Мирт. Истина короля - Мария Сергеевна Руднева

— В твоем исполнении это звучит чудовищно пошло, дядюшка. Даже не думала, что ты способен опуститься до такого!

— До чего «такого»? — мистер Леннорман изобразил непонимание. — Каким бы заботливым дядюшкой я был, если бы не интересовался будущим своей племянницы?

— Полно, тебе прекрасно известно, на каких фронтах сражается твоя племянница — и это не войны невест! — Мисс Амелия поднесла ко рту ложечку крем-брюле и с наслаждением прикрыла глаза.

Из всех родственников только дядюшка Джеффри и потакал ее любви к сладкому, неизменно выбирая для завтраков исключительно лучшие кондитерские Лунденбурха. Сегодня к изысканному крем-брюле с сахарной корочкой прилагались воздушные печенья, хрусткие меренги и торт с заварным кремом.

Все было настолько красиво, насколько вкусно — и мисс Амелия с трудом отрывалась от завтрака даже ради перепалок.

Отдавая должное Джеффри Леннорману — он прекрасно это понимал и не торопил племянницу, позволяя насладиться моментом.

— Милая, — мягко сказал он. — Твой дядюшка все понимает, но вот могут ли остальные оценить всю силу твоей борьбы за женские права… Здесь меня терзают сомнения. Как минимум потому, что я вижу твоих родственников куда чаще, чем ты сама.

— Они убеждены, что у женщин уже есть все права. И то, что я делаю, не нужно, — обиженно проговорила мисс Амелия, отрываясь на миг от пирожных.

— Конечно. Их картина мира — суровое и тяжелое полотно классицизма, висящее в центре Лунденбурхского музея истории искусств и символизирующее собой что-то громоздкое и неутолимое. Ты же пытаешься быть одним из этих новомодных художников, подражающих гениям эпохи Возрождения богов, ты легкое дыхание ветра над стоялой водой. Ты пытаешься отнять у них эту картину, которой они привыкли любоваться изо дня в день, из года в год, но взамен предлагаешь легкий набросок на обратной стороне стихотворения мертвой поэтессы.

— Дядюшка, ты все усложняешь своими метафорами, — мисс Амелия откинула со лба локон волос, нахмурившись. — Я всего лишь пытаюсь… жить. Свою жизнь, единственную и короткую, потому что Король фаэ пока не появился из Холмов, чтобы украсть меня в страну радости и танца.

— Порой, дорогая моя, мне кажется, что только Король фаэ и выдержит твой ангельский нрав, — усмехнулся мистер Леннорман, с нежностью глядя на племянницу.

По его мнению, такое сочетание острого ума, не менее острого языка и железных принципов способно принести в жизни только горе и несчастье.

— Дядюшка, вы ведь не просто так пригласили меня на завтрак? — прозорливо улыбнулась Амелия краешками губ.

Иногда мистеру Леннорману хотелось, чтобы она была наивной прелестной дурочкой, лишенной способности видеть людей насквозь и того честолюбия, которым прокляли ее при рождении. Но Амелия тогда не была бы Амелией, верно? Он усмехнулся нахлынувшим мыслям и, прокашлявшись, проговорил:

— И даже не скрываю этого, милая. Весь Лунденбурх судачит о том, как ты без сопровождения навещаешь холостого молодого джентльмена и позволяешь втянуть себя в сомнительную авантюру.

— Когда мне было дело до слухов на приемах в гостиных, дядюшка?

— У тебя все еще есть семья, — он постарался смягчить голос, чтобы не задеть ее ранимое сердце. — У тебя есть матушка, которая, в отличие от тебя, считает приемы и гостиные необходимой частью своего существования. Ты могла бы быть… подобрее к ней. Ей и так тяжело приходится, с тех пор как…

— Если бы матушка свое упрямство направляла в правильное русло… — мисс Амелия хотела продолжить, но прикусила язык, явно не желая втягивать его в старый спор.

Он был за это благодарен, но все равно намерен был продолжать — если этот разговор не состоится сейчас, кто знает, какими средствами ему придется защищать племянницу в будущем?

* * *

Дядюшка любил ее, но матушка была его сестрой, его единственной кровной родней и его вечной ношей во благо семейного достояния. Поэтому он никогда не мог сделать сложный выбор между ними.

Мисс Амелия знала это и в глубине души давно смирилась с текущим положением дел, но иногда ее охватывали гнев и разочарование. Так случилось и сейчас.

— Дядюшка Джеффри, — выпалила она. — Я же от тебя ничего не скрыла. Более того — Габриэль не собирается ничего скрывать. Я слышала его споры с мистером Черчем. Он настаивает, чтобы папино имя было выведено рядом с его именем. И в выставочных описаниях, и… он патент тоже хочет оформить на двоих!

— Если все так, как ты говоришь, то твой Габриэль сущий безумец.

Мисс Амелия вздрогнула.

— Он не безумец. И папа не был.

Дядюшка прикрыл глаза и откинулся в кресле.

Стало слышно, как бьются о берег тихие волны Тамессы. Ее резкий запах стал особенно ощутим.

— Милая, когда беднягу Гилдероя обвинили, ты…

— Не надо говорить о том, что я была слишком маленькой! Я уже была достаточно взрослой, чтобы все понимать.

— Ты, как всегда, не дослушиваешь своего старого дядюшку. Я хотел сказать, ты не видела процесс изнутри. Ты не знала, что происходило. Никто не знает точно, но все сводится к тому, что твой отец был слишком… прогрессивен. Слишком хорош в своем деле. Зависть многих сгубила, не зря же фаэ так проклинают лжецов и завистников в своих песнях.

— Но мы-то живем не в песне! И потом, Габриэль точно не даст себя в обиду. Ты бы видел, как он держится. Такой убежденный в своем знании, такой твердый в своей уверенности — но он не замыкается в себе, как делал папа. Он превосходный оратор. Он заронил зерна интереса в тех мужланов, что претендовали на место водителя паровой машины. Поэтому-то они так и завелись. Им теперь кажется, что я украла их право поучаствовать в чем-то великом. Это Габриэль убедил их, что меняет мир!

— А ты?

— Я?

— Ты так думаешь? Что ты меняешь мир?

Мисс Амелия помолчала пару минут, выстукивая ложечкой ритм по фарфоровому блюдцу.

— Когда я увидела паровую машину… — медленно начала она. — В глубине меня поселился страх. Это ведь очень много железа. Очень много. Старый страх перед металлом. Смешно — фаэ давно ушли, и даже короля так давно нет на каменном троне, а страх перед металлом все еще в сердцах. А потом я поднялась в кабину этого монстра и… Я увидела мир совершенно иначе. Я увидела Бриттские острова, не разрозненные непониманием и расстоянием, я увидела нить — железнодорожные рельсы, которые связывают регионы и города. И поняла, что я буду первой швеей, которая проложит шов