоку. Беспокоясь о здоровье императрицы, он приглашает во дворец знаменитого монаха. Его молитвы подействовали, и Акиракэйко пошла на поправку. Обрадованный Ёсифуса приглашает монаха погостить в своей усадьбе. Там он случайно увидел императрицу, и разум его помутился от страсти. Монах пробирается в ее покои и набрасывается на нее. За беспредельную наглость его арестовывают и бросают в темницу, где он исступленно повторял одно и тоже: «Умру, обернусь демоном, и императрица станет моей». Когда великому министру доложили об этом, его охватывает такой страх, что он приказывает немедленно отпустить монаха: «А вдруг, если его казнят, все так и выйдет…».

Монах возвращается на гору Конгосан и начинает изнурять себя непрерывными постами и молитвами: «О великое божество священной горы, преврати меня в демона, умоляю тебя». Не проходит и десяти дней как он умирает. Вскоре в покоях императрицы появляется огромный демон, черный как смоль, плоть которого прикрывала одна лишь набедренная повязка. Глаза как чаши, рот широко раскрыт в отвратительном оскале, зубы как острые ножи, а за повязкой – молот. Императрица, околдованная демоном, покорно следует за ним в опочивальню. И так день за днем. Виднейшие авторитеты буддизма, сменяя один другого, читали оградительные молитвы, стараясь изгнать демона. И чудо! Он исчезает. Проходит три месяца. Самочувствие императрицы улучшалось. Ее навещает император. И тут… опять возникает демон и ведет императрицу в опочивальню на глазах императора, его приближенных и слуг.